Дом под номером 14

Он поставил на стол перед ней старенькую, поколотую чашку с изогнутой ручкой и невозмутимо встретил изумленный взгляд двух пар глаз: ее и кота, который не мог понять, что за непонятно пахнущий пришелец появился на его территории. После взглядов по традиции были вопросы: Гермиона задала всего один, но после того, как Драко ответил, махнув в сторону карты, сложенной рулоном на столе, где, как мне казалось, до сих пор было отмечено место в Австралии, она вскочила и завалила его — почти в прямом смысле! — еще несколькими десятками. Малфой ничего не сказал в ответ, лишь достал какую-то бумагу и положил перед ней на стол. Это был какой-то официальный, заверенный документ, хотя печать внизу страницы выглядела странно, но отдаленно знакомо: большая буква «м», разделенная пополам чем-то продолговатым и заостренным кверху. Я силилась разглядеть хоть несколько слов или даже букв, и могу поклясться, что там были «п», «о», «р», «т» и пара цифр, видимо, обозначающих время, а вверху страницы значилось «разрешение на». Но на что именно я так и не узнала. Тем более что документ и чашка, кстати, тоже исчезли вместе с Драко и Гермионой тем же вечером.

***

Кот однозначно был в шоке, когда увидел, как в гостиную вместо привычного Малфоя вошли мужчина в возрасте с теплыми, проницательными глазами и женщина средних лет, несколько сухая, но приятная на вид. Гермиона скользнула следом, указала им на кота, а после обвела рукой комнату, на удивление чисто прибранную, почти сверкающую. И как же это я сразу не заметила? Во-первых, дикий ворох бумаг, к которому я успела привыкнуть, попросту отсутствовал. Стол был девственно чист, если не считать аккуратной подставки под письменные принадлежности; подоконник удивил наличием горшка с каким-то до ужаса банальным цветком, и даже на полу не было ничего лишнего. Подушки на диване, за исключением той, что уже успел оприходовать рыжий, лежали симметричным рисунком, а книги — все, нет, правда, все! — стояли на полках. Пока пара осматривала помещение, относясь ко всем вещам более чем с вежливым вниманием и участием, Гермиона улыбалась так счастливо, так радостно и беззаботно, и на лице только и были заметны огромные, блестящие глаза да рот с широко растянутыми губами. Незнакомцы же выглядели немного напряженно, но смотрели на Гермиону мягко, любовно, изредка касаясь ее плеча или руки, а женщина в конце концов не выдержала и заключила Грейнджер в объятиях. После они долго сидели на кухне, попивая чай, и не замолкали ни на секунду. Меня почти было сморил сон, когда они наконец-то ушли. Спустя несколько дней я обнаружила на столике в спальне рамку с фотографией, на которой были изображены те двое и Гермиона, только сильно младше. Это натолкнуло меня на вполне очевидную мысль. По-видимому, это были ее родители.

***

Девятнадцатое сентября. День был теплый, сухой, безветренный и вообще такой, какими бывают только первые по-настоящему осенние дни, когда лето уже точно осталось далеко позади, но и зимы еще долго не предвидится на горизонте. На улице было не особо людно, но и пустой ее не назовешь: мимо пробегали или прогуливались прохожие, а где-то около четырех появились еще и эти. Они стояли напротив моего дома, склонив к друг другу головы, и тихо переговаривались, изредка косясь на ближайшие дома. Их было двое. Один, рыжий, долговязый, с чересчур уж длинными руками и ногами, недоуменно оглядывал дома нашей улицы и что-то горячо шептал своему собеседнику — лохматому брюнету в круглых очках. Они оба выглядели юно, но серьезно за единственным исключением: одежда их будто была выбрана наугад, не глядя, оттого брюки совсем не сочетались с верхом, а ботинки смотрелись почти смешно. Рыжий то и дело оправлял и одергивал свою футболку, видимо, понимая, что выглядит как-то не так. В руках они сжимали что-то вроде карты, перетягивая ее друг на друга и вертя из стороны в сторону, явно не в состоянии разобраться, куда же им надо. А потом они направились прямиком к четырнадцатому. С высоты второго этажа, где была моя комната, я, конечно же, могла разглядеть Драко, примостившегося на диване и целомудренно обнимающего Гермиону за плечи. Она прижималась к нему, возможно, немного теснее, чем следовало, но кажется их обоих более чем устраивало это. До того момента, как в дверь постучали. Гермиона отстранилась от Драко и деловито последовала к двери, но я-то понимала, что она вряд ли знает, что ожидает ее. Из моего окна было прекрасно видно, как Гермиона шла мимо кухни, и в это время рыжий переминался с ноги на ногу, нервно оглядываясь по сторонам. Тот, что в очках, стоял прямо, ровно, и я видела, как он вновь занес руку, чтобы постучать, как раз-таки тогда Грейнджер и открыла дверь. Увидев странную парочку, она громко воскликнула, пожалуй, даже слишком громко, будто было необходимо, чтобы услышали не только они. В тот же момент четыре руки обхватили ее, сжимая в объятиях. Объятие было крепким, эмоциональным, но абсолютно и бесповоротно дружеским, и не только из-за того, что участие принимали трое. Руки Гермионы держали обоих парней, прижимая к телу то одного, то другого, а ее лицо, показывающееся из-за их плеч, было изумленным, шокированным, но счастливым. Однако, я видела, что несмотря на искреннюю, неподдельную радость, почти восторг, на лице Гермионы отображалась еще какая-то мысль — мысль волнующая, смущающая. Не нужно было быть гением, чтобы догадаться — дело в Драко. Разумная и быстро соображающая Гермиона в эту секунду никак не могла придумать предлог, чтобы еще ненадолго оставить друзей за порогом и предупредить Малфоя. Конечно, не знаю, почему была так нежелательна встреча этих троих, но было очевидно, что мне не показалось, когда я подумала об этом. Картинка не менялась: Гермиона топталась на пороге, улыбаясь и задавая один за другим бесконечные вопросы, оттягивая тот момент, когда придется открыть перед друзьями дверь и впустить их. Не сделать этого она не могла. Мне хотелось как-то помочь ей, но двое у двери сделали это за меня: брюнет протянул Гермионе непонятно откуда взявшийся пакет, видимо, предложив ей развернуть его на месте. Они с рыжим отступили — спасибо, что открыли мне лучший обзор! — и, кажется, смутились. Затем была очередная порция объятий, сопровождавшихся благодарностями, громкими восклицаниями, широкими улыбками, и я чуть было не пропустила за этим зрелищем то, что происходило в доме. Драко понял. Услышал ли, увидел или получил особый мысленный сигнал от Гермионы — неизвестно. Но пока она лохматила волосы очкарика и хватала второго, длинного, за руки, Малфой потрепал кота по загривку и двинулся из гостиной в противоположную от двери сторону. Грейнджер пригласила гостей внутрь в ту самую секунду, когда Драко по моим расчетам должен был выскочить из задней двери. На нашей улице в тот день он больше не показался.

***

Зато Малфой вернулся на следующий день. И после этого. И вообще, он приходил всю неделю, как и в старые добрые времена, однако мне почему-то казалось, что теперь их совместные дела сводились совсем не к работе. Они даже не читали вместе. Хотя кому я вру — Грейнджер читала всегда.

***

Они вышли из дома вместе: Драко чинно вел Гермиону под руку, но у калитки она отстранилась. На улице накрапывал мелкий, но неприятный дождик, и предусмотрительная Грейнджер подготовилась. Достав из-за спины миниатюрный зонтик, она раскрыла его над головой, с несколько гордой улыбкой вручила Драко и вновь ухватилась за его локоть. Малфой недовольно поморщился и брезгливо возвел глаза к бордовому нейлону, что-то бурча себе под нос. Гермиона определенно расслышала, но лишь рассмеялась в ответ.

***

Меня все-таки вытащили на Хэллоуин в очередной раз, несмотря на семейные дела и многочисленные уроки. Конечно, это была заслуга Энди, и ему досталось от меня несколько раздраженно-злостных косых взглядов, типичного гневного цокания и даже парочка ударов. Но в глубине души я была рада и улыбалась вместе со всеми, когда мы, предаваясь детским утехам, вопили на всю улицу хэллоуинские кричалки или пытались сквозь смех рассказывать друг другу страшные истории. Мы обошли весь район вдоль и поперек: даже ближайшим к моему дому досталось. Пока Энди и еще несколько ребят, с которыми мы праздновали Хэллоуин, стояли у двери четырнадцатого дома, я слышала, как Гермиона внутри отчитывает Драко. Не уверена, была ли я единственной, до кого донеслись ее крики, но, по крайней мере, незнакомое слово удивило лишь меня: — Если ты, Малфой, сейчас же не возьмешь эти конфеты и не откроешь дверь, я наложу на тебя Мелофорс и собственноручно выставлю у забора. Я, что называется, навострила уши. — Тогда у твоей двери выстроится очередь из женщин, желающих узнать, как превратить голову своего парня в тыкву. А затем он все-таки распахнул перед нашими дверь, одаривая их щедрой порцией конфет и чарующей улыбкой, скорее предназначавшейся Гермионе, стоявшей за его спиной, словно надзиратель. Но пока я смотрела на него сбоку, где я была не совсем заметна, поэтому, думаю, он и не узнал меня, несколько злая и отчаянная мысль мелькнула в моей голове: уж я-то точно буду в числе тех, кто захочет прийти на порог четырнадцатого, потому что сгораю от желания задать Грейнджер парочку вполне безобидных вопросов.

***

Пятого ноября Драко и Гермиона устроили на нашей улице самое настоящее файер-шоу. Уж не знаю, где они набрали столько фейерверков, но этот день Гая Фокса можно было заносить в историю. Конечно, никто не видел их самих — запускали фейерверки с заднего двора, однако, я то и дело слышала крик Гермионы «Перикулум», что, как мне показалось, означало «пуск» или «давай» на каком-то незнакомом языке, а после этого небо разрывали мириады сияющих, горящих разными цветами искр, которые подлетали все выше, и выше, и выше…

***

Энди — выдумщик. Он способен мгновенно сочинить великолепную историю, придумать отмазку на любую проказу и поразить всех и сразу силой своего воображения. Его идеи иногда бывают, мягко говоря, неудачными, когда начинаешь применять их на практике, но в теории все они просто потрясающие. Но то, что он придумал в один из последних осенних вечеров, сидя в моей комнате, било все рекорды. Мы пришли домой около четырех, долго тянули время, чтобы не приступать к урокам. Долго и тщательно мыли руки, посмеиваясь друг над другом, затем чинно уселись за стол, отобедали — я бы даже сказала «оттрапезничали», так чопорно и солидно вел себя Энди, намеренно дразня меня и совсем чуть-чуть, очень вежливо, мою маму. Потом выгуливали Винса намного дольше положенного — псина просто обожала Энди, и это было взаимно. Они носились по улицам взад-вперед, и я еле поспевала за ними, особенно у четырнадцатого, где я намеренно притормаживала, повинуясь инстинктам, и заглядывала в окна. Драко и Гермионы не было. Зато были Винсент и Энди. Были со мной до самой ночи, пока второй не махнул мне рукой на прощание и не выбежал из моего дома. Но до этого произошло еще кое-что. Каждое лето Энди хотя бы ненадолго посещает с родителями Брайтон. Восемьдесят километров и полтора часа на поезде в одну сторону и спустя две недели, а иногда и месяц то же самое обратно. Чаще всего, следуя семейным традициям, они садились на «Виктории», а обратно приезжали на «Кингс Кросс». После этого осенью я часто слушаю умопомрачительные, до невозможности забавные истории о странной, разношерстной публике, наполняющей вокзалы. Например, начиная от малюсеньких дамочек, уезжающих в командировку на выходные, но обязательно тащащих с собой пять, а то и шесть чемоданов разных размеров, и заканчивая тем специфическим флешмобом, свидетелем которого стал Энди первого сентября. По перрону девятой и десятой платформ сновали толпы детей разных возрастов, по-видимому, уезжающих в интернат, которые выделялись нагруженными тележками, чудаковатой одеждой (Энди описывал каждый костюм!) и не пойми откуда взявшимися клетками с совами, филинами, сипухами, сычиками и изредка какими-то другими животными. После рассказа Энди я еще долго пребывала в уверенности, что он слегка приукрасил свою историю. И вот теперь он звал меня с собой. Бросил фразу как бы между прочим, а потом вновь принялся описывать брайтонские пляжи и пристани, явно стараясь завлечь меня. Я помолчала, стараясь удержать улыбку, и пообещала подумать.

***

Миниатюрная, я бы даже сказала крошечная совушка со всего размаху врезалась в окно гостиной и сползла по стеклу на глазах удивленной Гермионы. Она ошарашено застыла, моргнула пару раз, будто ожидая, что посетительница пропадет, и бросилась открывать форточку и затаскивать птицу в дом. Оказавшись внутри, сова моментально ожила и вспорхнула вверх, тревожно вереща. Пролетая над столом, она ловко скинула красный конверт и принялась наворачивать круги по гостиной. Гермиона замерла, кажется, затаив дыхание, и молча посмотрела на конверт. Совиная почта? Это уже клиника какая-то. Кому-то из нас точно пора отдохнуть… в больнице. Хотя это довольно оригинально, если призадуматься. А подобная дрессировка так и вообще заслуживает уважения. Но только эта светлая мысль посетила мою голову, как конверт взорвался, подпрыгнул, поднимая пыль, и завис в воздухе прямо перед Гермионой. Я было подумала, что Малфой стоит где-то вне зоны видимости и дергает за веревочки. Конверт распахнулся и преобразился, а потом… не знаю, создалось ощущение, что Гермиона стоит и слушает. Что же это такое? Может быть, просто сон? Ну пожалуйста! Спустя минуту-две конверт вспыхнул и превратился в кучку пепла, который сдул со стола сквозняк, подувший из окна.

***

До Рождества оставалось полторы недели. Я не раз упоминала, что Гермиона никогда не праздновала дома, а чаще пропадала за месяц или около того и показывалась только к середине января. Поэтому я по привычке смотрела в окно все реже, и, чем ближе было Рождество, тем меньше я ждала Драко. Пока не увидела, что на четырнадцатом доме развешаны гирлянды.

***

Они встретили дома и Рождество, и Новый год, и даже в январе оставались в зоне видимости. Конец января, кстати, был знатный: не очень холодный, но колющий морозом, с небольшим ветром и снегом. Видели бы вы, сколько его навалило! Почему-то именно гигантские сугробы, обмороженные конечности и заиндевевшие окна навели меня на мысль о Брайтоне. Я ходила по дому в свитере и непременно шерстяных носках и фантазировала о том, как буду бегать по пляжу, по-детски рыться в песке, плескаться в воде и соревноваться с Энди. Но в то самое мгновение, когда я решила поделиться своими мыслями и фантазиями с мамой, она одним словом — ладно, одной фразой — разбила все вдребезги, словно уронив банку, в которой я накапливала свои мечты. Оказалось, они с отцом решили — решили все за меня! — что поездку стоит перенести на неопределенный срок, но попросту не знали, как мне об этом сказать. Они отказали мне, не разрешили. Пытались долго и муторно объяснить те надуманные причины, которые руководили ими. Мой возраст и возраст Энди. Всевозможные опасности в Брайтоне в туристический сезон. Необходимость провести время летом с семьей. И даже учеба — нет, ну вы можете себе представить?! Звучит достаточно вычурно, но я была безутешна. В тот день маме так и не удалось вытурить меня из своей комнаты, где я заперлась сразу же после разговора. Мне не хотелось еще раз обсуждать все с родителями. Мне не хотелось объясняться перед Энди. Мне даже не хотелось обратить внимание на повесившего хвост Винсента. Было одно тупое, скучное желание — сидеть и пялиться в окно. Смотреть на снег, медленно, лениво опускающийся на город, на белое с серыми крапинками небо, наслаждаться морозным воздухом, проникающим в комнату сквозь маленькую щелку форточки. И — куда же без этого — изучать четырнадцатый, представавший передо мной во всей своей красе. Часовая стрелка лишь немного отодвинулась от пяти, когда они выскочили на улицу. Гермиона неслась впереди: распахнула дверь, спрыгнула с крыльца и рванула вбок, к каштану, моментально прячась за ним, так что только кончик красно-оранжевого шарфа выглядывал из-за сухих, голых веток да вереница следов, четко отпечатавшаяся на снегу, выдавала ее местоположение. Драко показался следом. Он застыл на крыльце, забавно озираясь по сторонам и отбрасывая назад длинный конец своего — серо-зеленого — шарфа. Заметив следы, ведущие ровно до дерева, Драко самодовольно улыбнулся и кинулся туда. Но Гермиона оказалась быстрее. Пока Малфой обходил крупный ствол с одной стороны, она ловко выскочила с другой, попутно метая круглый, аккуратный снежок прямиком в затылок Драко. И рассмеялась. Громко, заливисто, счастливо. Снег от удара перемешался с волосами и, тая, начал стекать за шиворот, отчего Драко вздрогнул и обернулся, смотря на Гермиону с непередаваемым выражением лица. Он был зол, очевидно, что это было так, но еще… будто бы доволен. Рад какому-то неизвестному, непонятному мне факту. Смахнув снег рукой, Драко вновь бросился к Гермионе, и она, взвизгнув, ринулась прочь. Так они и носились, петляя по двору, прикрываясь то деревьями, то крышкой от мусорного бака, то спасаясь за стенами дома. Снег летал из стороны в сторону, словно там развернулась настоящая битва, и иногда я не успевала углядеть, кто кинул очередной снежок, как будто метали не двое, а целые полчища. Я сидела одна в своей комнате, забыв про неудачный разговор с мамой и сорвавшуюся поездку с Энди, и прижималась носом к стеклу, почти не дыша, чтобы не запотевало стекло, а там, во дворе четырнадцатого, происходило что-то безумно привлекательное, забавное. Что-то новое и для меня, и для Малфоя, и для Грейнджер. Когда Гермиона подустала и, остановившись, чтобы отдышаться, согнулась, упираясь в колени руками, Драко не преминул воспользоваться этим. Он быстро, отчаянно наклонился, черпая снег, и кое-как слепил снежок, кидая его в сторону Гермиону. Тот достиг своего назначения. Я вскрикнула одновременно с Гермионой, когда ком снега попал прямо в ее лицо, тронутое морозом, и мельчайшие частицы забили рот, нос, уши, глаза и двинулись ниже, оседая на шарфе и воротнике. Как же она разъярилась! Однако ее праведный гнев встретил лишь смех со стороны Драко. Никогда не слышала, чтобы Малфой так хохотал. Меня словно перекинуло во времени: передо мной был резко помолодевший юноша, свободный и ничем не скованный, который стоял посреди двора, весь испачканный снегом, запутавшийся в длинном шарфе, с розовым румянцем, покрывавшем щеки и лоб, стоял, запрокинув голову, и смеялся открыто и весело, отчего и на моих губах окончательно поселилась улыбка. Но смех этот стал последней каплей. Не потрудившись утереться, Гермиона совершила бросок вперед, мгновенно достигнув Драко, и пихнула его в снег. Почему-то я сразу поняла, что ему не удастся устоять. Я видела, как Драко заваливается в сугроб, но в последний момент успевает развернуться и, схватив Гермиону за рукав, тянет ее за собой. Они рухнули вниз, цепляясь друг за друга руками, запутавшись ногами и концами шарфов, которые были единственным ярким пятном на бело-сером фоне. Две темные фигуры в белоснежном сугробе, опутанные полосками, словно в коконе, красно-оранжевого и серо-зеленого или, как мне постепенно начинало казаться, красно-зеленого и серо-оранжевого. Наконец борьба была окончена: Гермиона, которая отчаянно сопротивлялась, пытаясь подняться, успокоилась, поняв и приняв тщетность своих попыток, а Драко только продолжал удерживать ее за локоть и обнимать за талию, хотя игра закончилась, и в этом не было необходимости. Они замерли. Из-за снега, неровным слоем покрывавшего двор, мне теперь было видно не все: вот на протоптанной дорожке виднеются четыре ноги в теплой зимней обуви; дальше спина Гермионы с ладонью Драко на ней и макушка… а нет, уже вся голова Грейнджер, которая, по-видимому, уперлась рукам в плечи Драко, желая сохранить хоть минимальное расстояние между ними. Она все еще была в снегу, пряди волос, торчащие из-под шапки, свисали сосульками, и мне казалось, что даже на ресницах оставались микроскопические льдинки, хотя, конечно, я не могла этого разглядеть. Она тяжело дышала, устав от долгого бега, и, не отводя глаз, смотрела прямо перед собой — смотрела на Драко. Точно знаю — он смотрел в ответ. Малфой поднял руку, осторожно, нежно (!) стряхивая снег с щек и лба Гермионы, и отвел пряди волос, убирая их за уши. Гермиона замерла, а потом медленно опустила голову так, что на мою долю осталась только макушка, видневшаяся из-за плотной белоснежной перины. Рука Драко на ее талии, кажется, устроилась чуть удобнее и крепче.

***

На какую мысль наводят вас бесконечные приторно-розовые сердечки, открытки, продающиеся в любом магазине, и баннеры, развешанные по всему городу, на каждом из которых обязательно присутствует слово «любовь»? Именно! Дата, не обведенная в календаре привычным красным кружком и не перечеркнутая черным крестиком, а выделенная особо уродливым оттенком розового. Четырнадцатое февраля. Пожалуй, всю мою жизнь мне хватало числа четырнадцать в жизни — спасибо Грейнджер! — и меня совершенно не интересовал этот якобы праздник, от которого сходила с ума практически вся женская половина общества. По крайней мере, до двадцати пяти лет. Но в этом году Святой Валентин пришел и по мою душу. Мало того что одноклассницы многозначительно переглядывались и премерзко хихикали, показывая друг другу полученные валентинки, а Энди именно в этот день решил намекнуть мне о подарке на день рождения да, к тому же, обсудить возможность поездки в Брайтон на следующий год, еще и четырнадцатый дом словно взбесился. Точнее не он, а его посетители. Рыжий появился к семи. Он прошел по улице знакомым мне маршрутом — путем Драко — до дома, приоткрыл калитку, еле справившись с ручкой, и поднялся на крыльцо. Я смотрела, как он неловко топтался у двери, сминая в руках невзрачный, жалкий букетик, и почему-то ждала, что Гермиона не станет открывать дверь. Она открыла. Жуткое, гложущее ощущение неправильности происходящего затопило меня с головой, когда Гермиона добродушно улыбнулась рыжему, приняла букет, который он неуклюже вручил ей, поцеловала в щеку и впустила в дом. Я долго, но абсолютно бесполезно силилась разглядеть их. Шторы в кухне, куда Гермиона провела его, были задернуты. И меня не только разочаровало, но и удивило это. Малфой всегда проходил прямиком в гостиную. Было ли это случайным совпадением или все же содержался в посещении гостиной четырнадцатого дома тайный смысл? Эта мысль не давала мне покоя, пока Гермиона не появилась там; за ней следовал нежданным — по крайней мере, мною — гость. Она посадила его на диван, сама стала у окна спиной ко мне и сложила руки на груди. Рядом на столе лежала палочка, а букет, видимо, остался на кухне. «Уж не забыла ли она поставить его в воду?» — ехидно подумала я. Они находились в таких положениях, не меняя позы, около двадцати минут. Все это время они переговаривались, но, конечно же, я и слова не могла разобрать. Гость Гермионы, как казалось в моем положении, говорил невнятно, мямлил, заглатывал звуки и иногда коверкал слова. Ладно, пожалуй, я преувеличиваю, но точно одно — его губы не читались. И я уже почти было смирилась с мыслью, что затея не имеет смысла, занятие бесполезно и мне стоит перестать пялиться, когда в гостиной показался кот. Удивительно, как можно так сильно симпатизировать одному рыжему существу и настолько же невзлюбить другое? Гость Гермионы покосился на животное и что-то недоуменно спросил — она передернула плечами. Кот, конечно же, как и в любое другое время чувствовал себя хозяином положения. Он достаточно грациозно для такой тушки запрыгнул на диван и двинулся в сторону рыжего. Тот напрягся, но все-таки сумел выдавить улыбку, когда кот принялся ластиться и спустя краткое мгновение оказался у него на коленях. А потом он выпустил когти. На лице его мгновенно отразилось все: недоумение, боль, злость, но каким-то образом — я даже сочувствовала ему, правда! — он смог сдержать себя в руках и кисло растянуть губы в улыбке, аккуратно погладив кота по спине. Я представила, как он шепчет «хороший котик, хороший», пока тот довольно впивается когтями ему в бедро. Он ушел через час. Какое-то время они еще о чем-то беседовали с Гермионой, и выражение его лица становилось все отчаяннее и безутешнее с каждым словом. Она вышла проводить его на крыльцо и аккуратно придержала за запястье, что-то говоря напоследок с печальным видом. Он грустно покачал головой в ответ, а затем неожиданно согласно кивнул и мягко освободил свою руку. Она не поцеловала его на прощание, как сделала при встрече, а он, шагая по улице, ни разу не обернулся.

***

После того случая я так часто думала о Малфое, что, просыпаясь по ночам, видела, как он возникал прямо из воздуха, в темноте сверкая волосами.

***

Мой день рождения прошел в кругу семьи: мать с отцом и Винс, который будто бы чувствовал непривычную атмосферу в доме. Праздник выпал на выходной, что отменило все школьные поздравления, но Энди все равно забежал, как и несколько моих подруг. Их подарки были стандартные, девичьи, но приятные и интересные, а Энди притащил калейдоскоп. Сказал, что я так много пялюсь в окно, что иногда надо разбавлять вид и менять картинку. Пожалуй, он прав.

***

По-весеннему яркий свет заливал мою комнату, и я ходила по квадратам солнца от оконного переплета, то выглядывая на улицу, соблазнявшую хорошей погодой, то прячась в глубине у стола с разложенными уроками и шкафа с книгами и тетрадями. Конечно, улица манила больше. И привлекала она не только теплом (но совсем не жарой!) и яркими цветами: зеленой травой, голубым небом, желтым светом, как на картинке, но и Гермионой, расположившейся во дворе четырнадцатого. С книгой, да, конечно же, с книгой. Косой луч солнца выделял черты ее лица: лоб и уголок брови, глаз с темными, густыми ресницами, самый краешек упрямо сжатых губ. Она листала страницы с какой-то бешеной скоростью, будто только водила глазами по строчкам, но почти не вчитывалась. Может, была немножко сердита, а скорее всего, просто очень заинтересована в книге. Малфой отвлек ее где-то через час. Вышел прямо из дома — я и подумать не могла, что он внутри. И Гермиона как будто бы тоже, что слегка удивило меня, но я не придала этому особого значения, когда заметила, что нес Драко. В правой руке, кое-как удерживая за черенки, он тащил две метлы. Странные, скажу прямо, какие-то слишком ухоженные, к тому же чересчур длинные, с гибкими прутьями. Это были именно метлы, как в каких-то сказках, и совсем не веники. Я присвистнула, любуясь ими. В левой руке — точнее, под мышкой — у него был небольшой деревянный футляр. Он замер перед Гермионой, и она поднялась с травы ему навстречу. Завязался разговор, который, очевидно, вертелся вокруг метел. Кажется, Малфой с Грейнджер спорили. Ну и ладно — не впервой. Драко принялся что-то горячо объяснять или доказывать Гермионе, а она лишь отрицательно качала головой, сложив руки на груди. В какой-то момент он сказал что-то настолько возмущающее и даже, видимо, наглое, что она всплеснула руками, чем Малфой не преминул воспользоваться: он вручил Гермионе метлу, всунув, втолкнув в ладонь и своей рукой сжав ее пальцы вокруг черенка. Она попыталась оттолкнуть его и отдать метлу обратно — он, конечно же, не принял — и почти было бросила ее на землю. С первого взгляда было видно, что она завелась и была зла — и прекрасна в своей злости. Тогда случилось непредвиденное: футляр выскользнул из рук Драко и шлепнулся вниз, распахнувшись на лету. Внутри лежали четыре мяча разных размеров и расцветок. Один был ярко-красного цвета и, вывалившись со своего места, покатился по траве; еще два были иссиня-черными и не выпали: присмотревшись, я заметила, что зафиксированы эластичными лентами; а четвертый оказался самым маленьким, золотистым и со странными болтающимися примочками по бокам. Как крылышки, честно слово! Глаза Гермионы расширились, когда она увидела все богатства, и они с Малфоем одновременно выхватили свои палочки, но внезапно замерли и переглянулись. Драко опустился на колени, собирая мячи обратно, а Гермиона застыла над ним, что-то недовольно бурча. Я знала — как только он закончит, она продолжит их спор с новой силой. Однако, ничего сделать Грейнджер не удалось. Когда Драко закончил и только-только начал вставать обратно на ноги, она что-то вскрикнула, но Драко промолчал. Вместо ответа он воровато оглянулся и, игнорируя сопротивление Гермионы, втащил ее в дом. Какое-то время я еще наблюдала за четырнадцатым, но парочка не показалась ни в кухне, ни в гостиной. Мне пришлось вернуться к урокам.

***

Спустя две недели он вновь появился с метлой, однако теперь не из дома, а с улицы. Шел вдоль домов с лукавой улыбкой, забросив метлу на плечо, и даже в таком виде умудрялся выглядеть не просто достаточно прилично, а даже по-своему хорошо, отменно, я бы сказала. Гермиона каким-то образом ухитрилась высмотреть его из окна и выскочила навстречу, когда Малфой зашел во двор, затворив за собой калитку. Он что-то сказал ей — я почему-то подумала, что он должен был пошутить, но Гермиона мгновенно помрачнела. Она направилась прямо к нему быстрым, жестким шагом и остановилась напротив буквально в метре от Драко, уперев руки, как говорится, в боки. Испепелив его взглядом, она сказала что-то сурово и даже грубо. Малфой на это сделал самое ужасное, самое непоправимое, то единственное, что не должен был делать ни при каких обстоятельствах. Он рассмеялся. А Гермиона, окончательно разъярившись, вытащила откуда-то свой прутик и направила на Драко. Из прутика — клянусь, всеми богами клянусь! — вырвалась струя воды, которая попала прямо в лицо Малфою. Он глухо вскрикнул, захлебнувшись, и отступил, выронив метлу — та покатилась по траве в сторону. Я приникла к приоткрытому окну, стараясь одновременно увидеть и услышать больше, но не выдать себя. — Что, не нравится плавать? — донесся до меня неожиданно холодный и насмешливый голос Гермионы. — А мне не нравится летать! Через минуту за ней уже захлопнулась дверь, а Драко так и остался во дворе с мокрыми волосами и рубашкой. Метла одиноко валялась рядом.

***

Малфой медленно и осторожно вошел в гостиную, то и дело озираясь по сторонам. Он почти на цыпочках прошел вдоль стены, испуганно дернулся в сторону, когда из-под стола показался кот, и немножечко отшатнулся от скрипнувшей форточки. А потом успокоился, окончательно убедившись, что Гермионы дома нет. Кстати, на заметку: он очутился в четырнадцатом совсем не благодаря парадному входу. Драко остановился посреди гостиной и, шикнув на кота, достал палочку. Еще разок осмотрелся и удовлетворенно кивнул. А потом взмахнул своей веткой и что-то проговорил. Я не увидела, что произошло. Если, конечно, что-то должно было произойти. Он смотрел куда-то вправо, куда я уж никак не могла заглянуть, а потом приготовился вновь повторить пасс палочкой, но так и застыл с занесенной вверх рукой. Еще раз оглянулся, будто понял что-то, и подошел к окну. Выглянув наружу, словно ожидая, что под окнами притаился нежданный гость, Драко покачал головой и — к моему большому (огромнейшему!) разочарованию — заслонил окно занавеской. Все, что происходило в четырнадцатом следующие полчаса, а может, и сорок минут, осталось для меня загадкой. Навсегда. Но зато я стала счастливой свидетельницей результата. Первой, за исключением кота и самого Драко. Вся комната, вся гостиная от окна и до дальней стены, от пыльного темного угла, когда-то заваленного мусором и до дивана, на котором в тот момент не было ни одной подушки, была заполнена, завалена цветами. Это были дивные, благоухающие букеты, и отдельно стоящие красивые цветки на длинных, изящных стеблях, и венки, яркие, с невероятными сочетаниями всевозможных оттенков. Драко стоял посреди этого чарующего сада и улыбался. Довольно, даже радостно и — кто бы сомневался — самоуверенно, даже нахально, полностью наслаждаясь своим положением. Но, черт возьми, должна признаться, там, правда, было чем наслаждаться. Однако, такое должны разделить двое. Я не в счет, конечно же. Ждать пришлось недолго. Гермиона выглядела очень уставшей, пока шла по улице, еле-еле переставляя ноги и согнувшись в спине, словно ей было тяжело идти. Она приоткрыла калитку, на секунду облокотившись о забор, будто пытаясь хоть малость передохнуть, и двинулась в сторону дома. Я знала, что, если бы она обратила внимание и лишь немножко привстала на цыпочки и пододвинулась влево, ей бы стало прекрасно видно все, что устроил Драко в гостиной. Однако Гермиону, кажется, мало волновала окружающая обстановка. Она дотащилась до двери и принялась рыться в сумке в поисках ключа. Прошла минута (Гермиона уже поворачивает ключ в замочной скважине), две (за ней закрывается дверь), три (тень показывается в занавешенном окне на кухне). Последнее, что я увидела, — как округлились глаза Гермионы и она вскинула руку, прикрывая распахнувшийся от удивления рот, когда наконец оказалась в гостиной.

***

Через приоткрытое окно я услышала глухой хлопок в тишине улицы. Я повернула голову и прищурилась, вглядываясь в темноту. Была обычная летняя ночь, теплая и безоблачная. Небо было усыпано сверкающими огоньками и раскидывалось широко-широко, накрывая куполом весь район, город или даже мир. Я поняла, что больше не могу спать, встала с кровати, подходя к родному подоконнику, и выглянула в окно. Они были прямо посреди двора — видимо, звук издала хлопнувшая калитка. Я глянула на часы — пару минут как наступило шестое июня — и внимательно обвела взглядом фигуры Драко и Гермионы, которые практически слились воедино. Он обнимал ее — нет, целовал! Целовал жадно, чувственно, немножко дико, хотя, возможно, подобное ощущение создавалось со стороны из-за атмосферы: высокое небо над головой, дом с черными окнами-глазницами, казавшийся больше из-за темноты, и пустой двор, пустая улица. Драко нетерпеливо подтолкнул Гермиону к двери, и она попятилась, не разнимая объятий. Она держала его крепко, как в первый или последний раз, и ее подошвы шаркали по гравию дорожки, пока они шагали к четырнадцатому, все так же слившись в поцелуе, объединившись в один сплошной темный силуэт двух фигур. Они с трудом поднялись по ступенькам: где-то Драко явно приподнял Гермиону, где-то она втащила его за собой, а потом в свете автоматических ламп я стала свидетелем того, как он толкнул ее к стене возле двери, налетая на нее и прижимаясь всем телом. Я видела его напряженную спину и руки Грейнджер, ухватившиеся за его плечи, цепляющиеся за шею и волосы. Белоснежные — такие знакомые — пряди путались в ее пальцах. Не знаю, кто из них и каким образом открыл дверь, ведь я даже и не заметила этого. Мое заторможенное сознание отказывалось верить, что это происходило, и медленно впитывало в себя картинку этого поцелуя. Этого объятия. Этого проявления чувств. Как только дверь распахнулась, Малфой почти грубо втолкнул Гермиону внутрь, продолжая удерживать за талию и бедра. Когда, тихо скрипнув, дверь медленно закрылась за ними, я смогла спокойно выдохнуть, но не отвести взгляд. Я осталась на месте, осмелившись высунуться из окна, и смотрела на ступеньки и кусочек млечного пути, отраженный в занавешенном окошке кухни. Через несколько минут в окне второго этажа промелькнули две тени. Я знала расположение мебели и могла точно сказать, что двигались они… к кровати. Внезапно во всем доме полыхнули окна: свет зажегся всего на мгновение и тотчас погас, но осветил всю улицу так ярко, что я отшатнулась от окна, а когда вновь посмотрела на четырнадцатый, только покачивающаяся от сквозняка лампочка тускло светила над крыльцом.