Штиль

Посейдон любил поиграть человеческими жизнями. Что эти людишки? Только мотаются туда-сюда, норовят потонуть, да так, что и не спасешь, всё стараются захламить море-океан обломками, железяками да своими бренными костями. А уж если войну развяжут, то ничего хорошего не жди: из пушек палят, режут друг друга за просто так, топят корабли, рыб распугивают. Дельфинчики от этого шума, бедные, вообще с ума сходят. Иногда ему доставляло удовольствие помучать этих мелких заносчивых злодеев. То замутит великой шторм и любуется, как они пытаются на своей посудине выковыряться из него, то заморозит северные моря и смотрит, как здоровые парни-викинги в ледяной воде шныряют вокруг своих шхун, обрубая лед, то посадит безвесельный кораблик в капкан безветрия, вот и болтайся на мелких волнах сколько хочешь. Одна мелкая шхуна привлекла его внимание. Он сразу почувствовал, что команда не сыграна, разобщена, что капитан - болван, и решил подшутить над ними. Шхуна, пойманная в ловушку изматывающим штилем, еле заметно покачивалась на легких волнах. Отчаявшаяся команда уже который день маялась бездельем, вяло выполняя поручения капитана. Пресная вода была на исходе, да и еда тоже подходила к концу. Судовой капеллан исчерпал все запасы католических молитв и решил прибегнуть к нестандартным методам. Он спустился в каюту к капитану, стукнул в дверь и свалился внутрь, запутавшись в рясе. Тот стоял перед крошечным круглым зеркалом, приверченном к стене и напяливал на левый глаз черную повязку. — Капитан Артур! — визгливо протянул капеллан, — что это вы творите? Вы на оба глаза зрячий, оказывается! — Отец Валериус! — вздрогнул капитан, — вы меня напугали! Смотрите, не проговоритесь никому. С одним глазом я суровее выгляжу! Святой отец противно захихикал: — Вот вы какой нечестный! — Молчите, падре, я очень честный капитан! — капитан вытаращил оставшийся глаз, сделал зверскую улыбку и выкатил грудь вперед. — Не клевещите! А что вы вообще ко мне завалились? — Штиль! — горестно ответил святой отец. — Штиль! Что поделаешь! — Да уж вода на исходе. Как быть-то? Я уже все молитвы перебрал. Эти бездари не могу молится нормально. — Что вы хотите от них, падре, — сплюнул капитан, — сброд-с! — А есть у меня одна идейка... — Какая? — Разрешите на ушко! Капеллан склонился в уху капитана и что-то мерзенько зашептал. — Что ж, раз нечего делать, придется действовать так. Они вылезли на палубу, под палящее солнце. Капитан крикнул боцману: — Боцман Прист, собери-ка команду. — Свистать всех наверх! Из всех щелей повылезали матросы. Они были достаточно побиты морем, истерзаны жарой, голодом и жадой. — Отец Валериус, говори! — Дети мои! — слащаво начал капеллан, — мы с вами много часов провели на коленях, прося у господа милости и ветерка. Но наши молитвы не были услышаны. Грехи, лежащие на вас, не пускают наши слова в небеса. Будем действовать по-другому. Он зловеще замолчал. Команда, щуря глаза от слепившего солнца, просто ждала. — Дети мои, грешны ваши души! Господь не внемлет нам! Мы попросим помощи у других богов! Матросы, привычные к придури капеллана и капитана, продолжали молчать, только переглянулись. Боцман решился спросить: — Святой отец, что вы имеете в виду? — А вот что, дорогой боцман Прист! Нам нужно принести жертву Посейдону! Капитан Артур хищно улыбнулся и оглядел команду одним глазом. — Господа моряки! Великому Посейдону нужна великая жертва! Надо преподнести ему… тело и кровь одного из вас! — И ручной ворон капитана гадостно прокаркал ему в унисон. Тут из гущи матросов послышался нерешительный ропот. — Где ж это видано, в каком веке живем? Человеческую жертву приносить? Да капеллан перебрал маленько! Капитан вздернул острый нос: — Молчать! В каком веке нужно, в том и живем! Я и сам… путаю иногда… ну, не важно это! Молчать, говорю! Жертву, и все! Тянуть жребий будем?! — он грозно приблизился к толпе. Моряки отшатнулись от него. — Жребий, так жребий, — раздались робкие голоса. — А вот и нет! — проскрипел капеллан. — Выпадет кому-нибудь старому да лысому. Великому Посейдону нужна юная кровь. Юнгу вон взрежем! Юнга Максимус — смуглый, хрупкий, гибкий — побелел. На лоснящемся теле проступил холодный пот. — За что? — смог прошептать он. — За команду! — капеллан неистово взмахнул немытыми патлами. — Отец Валериус, пощадите, не нужно… — Замолчи, жалкий мальчишка! Моряки потупились. Отдать юнгу — значит, самому остаться в живых. По крайней мере пока. Но Боцман собрался с силами: — Господин капитан! Это где видано, чтобы Посейдон принимал трупы? Как раз наоборот, надо живым бросать надо — тогда заберет его бог морей. Капитан повел носом, почуял опасность. Настаивать на версии отца Валериуса и зарезать юнгу перед отправкой он побоялся. — Решено! Кидать живым! Падре, прочите молитву или что там! Команда похлопала по плечам бедного Максимуса. Капеллан провел его на нос корабля. — О великий Посейдон! Прими эту жертву и дай нам немного ветра и волн! Мы отдаем тебе юную жизнь, а ты спаси наш корабль! С этими словами он попытался схватить поперек пуза юнгу и бросить в море. Но несмотря на то, что Максимус был худой как щепка, капеллану не удалось поднять его. — Уберите руки, падре! Я сам! Юнга встал на борт, раскинул руки, ловя ветер, затем сложил их и прыгнул рыбкой. Волны чуть вздыбились, расступились и поглотили его. *** Посейдон, разлегшись под этой дурацкой шхуной звездочкой, размышлял, как бы поиграть с ней. Может, быстренько устроить им штормик? Пусть попляшут… Или помариновать еще пару неделек, чтобы с ума посходили… Тут он уловил свое имя. Нервный капеллан взывал к нему с носа корабля. «О Посейдон! Прими эту жертву…» Бог морей поморщился. Чего он не любил, так это вот таких жертв. Еще кишки выпустят бедолаге, закрасят всю лазоревую прозрачность моря, акулы понабегут на запах… Дельфинчиков гонять начнут. Посейдон почесал бок любимого дельфина Жорика и приподнялся в толще воды. Кто-то умный послал жертву живьем. Уже не так плохо. Он махнул трезубцем, волны расступились и затащили жертву вглубь. Это оказался молодой человек, в одних штанах, худой, подтянутый, черноволосый и очень симпатичный. — Ты кто такой? Жертва сделала большие глаза. — Да говори, вот тебе воздух. — Он сделал вокруг жертвы воздушный шар. — Потом научу тебя дышать жабрами. — Если ты Посейдон, то я жертва тебе. Живая или мертвая, не пойму. Просим тебя вывести корабль из штиля. — А тебя еще волнует судьба это посудины? Они тебя считай, убили, за борт выкинули. А я тебя спас. Ты живой. — Спасибо тебе, Посейдон. — юнга улыбнулся. — Как тебя зовут, кто ты? Что умеешь делать? — Я был юнгой на этой проклятой шхуне. Зовут меня Максимус. Умею ставить паруса. Знаю звезды. А еще умею барабанить. — Что??? Вот это уже интересно! Не представляешь, какая у меня тут скучища! — Я с удовольствием тебе постучу, но есть ли у тебя барабаны? — У меня нет, и тутошняя гитара моя давно размокла по недосмотру. Пойдем в гости к брату сходим, у него этого добра в чулане — завались! Посейдон свистом вызвал колесницу, залез и посадил гостя. — А кто твой брат? — Ууу, какой отсталый юнга мне попался. Скоро узнаешь! Они вмиг долетели до берега моря и вышли на песок. В закатном солнце соленая вода сбегала сверкающими каплями с прихотливо разукрашенных мощных плеч бога. Он отряхнулся, оглянулся на своего спутника. — Вот нам в гору подняться, и мы у него. Пока они шли по горе, Максимуса охватили смутные сомнения. Все это казалось очень знакомым. Наконец Посейдон подошел к сверкающим воротам, толкнул створки и вошел. Внутри была зеленая поляна с раскидистыми серебристыми деревьями, под ними - легкие беседки, то тут, то там пробегали стройные барышни в белоснежных одеяниях. Они направились в сторону самой крупной беседки. Увидев гостя, несколько мужчин встали и отошли, а барышни забегали еще быстрее. Хозяин беседки поднялся навстречу Посейдону. — Брат мой! Как я рад видеть тебя! Проходи, мой любезный! — они торжественно облобызали друг друга и обнялись. — О повелитель, разреши представить моего гостя! Это Максимус, юнга. Его выкинули с корабля в жертву мне. Повелитель грозным взором осмотрел гостя и потом тепло улыбнулся. — Будь моим гостем, Максимус, я рад тебе! Пусть дом Зевса будет твоим домом! Максимус оробел, молча поклонился. «Ого, попал я… к самому Зевсу! Ну конечно, они же братья!» Принесли угощение и легкое вино. Посейдон щелкнул юнгу по худому пузу: — Ешь давай, подкрепись! — сам он впился здоровую поджаренную на огне рыбину. — Я их тазик в море вымачиваю, в штиль загнал, сидят вторую неделю. Там капитан — дурында, слушается капеллана. Ну представь, что там за бардак творится! — Ну-ну! Долго будешь держать их там? — Да вот теперь интересно, что они делать будут. Вздумали мне жертву приносить! Ешь, ешь давай! — он пододвинул тарелку с овощами и лепешками Максимусу. — А он, кстати, говорит, что барабанить умеет. Посейдон отхлебнул вина и утерся скатертью. — Брат мой Зевс, может, тряхнем стариной? У тебя найдется басуха для меня? — Да и не одна, только их среди моей сотни отыскать надо. Эй, иди сюда! — он подозвал слугу. — Техника моего сюда! Подошел техник. — Дружок! Ты мне фендер мой любимый подготовь. И брату моему, великому Посейдону, бас его отыщи! А вот этому смертному установку сварганьте! Найдете? — Все сделаем, о ВЛАДетель МИРа нашего! Они втроем продолжали пить и есть. Когда инструменты были готовы, попробовали поиграть. Максимус оказался невероятным ударником, барабанил — просто огонь! Братья боги были очень довольны. Посейдон даже подпевать начал, от чего девушки-прислужницы пустились в пляс. Музыканты коварно им улыбались и подмигивали. Нимфы смущенно хихикали серебристыми голосами и отчаянно кокетничали из хоровода. Вечером Максимус лежал и думал. Он просто не мог поверить своей удаче. Из старой посудины его выкинули, смерти его хотели, а попал он… в рай, что ли? К великим, старинным богам… Да пусть и в рай, пусть уже не живым. Приподнявшись на белоснежном ложе, он потянулся к губам тонкой, смуглой девушки. *** Шхуна продолжала все так же болтаться на спящих волнах. Капитан нервничал. Жертва не принесла толку, а юнга ведь был умный, веселый парень. Он услышал, что на верхней палубе опять перебранка, где-то в районе камбуза. Пришлось вылезать, разбираться. Он издалека узнал высокий капелланов голос. — Ах ты, подлый итальяшка, надоел своими макаронами! Приготовил бы что-нибудь вкусненькое! — Падре, да отстаньте, где я вам вкусное возьму? Говорю же, остались макароны, селедка и ром. Что я вам приготовлю? — Ууу, рожа твоя одутловатая, а что мне пить? Рооом? Духовное лицо такого не употребляет! — Ага, конечно! После пяти рюмок духовное ваше лицо вспоминает, что не употребляет. Идите отсюда, от греха подальше, никак качка начнется, у меня тут инструмент заточенный! — Ооо! Капитан! Капитан! — Ну что еще? — капитан наконец дошел до них. Возмущенный капеллан махал руками и брызгал слюной. — Кок мне угрожает! — Да кому он угрожать может, чудила безобидный, — пробормотал капитан, сделал суровое лицо и строго спросил, — Маньякки! Почему святой отец на тебя жалуется? — Да я что? Ну нет ничего у меня, макароны, селедка и ром! Ну что я ему предложу? — на забитого кока было больно смотреть. — Нееет, он мне ножами угрожал! — проверещал отец Валериус. — Отдать его Посейдону! — Да ты что, Валер, кока? Ну нет! — Артур мучительно скривился, представив потерю нычки в холодильнике, из которой добродушный Маньякки тайно подкармливал капитана равиолями. — Кока! Именно его! Смотри, пухлый какой! Посейдону мы кого скормили? Юнгу худосочного, жилистого, фуй! Вот его, толстяка, надо! — святой отец кровожадно ткнул кока в животик. — Ну нет! Во-первых, он не толстый! А во-вторых, я тебе какую-нибудь другую жертву найду! Пойдем, пойдем отсюда! Ты бутылочку-то оставь, на завтра! - Капитан вырвал ром из цепких капеллановых лапок и повел его на палубу, проветривать. Капитан вывел друга на свежий воздух. Вечерело, и солнце не так пекло. Святой отец разбушевался и снова требовал жертву. Пришлось снова сзывать команду, выбирать, кого отдать Посейдону. Падре выбрал попухлее, побелее — одного из матросов, запевалу Микаэле. Парень бледнел, боцман пытался его спасти, но делать нечего. Капеллан снова обратился к Посейдону, перемежая торжественные слова русским матом, и толкнул Микаэле к борту. Тот прыгнул, волны его приняли так же, как и Максимуса - расступились и накрыли с головой. Удовлетворенный отец Валериус удалился в свою каюту и смачно захрапел, капитан прокрался к Маньякки заедать стресс. Боцман свистнул рулевого по имени Рыжий Лис и мастера парусов Алексиса, они уселись в темноте под звездным небом, тихонько глушили ром и распекали капитана с его чертовым капелланом. *** А на дне моря Посейдон успел соорудить небольшой дворец и оборудовать там студию. Перетащили туда барабаны, пару десятков Зевсовых гитар, и отчаянно репетировали втроем. Посейдон писал мелодии, Зевс сочинял к ним гитарные риффы, юнга Максимус яростно барабанил. Иногда Посейдон что-то напевал, какие-то обрывки фраз, но трезвым петь стеснялся, тем более, что текстов толковых у него не было. Он поглядывал за той злополучной шхуной, не дай Гермес, опять какие-нибудь фокусы выкинут. Он не ошибся. Как-то он снова услышал обращение к себе, подплыл. Нетрезвый священник снова что-то выкрикивал на носу корабля и подталкивал к краю очередного матроса. Матрос плюнул прямо на священника и сиганул в воду. Посейдон развел волны и протащил парня прямо во дворец. Там тот отдышался. Поглядел на своего спасителя, спросил нервным шепотом: — Ты кто? — Я Посейдон, как обычно! А ты кто? — Я жертва тебе! Меня Микаэле зовут. Я матрос-запевала. — Миха! — тут на парня наскочил Максимус и начал целовать! — Боги, вы даже не представляете, как нам повезло! Он поет просто прекрасно! Быстренько в студию! Максимус притащил Микаэле в студию, представил владыке Зевсу и начал какую-то старенькую песенку про Беспечного ангела. И этот Миха-запевала заголосил так, что они все сразу поняли, что это то, что нужно! Посейдон наиграл одну мелодию, которая давно его мучила. Микаэле почесал затылок… И тут у него всплыли строки той самой языческой молитвы, которую читал отец Валериус перед отправкой жертвы за борт… *** А шхуна капитана Артура все так же продолжала ждать попутного ветра. Но погода стояла стояла ясная, море было убийственно спокойно, поэтому дело не двигалось ни на йоту. Капитан каждое утро отправлял впередсмотрящего в воронье гнездо, высматривать облака, землю, гребные лодки туземцев — все что угодно, но хоть что-то новенькое. Впередсмотрящий, большой и грузный матрос по имени Теренций, пытался увернуться от ежедневной обязанности. Он пытался объяснить капитану, что он еле влезает в воронье гнездо, повернуться там не может, а мачты грозно скрипят под его весом. Но капитан был непреклонен. Он так устал от нападок судового капеллана, что с матросами старался быть грозен и неумолим. Падре в очередной раз начал бредить Посейдоном. Пару дней капитан его удерживал от очередных глупостей, но надолго его не хватало. Он опять завел свою шарманку про жертвенность моряцкой судьбы, своенравность морских богов и коварство кока Маньякки. Капитан решил в последний раз последовать его нытью. Он собрал команду. Матросы были совсем почерневшие от грязи, худые и заморенные. Никто не произносил ни слова. Отец Валериус, уцепившись за борт, махал ручками и вещал про морских драконов, Посейдона, разъезжавшего в колеснице, про сирен и прочую лабуду. Наконец он икнул, замолчал и грозо осмотрел команду. Вперед выступил боцман Прист: — Я не дам больше жертвовать жизнями простых матросов. Я вызываюсь сам. Если моя жертва не повлияет на погоду, то вы, капитан, бросайте за борт капеллана. — Он тут же шагнул за борт. И в этот момент со дна моря послышалась величавая музыка. Святой отец не сразу заметил это, и начал читать «Посейдоново заклинание»: Штиль — ветер молчит, Упал белой чайкой на дно, Штиль — наш корабль забыт, Один в мире скованном сном. Между всех времён, без имён и лиц, Мы уже не ждём, что проснётся бриз. Со дна поднимались те же слова, но их пропевал молодой, сильный голос. Штиль — сходим с ума, Жара пахнет чёрной смолой, Смерть одного лишь нужна И мы, мы вернёмся домой. Его плоть и кровь вновь насытят нас, А за смерть ему, может, Бог воздаст. Море замерло, воздух застыл. Матросы на корабле оцепенели. Капеллан заткнулся. А боцман все скользил и скользил черной тенью в глубине волн. Что нас ждёт, море хранит молчанье, Жажда жить сушит сердца до дна, Только жизнь здесь ничего не стоит, Жизнь других, но не твоя. Тут молчавшие волны раздвинулись, и на поверхность удивительным образом поднялись пятеро: впереди стоял запевала Микаэле, за ним, распустив смоляные кудри, боцман Прист с гитарой, за спиной у него юнга Максимус сидел за сверкающими барабанами. И с одного края стоял великий властелин — Зевс, и держал гитару, и в его могучих руках она была как игрушка, а с другой стороны стоял хозяин морей Посейдон, и в его руках был бас, и каждая его нота отдавалась в глубине вод. Нет, гром не грянул с небес, Когда пили кровь, как зверьё, Но нестерпимым стал блеск креста, Что мы Южным зовём. И наконец удары басовых струн разбудили море, и волны поднялись и двинули несчастный корабль. И в последний миг поднялась волна, И раздался крик - впереди земля. Шхуна побежала по вздымающимся волнам, а эти пятеро все сопровождали ее, скользя по поверхности моря. Их окатывало солеными брызгами, но они только стряхивали их, а Максимус заливисто смеялся, и его палочки взрывали сверкающую воду на поверхности барабанов. — Впереди земля! — раздался крик впередсмотрящего. И сразу же за этим страшный треск и свист. Воронье гнездо не выдержало большого Теренция, треснуло под его весом, и он начал падать, уцепился за парус и съехал на нем, оставляя прорехи. Бум! — и свалился на палубу. Капитан Артур взвыл. — Я же говорил, что там не помещаюсь! - пытался оправдаться Теренций. — Да ну тебя! Алексис! Паруса ставить! Лис, к рулю! - охрипший капитан отдавал команды. Шхуна радостно бежала вперед, к земле, к еде, к воде. Что нас ждёт, море хранит молчанье, Жажда жить сушит сердца до дна, Только жизнь здесь ничего не стоит, Жизнь других, но не твоя. Под утро рулевой с мастером парусов пописали в бутылку с ромом, подсунули ее в каюту капеллану и оба попрыгали за борт. Они знали, что не пропадут.