Девочка на шаре

Когда она жила под куполом цирка Её, как спичку об асфальт, кто-то чиркал

Заставляя вспыхивать. Вся жизнь, весь повседневный образ, каждая страничка того, кем она является в реальности, воспламеняются и тлеют, подобно бумаге при 451 градусе по Фаренгейту. Юто был тенью и наблюдал за своей красновласой половиной из надёжной тени закулисья. Его отделял от неё алый драпированный занавес. Она словно оказалась в охваченном огненной стихией мире. Рёв толпы до боли в сердце напоминал рокот пламени. Вспышки. Прожектора. Свет. Много света. И средь багрового пиршества, на полной искр арене, Юя, спору нет, в пронзительно-жёлтом платье была главной зарницей, зажигавшей сердца всех собравшихся под сим куполом. Она чувствовала всю температуру сего микромира на своих щеках. Она сгорала в жаре сотен пожиравших её глаз.

Ещё ей вешал кто-то с ценником бирку, Когда она жила под куполом цирка

Она, однако, не могла позволить себе роскоши расплавиться. Всякая роскошь здесь — зрителям. И она будет извиваться перед ними подобно тому, как это делает шёлковая лента на ветру. Она будет сливаться с музыкой, словно всё её тело сделано из раскачиваемых разнообразными переливами нитей. Будет услаждать жаждущие зрелищ глаза, изгибаясь в танцах, подчиняясь ритмам собственной крови, и в одночасье оставаться победительницей, укладывая на лопатки противников самых высочайших уровней.

Она не знала, что такое заплакать, Когда её толкали в мёрзлую слякоть

Если у неё и были некогда слёзы — их более нет. Она выплакала все, пока двигалась к сей вершине. Глаза каждого, кому было не лень, жгли её лицо не хуже серной кислоты. Воистину змеиные языки шептали, вбивались в хрупкую плоть ржавыми гвоздями, сипели… Дочь неудачника. Лохушка. Чудачка. Непонятная клоунша. Пародия на дуэлиста. Посмешище.

Когда в душе готов был дождик заплакать, Она не знала, что такое плакать

Она терпела. Друзья — увы, способные видеть её лишь со стороны, — едва ли могли понять, что значило иное вздрагивание её щеки. Сие не столь рождение солнечной улыбки, сколько погребение печали. Девочка эта, с некогда пухлыми щёчками, в воздушных платьях в горошек с пятнами травы на подоле. Она прятала слёзы не только от посторонних, но и от родных с близкими. Прятала их за забавными очками со звездой на правом стёклышке. Не будучи шибко умной, троешницой по жизни, и посему не зная термина «социальная мимикрия», Юя тем не менее владела ею в совершенстве. Никто бы и не помыслил, каких титанических усилий стоило сей хрупкой девушке прятать рваную рану в груди, ту, где должно было быть сердце; заставлять алеть щёки и приподнимать уголочки губ, чтобы вновь и вновь образовывались те почти незаметные, но такие миловидные ямочки. Но, наблюдая её из-за драпированного алого занавеса в сей момент, Юто не мог не помрачнеть в лице. Плохое предчувствие произрастало в сердце каждый день, травило ядовитыми спорами. И в который раз подтверждалось.

Девочка на шаре, Великой руки творенье

Вечное дитя в мягком облаке красных волос, блесни в коих лучи закатного иль рассветного солнц — нимб возникнет вокруг головки с некогда лишь светлыми мыслями. С тех пор, как дитя пустилось в омут своей осуществившейся мечты — идти по стопам отца, адепта развлекательных экшн-дуэлей да всегда и навек её ангела-хранителя… нимб вроде бы остался. Но мысли светлые поблекли. Стоило ей ступить на Шар.

И меня сжимают В пружину твои движенья

Юто, пусть и к собственному ужасу, благодарил Бога, что забрал Сакаки Юшо в свою обитель. Ибо, что сказал бы он, наблюдая за потугами дочери удержаться? Да. Она достигла вершины. Но как ныне удержаться на сем, именуемом Славой, шаре? Ведь закон вселенной глаголит: жизнь — огонь. Вечное и непреходящее движение. И если некуда вверх — придётся вниз. И Юто наблюдал её, день за днём, задыхавшуюся и пропитывавшуюся дымом дорогих сигарет, «милостиво» ей всученных «для понта», но при этом она вовсе не понимала тонкостей искусства их держания. Её, почти что сельскую девчонку на фоне других раскокошенных дуэлисток, проигрывавших бы Сакаки в честном поединке, но тем не менее считавших себя королевами. Её, выплясывающую на столах, в «блаженном» экстатическом дурмане круживших голову виски-вин, в отбивавшихся тактом взбесившегося сердца неоновых огнях, в окружении равнодушных к ней людей, бесноватых от горячего зелёного змия в желудках. Её, заливающуюся горькими слезами оттого, что проблеск разума говорил, что ей, дуэлистке и просто здоровой, красивой девушке так нельзя. Вот только реальность почему-то нарушала все привитые ей с детства постулаты.

Хочешь этой ночью Кто-то с тобой останется рядом

Он всегда был рядом. И ночью, и днём. Юто следовал за ней верной тенью, как и подобало телохранителю. Толпы уже изрядно принявших на грудь VIP-персон, колыхали его, будто на волнах, больно толкая в рёбра, ударяя локтями в печень. Пьяные рожи смеялись ему в лицо, но его заботило лишь одно — пробраться к Юе, принявшейся извиваться вокруг шеста на пару с какой-нибудь девицей в латексном белье и заячьими ушками, хвостиком. С горем пополам он всё же схватил благоверную за руку, попутно подобрав пышное жёлтое, превратившееся в рваную тряпку под острыми каблуками Юи, платье. Под аккомпанемент улюлюканья и неприличных возгласов мужчин девушка истошно визжала, напоминая, к глубочайшему сожалению Юто, свинью, силясь вырваться из его цепкой хватки. — Блять, пусти! Я энтертейнер! Я должна заставлять людей улыбаться!.. — выговаривала она заплетавшимся языком. Алые коготки яростно царапали ему руки, но парень ни за что не собирался её отпускать, лишь сильнее сжимая окольцованное бриллиантовыми браслетами костлявое запястье. Её желудок разрывался от боли. Тошнота не прекращалась минут десять. За это время её вырвало где-то раз семь. Она падала на четвереньки, разбивая колени о задрыпанный пол, хапалась дрожащими руками за грязный унитаз и опустошала, опустошала и без того вечно голодный от постоянных диет желудок. Девушка, на арене пылавшая зарницей, сгибалась пополам, подобно чёрной горелой спичке, исторгая из больного тела обжигавшую глотку жёлчь до последней капли. Адская боль плющила изнутри и не поймёшь: то ли это сердце, то ли почки, то ли печень. Юя вовсе не понимала, что у неё болит — просто каждый день пичкала себя лошадиными дозами локсонина. Юто хотелось кричать, плакать, схватить Юю за худощавые плечи и хорошенько встряхнуть: может, хотя бы так вытрусить всю дурь из её головы. Но крепкие руки, покрытые мозолями, как у всех овладевавших огнями и мечами на реальных полях боёв, где последнее слово могли сказать отнюдь и не карты, эти руки просто бережно держали такие родные и дорогие рыжие волосы. Когда давным-давно он полюбил сию девушку, он нашёл способ быть рядом с ней, своим ярко улыбавшимся чудом, всегда, пусть их жизни и принадлежали разным мирам. И золотистые ободки обручальных колец на их безымянных пальцах, поблескивавшие в тусклом свете светильника над головой, вновь напоминали, что они друг для друга одни, самые близкие, наиболее родные. Странно, возможно: в разных мирах они были прообразами друг друга, и, когда судьба повернула их на один путь, Юто был поражён до глубины души, насколько сия лохматая смешливая девочка напоминала его самого… Его самого, коим он хотел бы быть в мире, где, увы, каждый момент он пребывал в страхе, в тайне поджимая колени и захлопывая вспотевшими ладонями уши, лишь бы только не слышать взрывов, предсмертных криков и шёпотов молитв. Он прятал лицо за маской, лишь бы не вдыхать смрад горелой плоти и жжёных костей. Он даже всерьёз порывался выколоть себе глаза, дабы не видеть улицы родного города, залитые морями крови… и себя самого, измазанного чужой кровью, покрытого пеплом и прахом. Затем он неведомым чудом оказался в мире ином. Мире без горечей, слёз и печалей… идеальном мире. Просто потому, что не знавшем войны. Сия планета, казалось, оборачивалась лишь для того, чтобы улыбаться. И попав в этот мир из тьмы, из коей, казалось, выхода не было, голодный, ободранный и наполовину седой, он возжелал здесь остаться. Эгоист? Дезертир? Может быть. А ко всему прочему и жуткий пацифист, откровенно ненавидевший причинять боль другим — даже врагам. Ужасный друг, не сумевший оградить товарищей от лишних кровей. Плохой сын, бросивший родителей на пепелище родного дома. Но более всего — безнадёжно влюблённый… по сути, в самого себя. В Сакаки Юю. И Юто не мог не держать её волосы, пока она стояла на четвереньках в одних туфлях, чулках и нижнем белье, стеклянным взглядом глядя в пол и кашляя, уже не в силах исторгнуть из себя ни капли жёлчи. А он в сердце благодарил всех богов, что знал, за вразумление заделаться телохранителем собственной жены, ведь лишь так наибольшим злом оставался один алкоголь да сигареты, а не всякие весёлые травки или, того хуже, «герыч», «снежок» или «амфик». Последняя дуэль… а ведь Юю почти готовы были выпустить на поле обдолбанной… для большего развлечения. Но наткнувшись на тяжёлые глаза Юто рядом, девушка всё же нашла силы отказаться от этого пункта, пусть и потеряла довольно-таки кругленькую сумму. Юто тяжело вздохнул. Бормоча вовсе не упрёки, а те слова успокоения, которые обычно ведомы лишь матерям, он гладил её по выпиравшему позвоночнику, лопаткам и шептал… Юя…

Девочка, не падай, Не надо

Огни никогда не засыпавшего города размывались на быстром ходу за чёрными тонированными стёклами лимузина. Лихорадочный румянец ожогом лежал на бледных щеках Юи. Приобнимая её за плечи, Юто наклонился поближе к её лицу, заправил алую прядь волос за ушко. Юя дёрнулась во сне, словно кто пронзил её грудь кинжалом, но, почувствовав рядом такое родное тепло, забавно шмыгнула носиком, и спрятала лицо на его груди, дабы лучше слышать размеренную колыбельную, напевавшуюся таким любимым сердцем. Юто обнимал её, не спеша поглаживая по волосам. Она мелко дрожала в его руках, и парень мог лишь догадываться, какие сновидения терновым венцом оплетают ей голову. Он жадно вглядывался в её спящее лицо, но видел лишь боль, прокалывавшую её миллионами игл, ядовитым огнём выжигавшую внутренности и выкорчевывавшую наружу все те качества девушки, которые она так силилась спрятать. Агонию, превращавшую её тело в ошмётки, разум — в клочья.

Ей часто снилось что, Она станет птицей

Она расправляла руки-крылья, и, смеясь перезвонами колокольчиков, возводила личико к солнцу. Прибой целовал маленькие ноги, тонувшие в покрывале тёплого белого пушистого песка. Отбросив крылья-руки назад, она бежала навстречу лёгкому бризу, ласкавшему щёки. Небо, словно перекинувшаяся чаша, сливалось синью с океаном, взблескивавшем на солнце огоньками-бриллиантами. Чоп-Чоп-Чоп. Загорелые ножки ныряли и выныривали из песка. Ветер путался в алых кудрях, а Юя бежала и бежала, расправив руки-крылья, и мечтала и мечтала, что…

Взлетит и будет в синем небе кружиться

В оранжевом платье в горошек, как в детстве с пятнами от одуванчиков на подоле, она будет сидеть у моря, расчёсывая спутавшиеся волосы гребешком из ракушки и тихонько петь прислонившемуся к её лону любимому. Обожжённому войной, почти мертвецу, пока не встретившего её. А над морем летит весёлый смех друзей, издалека машущих, зовущих их на ланч, на любимые мамины оладьи.

И всё, что было, больше Не повторится

И любимый Папа, её сила, её вдохновение, луч света даже в самый хмурый день, он всегда будет рядом, дабы утереть с ресниц жемчужинки детских слёз. Папа всегда будет подле неё, увеселять её, маленькую искорку в радужном океане счастливых лиц, коим безразлично, кто победит в красочной схватке, дуэли, где всё решают карты. Папа будет трепать рыжую макушку, словно добрый волшебник, призывая на хныкающее личико ясную улыбку. Маленькая Юя будет знать, что даже если Папа пропадает целый день на тренировках, он всё равно вернётся поздним вечером и, пусть и в полудрёме, расскажет ей о развлекательных дуэлях, что гораздо захватывающе сказок. И Папа… не исчезнет из их жизней, не сказав ни слова. И мама не будет тайком плакать ночами, а днями глушить боль патологической заботой обо всех подряд, в том числе и о многочисленных домашних питомцах. И Юя не превратит свою мечту уподобиться Папе в одержимость. Тренировки не будут разрушать её тело, благородные духи соперничества не превратятся в злобных они, желающих не просто победить противника, но и поиздеваться над ним.

Ей часто снилось что, Она станет птицей

Несущей на пёстрых крыльях радость каждому, готовому обратить на них взор. Что она будет чувствовать вспыхивающее в груди нежное солнце, каждый раз, когда кто-то улыбается её дуэли. Что она не будет нервничать всякий раз, в раздевалке стуча ногой по металлической дверце шкафа, скрестив руки на груди, и ворча, что количество публики на очередное «шоу» не удовлетворяет её желаемое число. Этим самым вынуждая Юто крепче сжать её ладонь, пока она катит свой Шар.

Девочка на шаре, Великой руки творенье

И самый любимый человечек в мрачном мире Юто. Единственная, способная подарить ему счастливую улыбку. Он любил её смеющиеся глаза, он обожал, как она по-детски невинно улыбалась, подобно светлячку освещая самые пасмурные дни, ему нравилась пышная копна её мягких волос, коих так приятно касаться. Это Женщина, с которой он желал встретить старость на одной подушке. Его солнце и звёзды, она, без которой он больше никогда не смог бы жить. Его рыжий ангел, в поцелуях с коей он растворялся, как капля в океане. И сердце его заходилось в бешеном стуке, и кровь кипела, и он превращался в пёрышко, стоило ей лишь просто оказаться рядом. Юе, его красавице, богине и жене.

И меня сжимают В пружину твои движенья

Она его вторая половина. А значит, его сердце вдвойне болит за неё. Слишком наивную, слишком хрупкую, слишком невинную. Даже для детской карточной игры. Но что поделать, если сия ветвь дуэлей, а именно развлекательная, более походила не на спорт, а на шоу-бизнес. И Юя, маленькая невинная девочка, садилась на корточки да, зажимая ладонями уши, горько плакала. Она не понимала, отчего для того, чтобы хотя бы получить шанс на дуэль с более-менее приличным противником ей надо было… надо было ублажать организаторов, своих вроде как «добродетелей», поддерживавших её на плаву в, как оказалось, такой нестабильной стихии дуэлей. Юя никак не могла понять, из-за чего «добродетели» стремились оценивать в первую очередь не навыки игры, а её фигуру, длинные ножки в разрезе юбки, упругую попку да грудь в декольте. Всю ночь перед своей самой первой дуэлью в составе высшей лиги она прорыдала, сжимая в руках одеяло и вцепившись в него зубами. «И какого хера ревёшь?» — беспристрастный голос, так почему-то похожий на её собственный, спрашивал вновь и вновь. Подумаешь, влажная от пота одежда вымята, низ живота разрывает от невыносимой боли, а внутри всё ещё жжёт едкая горькая слизь. Она уже и не плакала — просто тихо поскуливала, как побитая собака. Всё хорошо. «Всё хорошо», — повторяла она как мантру. Она заплатила цену за входной билет в тот яркий мир, куда мечтала попасть с малых лет. Захлёбываясь слезами при этой мысли, она широко распахивала стеклянные глаза и, ещё сильнее вцепляясь в одеяло, принималась истошно визжать да исступлённо рыдать. И так до самого утра, пока слёз более не оставалось. Дожидаясь первых лучей рассвета, она сама не замечала, как изредка проваливалась в мрачный сон. И стоя напротив у зеркала в полный рост, она, бледная и с искусанными до крови губами, все ещё дрожавшими пальцами наносила толстый слой макияжа, дабы никто, упаси Господи, не заметил синяков под распухшими красными глазами. Так она и выходила на яркий, слепивший глаза свет, который, рассеивавшись, являл ей то, к чему она всю жизнь стремилась. Трибуны, полные жаждущих узреть великолепное шоу. Арена, на коей она могла порхать бабочкой, скакать горной ланью, плавать лебедем… пусть, дабы выйти на неё, ей снова и снова приходилось переживать опыты, вынуждавшие её передвигаться точно пьяной. И именно потому Юя, изо всех сил старавшаяся скрыть свою дрожь, злыми волчьими глазами, ранее совершенно чуждыми ей, смотрела на своих противников. Сгорая в персональном аду, Юя, однако, никогда не делилась своими болями с Юто. А он смотрел на неё глубокими аспидными глазами, на дне коих не прекращало плескаться беспокойство. И когда она лежала, положив голову на его колени, вслушиваясь в мотивы ночного дождя, он всё равно хотел верить, что и вправду может читать её мысли, вот только… в такие моменты особенно близкая, она почему-то казалась ему слишком далёкой. Она успела достичь больших высот к тому времени, когда они решили связать себя узами ещё более тесными, нежели до того, но тот счастливый день, когда в зале, украшенном цветами и лентами, они обменялись клятвами вечной любви и верности, резал сердце Юто осколком острого стекла. Из-за того, что Юя вместо белого платья была в красном. Она всегда настаивала на том, дабы они, пусть и пребывая в супружестве, жили в разных комнатах, спали в разных постелях. Юто и не надеялся, что она когда-нибудь подарит ему ребёнка: некогда, когда они были ещё четырнадцатилетними детьми, Юя сама бросалась к нему в руки, задавливая объятиями, босоногой завлекала его в танец под бряканье бубенчиков-колокольчиков и пластмассовых браслетов на запястьях-щиколотках. Она звонко смеялась и целовала, целовала его… Но шесть лет спустя пыл поцелуев погас, и они напоминали более прикосновения крыльев бабочки, столь же невесомые. А сколько отчаяния он видел в её больших выцветших алых глазах в те редкие моменты, когда они, обязательно предохраняясь, занимались любовью в его залитой бледной луной спальне. Из прикрытых век Юи стекали ручейки слёз, но она убеждала его, что это от счастья. Счастлива. Она. Его маленькая, хрупкая Юя. Сердце жгло раскалёнными щипцами, когда он смотрел на неё. Неё, проводившую кучу времени на реабилитациях после нервных срывов. Бывало, её увозили медики прямо по окончании дуэлей под ещё не прекратившиеся аплодисменты возрадованной ею же публики. Юто рычал, как взбешённый зверь, на врачей с бесстрастными лицами, пытавшихся накачать его любимую обезболивающими, успокоительными, рефреном, барбитуратами — одним словом, теми же наркотиками, лишь сильнее уничтожавшими, сжигавшими её в смертельном пламени. Бывало, врач только брал ампулу с «лекарством», но Юто, едва заслышав название, брал почти всегда бессознательную Юю на руки и, мрачнее тучи, молча покидал кабинет.

Хочешь этой ночью Кто-то с тобой останется рядом

И вот он снова сидел в её спальне. В непроницаемом мраке. В холодной, как склеп, комнате, куда из-за плотно занавешенных тяжёлых штор не проникал лунный свет. Но её неподвижная фигура, заботливо укутанная одеялом, холодная и бледная, подобно мрамору, ему виделась особо яркой. Не обколотая наркотой, «залеченная» медикаментами, а молоком тёплым напоенная, Юя мирно спала. Алые волосы рассыпаны по подушке. И по традиции Юто наклонится поближе, заправит прядь ей за ушко и попытается улыбнуться сему зрелищу. Как обычно, не получится. А где-то в часов пять утра его мобильный, поставленный на вибрацию, зазвонит, и Юто, с мешками под глазами, ответит на вызов. На том конце послышится взволнованный голос Йоко-сан. И Юто вновь расслышит в нём притаённые слёзы женщины в одиноком доме с одними лишь кошками да собаками. Расслышит, и сердце его застынет, когда она спросит, как там её дочь. Игнорируя противно шипящих кошек внутри, ему вновь придётся соврать, что всё в порядке. Что всё просто отлично. Пусть Юто и хотелось на самом деле слёзно взывать к Юе…

Девочка, не падай, Не надо

Он верил, что друзья её, с коими она уже давно оборвала все связи, и лишь он их поддерживал, иногда созваниваясь и переписываясь: и Юзу с отцом Шузо, директора развлекательной дуэльной школы, и Гонгензака, сэнсэй в своём доджо, и Татсуя, и Футоши, и Аю, ныне ученики старшей школы, и все, имевшие счастье получить бесценный дар улыбки в дуэли с вечно смеявшейся рыжей дуэлисткой — все они с разных уголков планеты кричали бы ей это, пока есть голос. Юто верил в это. Но…

Хочешь этой ночью Кто-то с тобой останется рядом

Они вернулись в отель далеко за полночь. Сбросив туфли, изнеможённая до предела Юя, в красном вечернем платье, подобно скошенной розе рухнула на широкую кровать, слишком большую для неё одной. Она чувствовала, будто вышла из собственного тела, и так и провалилась в сон, тревожный и казавшийся вечным. Пробудилась она в темноте. Предрассветный ветер мерно колыхал листву. Юто, проживавший в номере напротив, сидел на её постели. Мутные глаза выдавали бессонницу с головой. Усталость расползалась по ним обоим: и по Юто, словно лишённому души, рассеянно поглаживавшему её по волосам, и по Юе, лежавшей ничком и слабо улыбавшейся ему. Протянув плохо поддававшуюся руку, она провела пальцами по его бледной щеке и ясно увидела в потускневших аспидных глазах…

Девочка, не падай, Не надо

— Ты хочешь, чтобы я бросила дуэли? — вымученно улыбнулась она. Эти слова, что по идее должны были успокоить Юто, произвели совершенно обратный эффект. Невыносимый жар окутал тело, сердце забилось до ста ударов в минуту, в горле пересохло. Поправив воротник рубашки, он посмотрел в её огромные глаза и увидел в этих волшебных рубиновых стёклышках своё отражение, тёмное и крошечное, но точное до мельчайших подробностей, вплоть до каждой морщинки на вечно уставшем лице. Он смотрел на матово-белое лицо Юи в рассветных сумерках, словно светящееся изнутри ровным немеркнущим светом. — Юя… — собственный голос плохо поддавался Юто. Волнение разливалось по коже липкими струйками. — Иди сюда, — шепнула девушка, похлопав ладонью по одеялу.

Девочка на шаре, Великой руки творенье

Две половинки единого целого, что в этом мире, что в других, они тихо лежали рядом. Держась за руки, как это делают в несмышленом младенчестве близнецы, Юто и Юя смотрели друг другу в глаза. Забавно: они сошлись в одном мире и многие, даже зная об их браке, всё равно видели в них брата и сестру, а что уж говорить о тех, кто не знал… Забавно, но в одночасье душераздирающе. Да, они и впрямь «копии» друг друга. Только вот Юто всё никак не мог научиться читать мысли своей половины. Прирождённая артистка, она всю жизнь носила маски. И даже сейчас на ней была личина ложной безмятежности — всё-таки надо было изо всех сил постараться скрыть волнение о сегодняшней предстоящей встрече, где будет решаться судьба её участия в следующем турнире. Юя часто моргала, пытаясь скрыть от почти идентичных глаз напротив то и дело всплывавшие мысли, как часто организатор турнира будет пялиться на её задницу и как под ними тремя, включая его помощника, будет скрипеть кровать. Юто действительно был не способен читать мысли девушки рядом… но этот посыл поблескивавших в полумраке глаз, моргавших всё чаще, и начавшего краснеть носа он понимал на первобытном уровне.

И меня сжимают В пружину твои движенья

— Да, — твёрдый, почти металлический голос, так напоминавший Юто, разрезал тишину. — Э? — снова моргнула девушка. Небо потихоньку светлело. Ветер-полусонок, пробиравшийся в окно, путаясь в тюли, приносил с собой свет. И ясность в напоминавшие Гордеев узел мысли Юто. — Я… Сердце превратилось в лёд. Морозным пламенем вспыхнула память. Он метался ночью по дому, подобно раненному тигру, и до сорока раз в минуту поглядывал на упрямо молчавший мобильный. Юя вернулась к четырём утра. Огромный букет дорогих красных роз выглядел гораздо живее её самой. Увидев мужа, девушка улыбнулась, так напоминая в тот момент вновь пытавшийся расцвести завялый цветок. С завядших хризантем на столе лепесток упал на пол с опозданием на секунду после того, как… Юя почувствовала удар. В лицо. Кулаком. От Юто. Никогда ранее не бившего её. Волна горячего пара прошла сквозь него, и, моргнув, прогоняя из глаз бессильную ярость, Юто чуть не задохнулся. От осознания того, что наделал. Ведь одно дело ударить постороннего человека, а вот любимую женщину… В пустых стеклянных глазах её он видел отражения миллионов улыбок. Пусть в дуэли злые, волчие, сии глаза пропускали радость всех и каждого там, на трибунах, отражаясь светом на лице дуэлистки… и растущей тьмой в её сердце. Холодной пропастью, из которой на неё смотрит её отец. Такими же полными немого отчаяния глазами. Маленькая-то Юя с одуванчиками в волосах и лучистой улыбкой была слепа к подводным камням, скрытых в мрачной области сего непонятного симбиоза дуэлей и шоу-бизнеса.

Хочешь этой ночью Кто-то с тобой останется рядом

— …Я просто буду рядом, — Юто крепче сжал её руку. До боли. До хруста костей. Чтобы она поняла. Девочка на шаре, не принадлежащая более себе. Девочка, лишь мечтающая о неспешной прогулке вдоль белоснежного берега океана, вглядываясь в небо, но связанная путами иной сбывшейся мечты. Твоя вторая половина в этом, и в другом мирах — он не сможет просто сидеть на своём монолите, застыв в безмятёжной неподвижности. В оцепенении от постоянного электрообращения по жилам он вынужден топтать с тобой одну и ту же пыль жизненных дорожек. Он будет твоей тенью до тех пор, пока дышит. Пока сердце бьётся в унисон с твоим. Он будет держать твою маленькую ладонь. Лишь бы ты продолжала балансировать на Шаре. На своей Мечте. Но это не значит, что он позволит твоей душе довести себя до мели, до предела. Он будет следовать за тобой тенью, быть рядом, держать руку, но в нужный момент сжимать её до боли, дабы отрезвить хлипкое пьяное сердце. Он будет стремиться слиться с тобой, как истинная вторая половина, до конца, до Абсолюта, дабы твои глаза стали его глазами, твои руки — его руками, твои мысли — его мыслями. Юто отнял свои руки от ладоней Юи и как-то беспокойно заёрзал на кровати. — Что такое? — спросила девушка. Вместо ответа он придвинулся к ней поближе и заключил в объятия. — Знаешь, — Юто смотрел ей в глаза. — Я… тут недавно записался на курсы менеджмента… Юя застыла и посмотрела на него огромными ошарашенными глазами. — Зачем?.. — тихо произнесла. Словно цепи перетянули горло Юто, но он всё же постарался выдавить сакральные слова. — Чтобы быть к тебе ещё ближе. «Чтобы ещё крепче держать тебя на твоём Шаре». Глаза Юи расширились ещё больше: в их глубине можно было потеряться без шанса на возврат. Губы девушки приоткрылись, и сердце Юто приготовилось ухнуть камнем вниз, но… По её щекам скатились две крупные слезы, а за ними целый ручеёк. Юто смотрел на неё пустыми глазами, не в силах понять причины такой реакции. Его Юя сейчас так напоминала ту трогательную, зарёванную как пятилетняя девочка, которую он всегда любил, любит и будет любить. — Ты разрушишь мою карьеру… — сквозь слёзы пролепетала она. — Дурак… Но зато спасёт последние клочки её души, ещё не успевшие сгореть в персональном аду. Её нынешний менеджер всегда равнодушно бросал её во время «переговоров» с организаторами-«добродетелями». Юто же её точно не оставит. — Это займёт некоторое время… Он замолчал, когда Юя, вся зардевшаяся непонятно отчего, яростно замотала головой. Особенно невдомёк ему стало, когда она чуть не задушила его в объятиях, как плюшевого медведя. — Не важно… — шепнула она. Юто тяжело вздохнул и, прижав к себе покрепче жену, поднял глаза к залившемуся утренним румянцем небу. — Важно, — шепнул он рассвету. Потому что…

Девочка, не падай, Не надо

Как иначе он сможет следовать этой своей молитве?..