Прощание

Я очень много думал об этом. Думал о жизни, думал о смерти. Не только о своей, но и о тех, кого я когда-либо убивал. Каждый раз, отнимая чью-то жизнь, в моей голове гулкими ударами колокола звучал один и тот же голос: «Они чьи-то дети, чьи-то возлюбленные…». И с каждой каплей крови, стекающей по моим губам, этот голос становился все тише, все прозрачней, все недосягаемей. Но каждый раз, каждый раз, я слышал его, этот голос. Свой голос. Голос далекого прошлого, голос моей смертной жизни, голос моей неминуемой погибели. Я очень много думал об этом. Знаешь, когда мы с тобой только встретились, там, в темном переулке, когда ты был зажат в угол как брошенный на улице мокрый щенок, я увидел в твоих глазах то, что редко мог встретить даже среди обычных людей. Я видел отчаяние, я видел страх, я видел боль. Ты не хотел этого. Мы с тобой жертвы одного порока, но едва ли я могу встать с тобой на одну мученическую ступень. Помнишь, как мы с тобой узнавали друг друга? Ты показался мне таким слабым и инфантильным, маменькиным сынком, совершенно не приспособленным к жизни. Да-да, тем самым хрестоматийным ботаником, с огромными очками, заправленной рубашкой и штанами, натянутыми до самых подмышек. Но ты оказался не так прост, ты умен, порой даже дерзок. Шесть языков – большое достижение для смертного, я за свою вечность не выучил ни один. А помнишь, помнишь, как мы с тобой приехали в новый дом? Ты помнишь, как мы встретили Энни? Хах… Она казалась нам такой взбалмошной, такой неугомонной. Помнишь, как ты поначалу невзлюбил её, как она тебя раздражала? Я помню, как ты ходил и нервничал, натыкаясь на кружки с чаем по всему дому, как тебя бесила поломанная сантехника и грязная посуда. Я помню каждый беззаботный вечер, который мы проводили вместе. Знаешь, Джордж. Я ведь и раньше жил с разными людьми, да и, сказать по правде, не только людьми. Но вы, только вы, изо дня в день, заставляли меня улыбаться. Ты знаешь, сколько лет я не улыбался, Джордж? Но вы… Ты и Энни, вы смогли напомнить мне, как звучит мой собственный смех. А ты помнишь, как Энни первый раз увидела твое превращение? Боже, я не могу без улыбки вспоминать её лицо. Она была так заинтересована, но и так напугана. Да и я, если честно, не на шутку испугался. Ох, из-за тебя нам пришлось сидеть на улице всю ночь, до самого утра. Я тогда до костей промерз, неспокойная ночь выдалась. Под твой крик и звериный рык сложно расслабиться, знаешь ли. Я никогда, никогда бы не смог забыть тех дней и ночей, проведенных вместе с вами. Нам было весело, Джордж. И я искренне верил, что так будет всегда. Я хотел, чтобы так было всегда… Столько всего случилось, столько всего еще случится… Сейчас я стою перед тобой. Твой взгляд наполнен отчаянием, в твоих глазах отражен ужас. Интересно, о чем ты сейчас думаешь? О наших с тобой приключениях? О том, будет ли верным твое решение? О том, что о тебе будут думать Нина и Энни? Сейчас ты смотришь на меня не как на врага. Почему, почему я не вижу отвращения на твоем лице? Почему я не вижу ненависти, Джордж!.. Однажды, в то пасмурное утро, перед самой смертью я смотрел на небо. Надо мной по белому бесконечному куполу плыла свинцовая дымка облаков. Запах вытоптанной травы, пороха, сырой земли, крови. В тот момент, закрывая глаза, я не мог понять – это земля дрожит подо мной или это моя дрожь от страха перед вечной тьмой. Тогда я умер первый раз. Первый, но далеко не последний. За столько лет я очень многое повидал. Я видел разных людей. Передо мной открывались все новые и новые возможности. Новые сердца впускали меня в свои крохотные мирки, я тонул в любви, я был окутан людским уважением, но и не раз меня втаптывали в грязь презрение и алчность. Я обретал столько всего нового. Но еще больше я был вынужден потерять. Знаешь, когда очередное тело холодеет в твоих руках, в твоей душе что-то рушится. Как будто строишь пирамидку из кубиков, где каждый кубик – это твоя очередная жертва. И вот пирамидка становится все выше, выше, пока, в конце концов, не становится такой высокой, что попросту падает, а кубики, с громкими ударами о стол, рассыпаются в прах. И вот пирамидка разрушена, кубики превратились в горстки пепла. А ты вынужден начинать все с начала, искать новые кубики. Твое сердце рвется от адского пламени, от пламени, которое ты можешь затушить лишь кровью. И с каждой оборванной жизнью умирает и часть тебя. Это сложно понять, не испытав на собственной шкуре. И я надеюсь, что ты никогда этого не поймешь. Я вижу слезы, наворачивающиеся на твоих глазах, Джордж. Я вижу, как трясутся твои руки, как трясутся губы. Ты пытаешься что-то сказать мне, но я не готов это услышать, не готов… Я не решаюсь посмотреть тебе в глаза, ты не решаешься занести руку для удара. Я слышу, как колотится твое сердце, как ты тяжело дышишь. Если бы ты только знал, как я не хочу умирать… Пожалуйста, Джордж, не плачь. А то и я не сдержусь. Звук рвущейся ткани, теплая липкая кровь, сочащаяся по моему холодному бледному телу. Отчаяние и страх в глазах Энни, жалость и вина во взгляде Нины – от этого мне больно. Мне очень больно, Джордж, больно… - Я сделал это, потому что люблю тебя, Митчелл… Прости… Перед тем, как все потухло, я увидел твое лицо. Ты стоял, поджав дрожащие губы, по твоим щекам текли слезы, но ты пытался проводить меня своей улыбкой. Я в ответ улыбнулся тебе, больше не пытаясь сдержать слез. Это единственное добро, которое я сделал за всю свою жизнь, мой друг. И я рад, что ты запомнишь меня таким. Слышу потрескивание, как от горящих сухих поленьев, такой теплый, уютный звук, чувствую тепло и привычный легкий запах сигаретного дыма. Прощай, мой дорогой, мой единственный друг. Прощай…