Надежда

Шелест саженцев яблонь неосознанно навевал воспоминания о доме. О настоящем доме.Который был у него когда-то в незапамятные невинные времена. Светловолосый мужчина сидел под кроной ветвистого дуба, с грозным недовольством взирая на разрастающийся на ЕГО когда-то земле городской комплекс. "Мистик Фоллс" —так гласила табличка. Численность городка составляла всего то навсего пару сотен человек. Скромно, конечно, по нынешним меркам, но ему хватит. Ужин будет отменным. Никто не смел без Его на то дозволения заселять священную землю предков. Сами виноваты. Устало мужчина прикрывает глаза. Пение скворцов в пронизанных солнцем кронах деревьев невольно успокаивает. Природа всегда благотворно влияла на звериную натуру недочеловека. Чувствительное волчье обоняние улавливает непривычный после жизни в большом городе чистый свежий воздух и невесомую прохладу, наполненную ароматами свежескошенной травы и яблок. Старые размашистые деревья от чего то передумали срубать , оставив доживать свои последние годы . По всему видимому, на милосердное решение повлиял их знатный урожай. На удивление зверь в человеческом обличии любил яблоки. Как любил и дни рождения. Не свои. Чужие. Вспомнить только выражения лица восемнадцатилетнего Марселя, получившего от него как то раз в подарок иссиня-черного красавца жеребца фризской породы, выписанного по такому случаю из самой Голландии! Да. Чудесное было время. Золотое. А теперь... Начинающая опадать листва напоминала о подкрадывающейся незаметно осени. Но солнце все еще приятно грело, припекая своими ласковыми лучами тело через одежду. Легкий свежий ветерок обдувал лицо. Скоро поток воздуха сменится на ледяной. Еще через пару месяцев на горячий, и так будет продолжаться бесконечную вечность — без изменений. И все будет повторяться и повторяться. По замкнутому кругу. Может все же смерть не была такой уж и страшной карой для человечества? Может все же стоило позволить Майклу тогда в опере убить себя – неугодного ублюдка бастарда, и прервать, наконец, тем самым свое жалкое существование в том земном аду, что он создал для себя сам?Собственноручно. Да и что может ожидать впереди такого, как он? Череда бесконечных бессмысленных убийств? Оргии? Шлюхи? Выпивка? Ненависть Ребекки? Молчаливое осуждение Элайджи? Его очередное предательство собственной семьи? Смерть тех, кто ему становился дорог? Вновь бежать, трусливо скрываться от отца, чтобы избежать участи Марселя? Как бы времена не менялись, все оставалось неизменным, прежним. Улучшались лишь декорации, технологии. Суть оставалась одна. Въедливая тоска и бескрайнее одиночество неожиданно резко проникают в бессмертное сердце. Мужчина судорожно сглатывает подступивший ком к горлу. Сквозь прикрытые веки все так же ярко продолжает светить солнце, когда внутри бессмертной души в кровавое месиво обращается сама тьма. Молодые, недавно посаженые новыми жильцами саженцы беззаботно шелестят своими кронами, радуясь теплым солнечным лучам и самой жизни. Неосознанно мужчина ловит себя на мысли, что хотел бы быть похоронен именно здесь, в этом тихом безмятежном уголке земного рая, под одной из этих яблонь... -Привет! Давно к Никлаусу Майклсону никто не подходил незамеченным. А тут, невозможно! Не услышал шагов. Не услышал видимо от того, что не было в них ни зла, ни угрозы, ни крадущейся опасности. Мягонькие пальчики слегка коснулись его плеча, и он мгновенно вскинулся, открывая глаза. Перед ним стояла голубоглазая белокурая девочка лет шести. Стояла и смотрела на него безо всякого страха, ведь рядом не было взрослых, которые объяснили бы недотепе, что Первородные бессмертные вампиры бывают очень, и даже очень опасны! Одета малышка была в нарядное солнечное, опрятное платьице. Густые локоны ровными прядями лежали на плечах из-под ободка, что как сказочная диадема украшал светловолосую макушку. Одинокий волчий клык, то ли поддельный, то ли настоящий, на кожаном шнурке висящий между детских ключиц, ярко бликовал на солнечном свету. — Я Кэролайн Форбс! – вежливо представилась малышка, вводя своим простодушием и непосредственностью Первородного убийцу в немой кратковременный ступор. — Почему такой грустный сидишь? Голубой небесный взор с явным интересом взирал на своего странно молчаливого собеседника. Густые длинные реснички невинно хлопали в ожидании ответа. Дитя ни на секунду не отводило своего чистого невинного взора от крайне напряженного ее неожиданным появлением нового знакомого, что смотрел на нее сурово и предельно настороженно. Искоса бросив тяжелый взгляд по округе, чутко прислушавшись — а не затаились ли где охотники на вампиров, гибрид полностью сосредоточил все свое пристальное внимание на невинной, случайно заблудшей к нему в глушь крохе. — Привет... – медленно проговорил Никлаус, чувствуя себя громадным злым псом, которого ни с того ни с сего облепили глупые маленькие щенята. И как тот пес, он замер, не смея пошевелиться — только не оттолкнуть бы, не испугать. Странное чувство давно им позабытой щемящей нежности. А в сознании забилась сумасшедшая мысль — "Вот бы и у меня был дом... Была бы доченька, такая же несмышленыш, как эта..." — Не боишься гулять одна? — поинтересовался Никлаус тогда. — Люди... Разные бывают. Девочка склонила светловолосую головку к плечику и застенчиво ему улыбнулась. Бывают, мол, но я-то ведь знаю, что ты не из таких. Никлаус неумело добродушно усмехнулся в ответ, и тут же вспомнил о том, что наверняка перепачкан кровью бедолаги-садовника, что так некстати подвернулся ему под руку утром. Улыбка наверняка его не красила. Отчего-то ему стало неловко. Впервые за тысячу лет. Однако волшебное существо смотрело на него ясными голубыми глазами упорно отказываясь бояться. Протянула ему услужливо чистый платочек и рассмеялась. Да так звонко и заливисто, что мужская улыбка непроизвольно расползлась еще шире. — Я тоже люблю вишневые пироги! — призналась коротышка. — И клубничные! Еще конфеты, мороженое... — откровенничало с убийцей чудо-дитя, а он сидел и внимательно слушал болтушку, которая собирала рядом с ним полевые цветы. — Смотри, у меня зуб выпал! Сегодня ночью ко мне прилетит волшебная фея. Ты ее когда-нибудь видел? Какая она? Красивая? А сколько у нее крылышек? А какого цвета? Я думаю голубого, это мой любимый цвет... Феи существуют. Я точно знаю. Серьезно! А вот мальчишки смеются надо мной. Не хотят дружить. Обижают... Особенно Тайлер Локвуд! Самый вредный! Жалко, что ты все пироги съел... Темы прыгали у ребенка с одной на другую. И на сердце впервые за многие долгие столетия стало так непривычно тепло и спокойно, что гибрид не раздумывая согласился бы всю оставшуюся вечность слушать несусветный детский лепет этой белокурой глупышки. — А сколько у тебя друзей? Никлаус моргнул, сбрасывая с себя блаженное оцепенение. Невинный вопрос поставил его в ступор. — Ни одного. — неожиданно честно признался он и замер каменным изваянием, когда кроха молча подошла к нему и ободряюще протянула ему свой букетик. — Тогда Я буду твоим другом! — торжественно заявила она. Оказывается, все было легко и просто. Машинально Никлаус принял цветы, не совсем точно зная, что следует отвечать в таких случаях. — Знаешь,мне папа скоро купит самого настоящего щенка!Если хочешь,я разрешу тебе тоже с ним дружить! Мне не жалко! У идеального друга должно быть не меньше четырех лап! "У идеального друга должно быть не меньше четырех лап". Не зря говорили, что устами младенца глаголила истина... — А где твои мама с папой? — Далеко. — коротко ответил гибрид, чувствуя, как внутренне ощетинивается. Будь на месте глупышки взрослая человеческая особь, не раздумывая, свернул бы уже шею за вопиющую бестактность и наглость. — Так ты совсем один?! — ахнула в ужасе маленькая любопытная пигалица. — Поэтому ты такой грустный... Девочка замолчала и с вселенской грустью теперь просто смотрела на своего единственного друга открытым, печальным, не по-детски космическим понимающим его как никто другой в этом мире, взором. Никлаус протянул ей перепачканный чужой кровью платочек. Малышка аккуратно сложила тряпицу и спрятала в кармашек на своем безупречном, накрахмаленном канареечного цвета платьице. Глаза словно две вселенские призмы отчего-то наполнились слезами. Неужели он настолько подавлено выглядел, что даже ребенок посмел жалеть его?! Девочка подняла руки к шее. Задумалась на мгновение, явно решаясь на отчаянный шаг. И шумно выдохнув, выпалила. — Я подарю тебе волшебный амулет! Никлаусу тогда показалось, что он просто-напросто уснул под яблоней и угодил прямиком в нереальную сказку. Давным-давно женщины его племени, когда он был еще человеком, дарили свое украшение женихам, чтобы те нанизывали их на ремешки, чтобы потом стягивать этим свои волосы. У воинов тогда не было принято остригаться, и викинги носили длинные волосы, которые перехватывались по существовавшим ранее обычаям в косу или хвост. Дарованное подругой сердца украшение передавалось от отца к сыну, от сына другому сыну, и хранилось как самая бесценная реликвия, что по поверьям защищала воина в бою силой своей чистой любви. Подношение своего ожерелья девицей возлюбленному считалось крайне интимным обрядом, означающим лишь одно — навсегда и навеки вечные. — С ним тебе никогда не будет грустно и одиноко. — по секрету делится малышка, переходя на заговорщицкий шепот. Она уже успела забраться мужчине на колени и была занята плетением венка из собранных ею полевых цветов. — Мне так мама сказала! — привела неоспоримое доказательство своим словам девочка. — В этом зубике – вся любовь мира! Зубике... Это был самый настоящий волчий клык! Вопьется в плоть — считай, что не жилец. Недотепа искренне верила в сказанный ей родителями несусветный бред. Наверняка взрослые просто хотели приучить малышку к ответственности, чтобы та не теряла вещи. — Забирай! Дарю! Тебе больше чем мне надо... Отчего-то странно защипало в глазах. Никлаус сумел только молча кивнуть в знак согласия. Малышка живо стянула с себя шнурок с отполированным до блеска клыком, послушно нацепив украшение на подставленную ей мужчиной голову. И засмеялась довольная своей проделкой. — Вредные мальчишки дразнились, что у меня друзей нет. А теперь у меня есть ты! Большой и взрослый! Давай будем всегда вместе и никогда-никогда не разлучаться?! — Подрастай скорее... — дрогнувшим голосом тихо произнес Никлаус. — Там посмотрим. Он пожалел тогда, что у него с собой нет ничего сладкого. То-то было радости — угости он ребенка конфетой! Бред! Бред! Бред! Какие конфеты?! Он беспощадный социально опасный серийный убийца, не знающий ни сострадания, ни жалости, ни... — Где ты живешь? — спросил он, ставя девчушку, легкую как невесомое перышко на землю, и сам поднимаясь на ноги. — Я провожу тебя. Мать наверняка с ума сходит. Белокурая озорница выставила свой крохотный указательный пальчик в нужном направлении, нисколько не озаботившись тем, что доверяет свою жизнь какому-то незнакомцу. Съесть ее что ли?! Будет уроком на будущее и наивному созданию ,и беспечным родителям. Никлаус с крайней осторожностью взял доверчиво протянутую к нему теплую детскую ладошку и пошел с девочкой через яблоневый сад. Всю дорогу ангельское создание услаждало тонкий чувствительный слух гибрида своим щебетом, то жалуясь своему единственному другу на вредных мальчишек, которые замучили дергать ее за косички, то пела ему детские, милые сердцу, незнакомые песенки, рассказывала стихи и сказки. Пугала первородного россказнями о чудовищах. Сама простота. Ситуация была вопиюще дикой . Вот он размышлял о самоубийстве, мечтая о забвении в преисподней, а вот сожалел о том, что ему нечем побаловать добродушного, доверившегося ему ангела. Будь на то его воля, эта девочка купалась бы в роскоши. Носила бы только самые лучшие, изысканные наряды. И никогда не водилась бы с недостойными ее мальчишками! Уж он бы точно об этом побеспокоился! Удивительная кроха щебетала о том, какие города она видела на картинках в отцовских книжках, по секрету делилась тем, какие страны первыми посетит, когда вырастет и перестанет слушаться родителей. Рим, Токио, Париж... Неплохой выбор. Развита не по годам. Удивительная. Особенная. Любопытная. Искренняя. Кэролайн Форбс излучала свет. Ослепляла мощным фонтанирующим из нее потоком доброты тот мрак, что царил не первое столетие в бессмертной душе. Дитя слушало своего нового друга раскрыв рот, периодически засыпая собеседника бесконечными вопросами. Удивительное юное создание словно очищало первородного убийцу ,неосознанно даря ему давно позабытую надежду... на искупление .Веру в лучшее. Мир вновь заиграл своими яркими красками. Жизнь впервые за много лет показалась удивительной, сложной, но от того не менее многогранной. *** – Кэролайн! В окрике матери, что находилась на грани нервного срыва, различались едва уловимые нотки величайшего облегчения и тревоги. Привлекательная молодая женщина со всех ног кинулась навстречу незнакомцу с дочерью, бросив на ходу упитанному полицейскому, чтобы тот отменил розыск пропавшего ребенка. Вначале мать упала на колени перед своим чадом, ощупывая малышку на наличие смертельных ран. Но не обнаружив ни единой царапины, женщина переменилась в лице став вопиюще сердитой. Прогремевшее на всю округу убийство найденного в лесу садовника, "якобы" подвергшегося нападению дикого зверя, вывело шерифа из привычного равновесия. Дочь была всем для матери. — Сколько раз я тебе говорила не уходить далеко от дома?! Кэролайн! Как ты не понимаешь?Там опасно! Опасно! Негодная девчонка! Впившись в детский локоток, находившаяся в полном смятении чувств Лиз Форбс, занесла руку для поучительного шлепка. Но оплеуха, предназначавшаяся дочери, пришлась в подставленную ладонь незнакомца. — Не ее.— сказал он спокойно. - Бей меня. На голоса из дома вышел взволнованный отец семейства. Высокий, статный, поджарый молодой мужчина, от которого так и веяло силой, исходящей опасностью. Мда... Любопытная семейка. — Кэролайн! Отец ускоряет шаг, переходя на бег. — Добрый день. — вежливо приветствует незнакомого мужчину он. — Где ты была? Мы весь город из-за тебя на уши поставили! Юная леди, вас ожидает домашний арест! И покупка щенка отменяется! Никлаус покосился на девочку, ни в какую не желавшую отпускать его руки. Та стояла, понуро повесив свою белесую, расцелованную солнцем головку, а в дорожную пыль возле босых ножек капали да капали слезы. Не обращая внимания на гневливых родителей, Никлаус опустился перед белокурым ангелом на колени, осторожно как мог, смахнул большими пальцами соленые потоки с нежной кожи детских румяных щечек. — Кэ-ро-лайн... — обратился он к плаксе, изумляясь про себя тому, насколько приятно ему произносить удивительно красивое мелодичное имя. — Плевать. Я один стою тысячи щенков!- и дабы успокоить ребенка, переводит внимание на свой подарок. В притворном изумлении шепчет. - А знаешь? Кажется я становлюсь счастливее. Твой амулет работает! — Серьезно?! Бриллиантовые, искрящиеся на солнечном свету слезы замерли в хрустальных глазах восторженным удивлением и верой в волшебство свершившегося чуда. Наивное создание. Ее так легко обмануть. Только вот... Амулет ли это сработал или нет, но мысли о самоубийстве испарились как будто их и не бывало вовсе. Гибрид выпрямился во весь свой рост, заговорщицки подмигнул улыбнувшейся ему хулиганке, отметив про себя то, что даже без переднего зуба пройдоха выглядит до запредельности очаровательно.Мило. И спрятав амулет на груди под ворот черной рубашки с V -образным вырезом , он пошел ретивым шагом прочь, так ни разу не обернувшись. Вежливые благодарности от родителей за найденную дочь Никлаус банально проигнорировал, внушив тем напрочь обо всем забыть. Передумав уничтожать молодой городок, он шел вперед, направляясь к придорожному шоссе. Обернись он — и тогда ему точно не удержаться. Бессмертный древний психопат наверняка бы убил семью своей новой знакомой чтобы забрать кроху себе на личное воспитание, как когда-то он уже проделал это с Марселем. Но Марсель мертв. Был убит охотящимся за ним по всему свету ненавистным отчимом. Его названный СЫН был распят в здании оперы на главной сцене Нового Орлеана перед умирающей со смеху заговоренной толпой. И все это из-за него. Из-за его треклятого эгоистичного альтер эго! Поэтому нет. Малышка останется в Мистик Фолс, там где ей и место. Судьба Марселя не для нее. Ангел заслуживает большего. Касаясь на последок кожаного шнурка с амулетом, гибрид неосознанно вдруг улыбается. Тихо.Практически незаметно.Едва ли. Видит Бог — сегодня Никлаус Майклсон впервые за бесконечно долгие столетия радуется как последний щенок тому, что все-таки уцелел когда-то, радуется тому, что оказался сегодня в годовщину смерти своего названного сына... не одинок.