Скрипач

Начинало светать. Прижавшись плотнее к плечу юноши, чтобы согреться, Тесса повторяла только одну фразу: «Вот оно – счастье», в очередной раз перебирая пальцами жесткие кудри на висках своего мужа и прижимая к щеке его теплые ладони. Дождавшись, пока девушка заснет, Ганс осторожно встал с кровати и, одевшись, спустился вниз. Дома было очень холодно, ведь вечером юноша не подкладывал дров в камин. Натопив печь, юноша отправился на кухню, чтобы приготовить нехитрый завтрак. Вообще, Ганс считал, что приготовление пищи – женская забота, но после беседы с доктором Вернером, который рассказал юноше, как ухаживал за больным отцом и как приходилось готовить ему по специальным сложным рецептурам, скрипач изменил свое мнение. Его жена была смертельно больна, и ей требовался хороший уход. Если бы Ганс жил в одиночестве, то он бы обходился, как и раньше, хлебом да копченым мясом и рыбой по особым дням. Закончив нехитрые приготовления, юноша посмотрел на часы. Было ещё очень рано, и он хотел дать Тессе время, чтобы как следует выспаться. Накинув плащ, Ганс вышел на улицу, обошел дом спереди и поглядел на надтреснутую раму. Рассудив, как следовало бы её починить, Ганс отправился в небольшой сарайчик, прилепленный к дому сзади. Найдя инструмент и материалы, Ганс выпилил дощечку нужных размеров и формы и отправился обратно домой. Как только хлопнула входная дверь, со второго этажа послышался голос. Ганс, умывшись и захватив с кухоньки поднос с едой, отправился наверх. - Ганс, вы уже проснулись? – улыбнулась Тесса, приподнимаясь на локте, но продолжая кутаться от холода в одеяло. Юноша улыбнулся, присаживаясь на стул рядом с кроватью. «Я постарался приготовить для вас завтрак», - написал Ганс и протянул Тессе бумагу, а затем и поднос. Но девушка, почувствовав запах еды, вдруг сморщилась и прикрыв лицо ладонью, отвернулась. - Извините… Я не голодна, - проговорила Тесса, на что Ганс только пожал плечами. «Мне нужно отремонтировать окно… Если вы не против, то я сделаю это сейчас», - написал юноша. Тесса согласно кивнула и отвернулась к стене. Ганс, не совсем понимая её сегодняшнее поведение, снова пожал плечами и вернулся к работе. Приоткрыв окно и устроившись на подоконнике, Ганс стал прилаживать выпиленную дощечку к оконной раме, время от времени поглядывая на отвернувшуюся к стене девушку. За последние дни она ещё больше похудела и осунулась, и Ганс это замечал. Он видел, как она медленно умирает, но ничего не мог с этим поделать. Закончив починку рамы, юноша спрыгнул на пол и осмотрел результат своей работы. Убедившись, что все хорошо, Ганс подошел к кровати Тессы. Заглянув в лицо девушке, Ганс убедился, что она спит, после чего на цыпочках вышел из комнаты и плотно прикрыл за собой дверь. Спустившись на первый этаж, юноша взял в руки скрипку и тихо, еле слышно, начал разучивать новые упражнения, чтобы размять отвыкшие от игры пальцы. Погрузившись в музыку, он не сразу услышал голос со второго этажа. - Ганс! – послышалось снова. Оставив скрипку, юноша взбежал по ступеням и отворил дверь. - Ганс, почему вы не играете в моей комнате? Пожалуйста… Я хочу послушать, - улыбнулась Тесса. Кивнув, юноша спустился вниз и, захватив с собой скрипку и нотные тетради, вернулся в комнату девушки. Полистав пожелтевшую бумагу, Ганс выбрал старенькую польку, которую не играл уже несколько лет. Вскинув инструмент на плечо, юноша начал играть. Играя польку, Ганс почему-то вспомнил свое детство – как гулял по саду, бегал к реке, приходил по вечерам в мамину комнату со скрипкой, чтобы сыграть женщине выученные за день упражнения и пьесы… Закончив произведение и опустив смычок, молодой человек ещё некоторое время стоял, погрузившись в задумчивость. В его сознании всплывали картинки деревни, мамина улыбка… Сотни знакомых звуков вновь переплетались в деревенскую симфонию: журчащая река, мерно плескавшая волны на берег, стрекот кузнечиков и монотонное жужжание пчел, удары топора и стук отлетающих от него поленьев, голоса, смех, звон колодезной цепи... - Ганс… - позвала Тесса, когда пауза затянулась уже на несколько минут, - Что было в Париже? Что произошло после того, как вы уехали? Я очень мало знаю о вашей жизни, поэтому порой мне кажется, что я не в силах понять ваших поступков, ваших мыслей… Расскажите мне все, прошу. Ганс поднял глаза и посмотрел на Тессу. Девушка, перебирая пальцами воротник платья, глядела на мужа, ожидая ответа. Наконец, Ганс прошел к столу и, отложив скрипку, принялся что-то выводить на бумаге. «Я могу рассказать вам все только в том случае, если у вас хватит сил прочесть…» - написал юноша и протянул ей листок. Тесса, пробежав глазами строчки, на минутку задумалась, вспоминая, как ей уже доводилось однажды читать исповедь скрипача, а затем взяла в руки перо и, проведя небольшую линию после слов Ганса, дописала: «Я готова прочесть». Увидев это, Ганс глубоко вздохнул и ответил: «Поймите, вы не знаете слишком многого. Мое прошлое ужасно настолько, чтобы вызвать у вас ещё большую ненависть и презрение ко мне…». Тесса, не дав ему закончить, перевернула листок и, вновь отделив чертой написанное ранее, продолжила: «Ганс, я люблю вас больше жизни! Прошу, я хочу знать все. Вы особенный человек и… я не могу смотреть, как вы растрачиваете время на меня. Вы талантливый музыкант и должны быть на сцене, но вы проводите дни здесь, а я не понимаю вас, не знаю, чем благодарить за вашу доброту и заботу… Позвольте мне знать». Ещё раз вздохнув, юноша вывел на бумаге единственное слово: «Хорошо». Согнувшись над письменным столом, освещаемым одним только огарком медленно плавящейся свечи, Ганс выводил на бумаге стройные буквы, изредка задумываясь и останавливаясь. Тесса первое время следила за тем, как быстрыми и четкими движениями юноша выводит текст на бумаге, но затем, утомленная переживаниями, охватившими её душу, она заснула, подложив одну руку под голову. Ганс изредка отрывался от бумаги, чтобы размять затекшие пальцы и глянуть на девушку. Убедившись, что она спит, Ганс накрыл её теплым одеялом и, затушив свечу, подошел к окну. Присев на краешек подоконника и прислонившись лбом к холодному стеклу, юноша закрыл глаза и задумался. Первая пора страсти и безграничного счастья была уже позади, и способность холодно мыслить вернулась. Выводя на бумаге историю своей жизни, Ганс отдался воспоминаниям и снова задумался о прошедшем. Он, казалось бы, должен был наслаждаться последними лучами догорающего счастья, но не мог. Ганс спрашивал себя, что ещё нужно его душе, но не находил ответа. Он думал, что в жизни с Тессой найдет долгожданное упокоение, но ожидания его оказались неоправданными. Душа рвалась куда-то прочь. Мысли Ганса работали в бесконечном цикле. Молодому человеку казалось, будто бы ещё пара минут, и он найдет ответы, поймет, как жить дальше, почему он здесь, зачем он живет в этом мире, но нить мысли вдруг обрывалась, и приходилось вновь возвращаться к началу. Какой бы красотой ни обладала душа, внутренняя духовная работа всегда должна находить выход в деятельных началах – это понял Ганс. Но в чем же он мог проявить себя? Он знал, что в сердце дремали нескончаемые, могущественные силы добра и любви, но не знал, как их применить. Юноша вспомнил жизнь в Париже, гастроли, концерты… Тех людей, которых он встречал, всегда интересовала только внешность. Нет, не темные или светлые волосы, длинный или короткие нос – их интересовало лишь то, как человек держит себя в обществе, много ли он рассказывает свежих сплетен, в каких домах бывает, с кем находится в дружеских отношениях, соблюдает ли все, до мельчайшего, правила этикета. Он готов бы был отдать всю свою любовь и доброту, но… было некому её отдавать. Тогда юноша снова подумал о Тессе. Жгучий трепет в сердце по отношению к этой девушке уже сменился на нежную привязанность. Ганс умом понимал, что поступает правильно, оставаясь рядом с ней, но душа требовала чего-то другого, а чего – он не знал. Ему было страшно осознавать, что чувства его к Тессе превращаются в долг, банальную обязанность. Это камнем лежало на его сердце, мешая ощутить полноту счастья. Отбросив тяжелые мысли, юноша вдруг будто бы очнулся ото сна и, отодвинувшись от окна, через которое в комнату лился бледный свет луны, потер кожу на лбу, ставшую ледяной. Пройдя к столу, Ганс бесшумно отодвинул его немного к окну, зажег свечу и, сев так, чтобы свет не попадал на спящую девушку, принялся писать. Он не пропускал ни одного события из тех, которые мог припомнить. Стараясь писать предельно честно, юноша не пропускал и некоторых зверских сцен, присутствовавших в его жизни. Он не хотел напугать свою супругу, он просто хотел доверить ей то, что тревожило его душу долгие годы. Проведя так остаток ночи, с рассветом юноша спустился на первый этаж на кухню, чтобы сготовить нехитрый завтрак. Когда все было сделано, Ганс прошел в гостиную и, отыскав среди бумаг свои старые записи нот, присел на диван и разложил листы перед собой на столе. Просмотрев в очередной раз ровные нотные сточки, юноша представлял, как будет звучать мелодия. Он не раз слышал её в своем воображении, но никак не мог записать на бумаге. Ему казалось, что не хватает какой-то ничтожной мелочи, но из-за этой именно мелочи музыка получается мертвой. Просидев некоторое время в попытках переделать написанное, юноша отложил ноты в сторону и откинулся на спинку дивана, потерев уставшие глаза. Вдруг он услышал мелодию. Ганс открыл глаза и обернулся, но тут же понял, что мелодия слышалась не извне, а из глубины его сознания. Тогда Ганс прикрыл глаза и, приложив ладошки к ушам, сосредоточился. Мелодия звучала так ясно, была так проста, но вместе с тем нежна и глубока… Ганс мысленно прокручивал мотив, пока не убедился в том, что он окончательно запомнен. Только после этого юноша взял в руки карандаш и нотную бумагу и начал писать пьесу на черновую. Тема была закончена. Ганс с удовлетворением осмотрел бумагу. Юноша был превосходным скрипачом – чтобы выучить нудные упражнения и этюды ему требовалось несколько минут, тогда как другие музыканты тратили часы, его руки будто бы составляли единое целое с инструментом: пальцы, скользя по грифу всегда вставали в нужную позицию, его слух был обострен до такой степени, что мог различать малейший шорох, малейшее отклонение тональности. Но вместе с тем, Ганс играл только чужие произведения, поэтому не мог чувствовать себя вполне удовлетворенным игрой на скрипке. Юноша зачастую не находил в чужой музыке того, что волновало его именно в этот момент. Прочитав множество теоретических книг, подкрепленный во мнении несомненным талантом скрипача, Ганс хотел было написать свой каприс. Он следовал советам сухой теории, вроде бы делал все правильно, но музыки не получалось. Точнее, получалась, но не та, которую желал юноша. И вот прошло несколько лет, и ноты сами легли на бумагу. Ганс знал наверняка, что будет в следующем такте, сколько пауз и смен тональности будет в его собственном произведении. Нашедший то вдохновение, которого так часто не хватает людям, деятельность которых связана с искусством, Ганс, быстро водя карандашом по бумаге, моментальными движениями пытался запечатлеть возникший в сознании образ. Мерно утекали секунды, минуты, часы, а Ганс продолжал писать пьесу. Он чувствовал эту музыку, ведь она была отражением жизни. Оторвавшись, наконец, от нот, Ганс посмотрел на часы и увидел, что уже далеко за полдень. Испугавшись, что оставил Тессу надолго одну, юноша бесшумно поднялся по ступенькам на второй этаж и, приоткрыв дверь, просунул голову в образовавшуюся щель. Тесса держала в руках написанные за ночь скрипачом бумаги и вдумчиво читала. Ганс, хорошенько подумав о том, что написал, не хотел уже давать девушке читать эти строки, но было поздно. Он легонько постучал в дверь и вошел в комнату. Тесса отложила исписанные листы в сторону и взяла чистую бумагу и угольный карандаш. Положив лист на одеяло, она неровными буквами вывела: «Расскажите о Париже. Хорошо ли там?» Ганс присел на край кровати и улыбнулся, прочитав. «Почему вы говорите мне «вы», Тесса?» - спросил Ганс. «А вы почему?» - написала ответ девушка, и оба они рассмеялись. «Ганс, расскажи мне о мире. Ты много где бывал, а я почти всю жизнь провела здесь…» - написала после некоторой паузы Тесса. Юноша пересел к изголовью кровати так, чтобы девушка могла устроиться у него на плече и читать все, что он напишет, после чего начал долгий рассказ. Он говорил об архитектуре, об особенностях парижской кухни, о красоте города в целом, о культуре, о выставках и галереях. Тесса с любопытством следила за его мыслями, плавно переходящими одна в другую. Ганс изредка отрывался от бумаги и заглядывал в лицо девушки, улыбался, потому что видел в её глазах снова засиявший огонь жизни. «О боже, как бы мне хотелось побывать там! Мы ведь обязательно поедем в Париж, когда я встану на ноги?» - спросила Тесса, когда Ганс окончил свой рассказ. «Непременно», - ответил Ганс. Он, слегка придерживая за подбородок, приподнял её голову и поцеловал в лоб, затем поднялся и хотел было идти, но Тесса удержала его за руку. «Пожалуйста, не оставляй меня одну… - написала девушка, - мне страшно». «Отчего тебе страшно?» - спросил Ганс. «Мне кажется, будто на меня что-то смотрит… Будто оно следит за мной из окна, через щели между досками на потолке. А когда я хочу встать с кровати, оно будто бы поджидает под ней, чтобы схватить меня за ноги…» - написала Тесса и устремила дрожащий взгляд на мужа. «Это нечто есть смерть», - пронеслось в голове у Ганса, но, сохраняя самый спокойный вид, он улыбнулся и обнял Тессу за плечи. «Наверное, это из-за ветра. Не более. - Успокоил он, потом добавил, - Я хочу сыграть тебе одну вещь… Подожди, я спущусь за скрипкой». Тесса кивнула и, натянув одеяло до подбородка, сжалась в комок. Ганс в пару шагов спустился по лестнице, схватил скрипку и нотную бумагу, после чего взбежал по ступенькам наверх и плотно прикрыл за собой дверь. Положив ноты на стол, юноша вскинул инструмент на плечо и начал играть. Тесса, по-прежнему свернувшаяся в калачик под одеялом, внимательно вслушивалась в музыку. Сначала мелодия, будто бы затаившись, неспешно кружилась в нижнем регистре. Потом вдруг резко послышались несколько, похожих на мерцание звезд, высоких нот. В какой-то момент девушке показалось, что она слышит знакомый мотив. Мелодия из настороженно-затаенной сделалась выразительной и нежной. Затем она начала развиваться, обогащаться, наполняться какой-то внутренней, сдержанной силой, становилась яснее и ярче. Тесса, затаив дыхание, внимательно следила за музыкой, напоминавшей теперь море – так причудливо чередовались яркие крещендо с неожиданными паузами, напоминая приливы и отливы пенистой волны. Мелодия достигла своей кульминации, и Тесса с замиранием сердца ожидала, когда же, наконец, перейдет окончательно эта нежная тема из минора в мажор. Но, достигнув вершины напряжения, музыка вдруг оборвалась. Тесса выдохнула и замерла в ожидании продолжения. Ганс высчитал паузу, и снова рука его со смычком плавно поплыла над струнами. Проблескивающие в мелодии яркие и жизнеутверждающие ноты сменились на шероховатые, тревожные звуки нижнего регистра, отражавшие страх, отчаяние и, наконец, одиночество. Тревога нарастала и через несколько секунд она превратилась в острые, резкие не то удары, не то крики, на смену которым так же неожиданно пришла вдруг нежная, певучая тема из первой вариации. Девушка ожидала решения конфликта. Нежная тема будто бы вступила в борьбу с тревожной. Они переплетались, то дополняя, то заглушая друг друга, потом вдруг оборвались, так и не получив развязки. После очередной, но непродолжительной паузы раздались едва уловимые высокие звуки. Девушка не сразу узнала в них уже знакомую нежную мелодию. Мелодия развивалась, оплеталась все новыми и новыми узорами нот, потом вдруг переросла в торжественный не то марш, не то гимн. Окончательно избавившись от оков минорного лада, бойкими ударами гимна, утверждающего любовь и счастье, закончилась музыка. Тесса улыбнулась. Но вдруг до слуха девушки донесся едва слышимый отголосок, возвращавший мелодию в минор и медленно затухающий, как догорающая свеча. Ганс, закрыв глаза, дослушал последнюю паузу, после чего опустил инструмент и взглянул на супругу. Тесса, широко распахнув глаза, наполнившиеся слезами, глядела на него в ответ. Скрипач отложил инструмент на стол и, присев на уголок кровати, обнял девушку. Некоторое время в комнате продолжалась тишина, не нарушаемая ничем. Тесса медленно протянула руку к листу бумаги. «Ведь это вся моя жизнь с момента, когда мы встретились и до сегодняшнего дня, - не то спросила, не то удивилась Тесса, - как тебе удалось это сделать?» Ганс пожал плечами, а потом, взяв руку девушки, приложил к груди там, где находится сердце. Звенящая тишина наполняла комнату, и в этой тишине было слышно, как ровно и согласованно бьются их сердца, а ещё слышно было, как нечто незримое шуршит, царапается по всем углам, пытаясь проникнуть в уютную, согретую теплом любви комнату. Ганс продолжал сжимать руку девушки, холодную, тонкую и дрожащую. «Я очень устала и хочу спать…» - написала девушка, слегка отстраняясь от скрипача. «Ты не ела с утра. Так нельзя! Ты должна поесть», - написал Ганс. Тесса ответила на его упрек колким взглядом, в котором читалось не то отчаяние, не то озлобление. Гансу вдруг стало холодно от этого взгляда, в котором сквозило что-то чужое, пугающее… «Ты плохо себя чувствуешь?» - спросил Ганс. Тесса покачала головой. «Мне просто нужно немного отдохнуть», - ответила девушка и вновь устремила на скрипача холодный, пронзающий взгляд. Он кивнул и хотел было подняться с кровати, но что-то удерживало его. Беспричинный страх, о котором недавно говорила Тесса, будто бы передался теперь ему самому, и тело разом перестало слушаться веления разума. Тесса удивленно посмотрела на него. Ганс собрался с силами и улыбнулся ей немного сдавленно. Она ответила такой же улыбкой. Сделав над собой усилие, юноша поднялся и направился было к выходу, как вдруг… - Ганс! Он обернулся. - Прощай… - прошептала Тесса. Казалось бы, не было ничего страшного в этом слове, которое произносили они иногда вместо «доброй ночи», готовясь ко сну, но сегодня от него повеяло каким-то холодом и ужасом. Ганс сглотнул подступивший к горлу ком и, обернувшись, подошел к девушке и, склонившись, поцеловал её в лоб, затем протянул руку и написал на бумажке, лежавшей на небольшом столике: «Доброй ночи, Тесса». Она проследила глазами и прошептала: - Нет, Ганс, прощай… Он, не понимая, о чем ему толкуют, замер на месте, глупо глядя на девушку. - Не уходи… Сыграй мне элегию, - сказала Тесса. Оцепенение юноши закончилось. Он, сам не зная почему, с жаром бросился исполнять просьбу. Схватив скрипку, он вскинул её на плечо и начал играть. Будто безумный, он выводил ноты, нет, не ноты, он вытягивал мелодию своего сердца, играл не на струнах скрипки, а на струнах души. Каждый звук наполнялся в его руках каким-то скрытым для посторонних глаз, но таким понятным и простым для него и Тессы смыслом. Девушка лежала на кровати, бессмысленно устремив взгляд на потолок. Её голова беспомощно лежала на подушке и, казалось, что Тессе необходимо нечеловеческое усилие, чтобы оторваться от кровати. И, действительно, это было так. Режущие боли в груди становились все сильнее и мучительнее, а приступы кашля превратились в удушающие судороги. И только в те моменты, когда Ганс был рядом, самозабвенно играл на скрипке, лишь бы угодить супруге, легко обнимал её, нежно целовал в лоб и уверял, что все будет хорошо, боль будто уходила куда-то, оставляя место спокойствию и уверенности в нерушимости счастья. Теперь девушка даже не слушала его игру, она чувствовала её. Казалось, все её существо было наполнено, пропитано звуками скрипки, жило вместе с каждым движением смычка, боролось за право на существование с каждым новым крещендо. Но сил сопротивляться болезни не оставалось более. Тесса старалась изо всех сил побороть болезнь, но не могла и теперь наслаждалась последними мгновениями бодрости. Ганс закончил элегию и, положив скрипку на стол, присел на пол рядом с кроватью, взяв девушку за руку. - Прощай, Ганс, - улыбнулась Тесса. Его глаза дрожали, когда она заглядывала в них, будто бы пытаясь найти подсказку, выход, спасение… - Поцелуй меня. Как раньше, - сказала Тесса. Ганс склонился и прикоснулся губами к её сухим, потрескавшимся губам, с которых тут же сорвался последний счастливый вздох. - Мне нужно отдохнуть, я очень устала… - повторила девушка. Ганс, подставив стул, присел подле её кровати и не спускал глаз с лица девушки, когда та, сладко зевнув, повернула голову набок и вскоре забылась тяжелым сном. Вечер уже полностью вступил в свои права, бережно окутывая город в зыбкую темноту. Словно болотная трясина, темнота поглощала дома, деревья, фигуры поздних прохожих и даже фонарные столбы. Ганс, замерев неподвижно, как статуя, несколько часов оставался и охранял сон своей супруги, как охраняет хмурый сторож-исполин сокровища, спрятанные в темной пещере от посторонних глаз. Он видел малейшую тень, пробегавшую по её лицу. Видел, как она временами хмурилась и тяжело дышала, пытаясь что-то сказать, как сжимались её руки. И чувствовал на себе будто бы чей-то пристальный взгляд на себе и на Тессе. Иногда, словно дуновение легкого ветерка, пробегал по его коже холод. А иногда вдруг проступали на лбу капли пота и тяжело становилось дышать, будто бы в комнате было жарко. Гансу хотелось спать, глаза его закрывались сами собой, но он не смел отойти ни на минуту, потому что знал, стоит только ему покинуть эту комнату, как нечто, которое незримо присутствовало здесь, проберется сквозь щели и заберет самого ценного, дорогого и любимого человека... Поэтому, не обращая внимания на усталость и одолевающий сон, Ганс все так же чутко сидел на своем посту. Внизу, в гостиной, громко тикали часы. Время текло неспешно. Ганс начал было уже засыпать, но вдруг встрепенулся и подскочил со стула, чуть не уронив его, но успел вовремя поймать за спинку. За окном начало светать. Дождавшись, пока на покрытом небольшими размытыми облаками небосводе покажется солнце, Ганс оглядел комнату и убедился, что нечто отступило с темнотой, после чего бесшумно вышел и спустился в гостиную, где, сидя на диване, погрузился в долгожданную блаженную дремоту. Сон его не был глубок и то и дело перемешивался с отрывистыми взглядами на часы. Дождавшись полудня, Ганс поднялся с дивана и, расправив измятый воротник рубашки, поспешил на второй этаж. Только приоткрыв дверь, он бросился в комнату к кровати девушки. Хватаясь руками за одеяло, то дело сжимая пальцы в кулаки, Тесса металась из стороны в сторону. По лицу её сбегали капли пота. Губы девушки бессвязно что-то проговаривали. Ганс бросился к ней, пытаясь разбудить. Он думал, что ей всего лишь приснился кошмар… Тесса будто бы не замечала его. Девушка продолжала ворочаться во сне, что-то бессвязно шепча.У неё не было жара, не было лихорадки. Ганс ни на шутку испугался, но не мог ничего предпринять. Оставив попытки разбудить её, он мерными шагами ходил взад-вперед по комнате, ожидая чего-то. Решив, что если это не закончится само, отправиться за доктором, Ганс немного успокоился, но его продолжала бить крупная дрожь. Прошло несколько минут, и Тесса вдруг стихла. Дыхание успокоилось, шепот умолк. Ганс облегченно вздохнул и присел на стул рядом с кроватью. Подождав ещё несколько минут, он снова попытался разбудить девушку, но она не просыпалась. Ганс впал в некое подобие сна наяву. Время для него потянулось незаметно. Он, будто бы управляемый кем-то другим периодически подходил к окну, чтобы открыть форточку и проветрить комнату, потом возвращался к Тессе и тщетно пытался её разбудить, после чего снова садился на стул и ждал. Так прошло два дня. Сам не свой, с одичалыми глазами Ганс выбежал из дома и направился разыскивать Вернера, когда ему показалось, наконец, что Тесса приходит в чувства. Ворвавшись в комнату Вернера, который, к слову, все ещё располагался на том же постоялом дворе, Ганс хотел было кричать и рассказывать все, что произошло. И рассказал бы, если б мог говорить. Вернер, испуганный видом юноши, в первую очередь дал ему успокоительные средства. И с удивлением наблюдал за тем, как юноша возбужденно пересказывал историю нескольких прошедших дней, вместо того, чтобы тут же заснуть. Узнав все подробности, Вернер поспешил в дом семейства Сотрэль. Осмотрев девушку, Вернер покачал головой и сказал что-то вроде: «Её души больше здесь нет. Осталось лишь умирающее тело», но Ганс уже не слушал его. Ганс, оставив доктора в комнате, поспешил к знахарке, ведь по какой-то необъяснимой причине, чем безнадежнее положение человека, тем сильнее он верует в существование неведомых, неподвластных ему, мистических сил и ищет их помощи или защиты. Он зашел в знакомую комнату. - Я сегодня не принимаю… - послышался голос. Из-за небольшой ширмы выглянула женщина в возрасте – травница. Увидев почти обезумевшего от бессонницы и волнений молодого человека, исхудавшего, с бледным посеревшим лицом и блестящими темно-карими глазами, травница испугалась. «Что может вернуть душу умирающего человека обратно в этот мир?» - написал Ганс. - Сделка с властелином Огненной Гиены, - с трепетом ответила старуха. Ганс попросил её научить его заключению подобного вида сделок по обмену душ, но знахарка с суеверным страхом отговаривалась. После долгих просьб, уговоров, хитростей и предложенных денег она все же согласилась. Ганс подучил необходимые инструкции и средства для воплощения своего замысла. В том же полусонном состоянии он прибежал домой и, бесшумно заглянув в комнату, где лежала на кровати Тесса и сидел подле неё на стуле Вернер, вернулся на первый этаж. Ганс содрал с пола ковер и резкими движениями начал чертить необходимые магические символы. Большой круг с заключенным в него символом дьявола, звезды, знаки непонятного юноше алфавита. Закончив чертить, Ганс вывалил на пол множество небольших свечей и трясущимися руками начал расставлять их по нужным местам и поджигать. Закончив, он оглядел комнату, выглядевшую теперь как сатанинское святилище, посмотрел на икону, висевшую на стене, снял её и положил ликом вниз на каминную полку. Все было готово. Ганс присел на колени в центре начертанного круга и начал читать про себя вытверженное наизусть заклинание. Повторяя мысленно слова, Ганс с каждым новым повтором делался все менее восприимчивым ко внешнему миру и погружался в свой внутренний мир. Он смотрел вокруг с закрытыми глазами и продолжал видеть комнату. «Приди!» - воскликнул мысленно юноша, и тут же сознание покинуло его. Повалившись навзничь, он раскинул руки в стороны и больше уже ничего не видел вокруг.