Часть 1
28 июня 2012 г. в 14:32
26 августа. Запись 1. Сержант Бартон. Сеанс проводит доктор Ньюман.
«Хей, док. Я совсем не знаю, зачем меня сюда засунули, но приказ есть приказ, так ведь?
Что я должен? Рассказывать о себе, а вы будете слушать? Хах, слышала бы это моя мамаша!
«Клинт», - всегда говорила она мне, - «заткни варежку. В мире не найдется человека готового слушать твой треп».
Ошиблась, старая кошелка.
Да нет, вы не думайте, я мамашу очень даже уважаю, ага. Вы это, вопросы задавайте, а я отвечать буду.
Чего? Какие у меня воспоминания об армии?
Мой первый сержант говорил так:
«Сынок, не будь лохом и не упусти момент, когда надо будет отсюда валить».
Правда, когда однажды кто-то из салаг набрался храбрости спросить, почему он сам этого не сделал, то схлопотал пяток нарядов вне очереди. Видать причина была веская.
Но я за себя никогда не сомневался – мне воевать никогда не наскучит, и никакой момент ловить я не собирался. Вот еще. Бред.
Хотя… возможно старик имел ввиду что-то другое?»
29 августа. Запись 2.
«И снова здрасьте, док. Я помню о чем мы говорили, ага. Я только не понимаю, зачем оно надо. Ну да ладно, вы вроде неплохой мужик. Чего-то настроение у меня сегодня не так чтобы очень. Спал плохо.
Конечно, я помню все свои операции. У меня еще склероза нету. Я ж не мой дядюшка Марк. Вот он… А, ну да, ладно.
(молчание)
Война такая интересная штука… Наверное, сержант все-таки был прав. Он только, наверное, и сам не знал, как поймать момент. Вот когда война входит под кожу и растворяется в крови, вот тогда становится по-настоящему поздно. Для чего? Да для всего. Это как с наркотой. Хотя сразу этого не понять – красивые телки, падкие на форму, так и вешаются на шею, а премиальных за операции вполне хватает, чтобы завалить самую неприступную. И кажется, что весь мир для тебя. Вот только в его расцветке что-то почти неуловимо меняется.
И я не могу объяснить этого по-другому, док. Вы же умный, вот и догадайтесь сами.
Я только знаю, что вернуться хочется по страшному. И сначала приходится прятать глаза, потому что родные не понимают. А потом становится плевать. Потому что то, что получаешь там, на войне, не выразить обычными словами.
Блядь, док, я не мастак говорить. Но так оно и есть».
1 сентября. Запись 3.
«Ну вот нафига снова поднимать эту тему? Я все уже сказал на следствии и добавить мне нечего. Если меня хотят турнуть из армии, то пусть уже сделают это поскорее, чем заставляют ходить к мозгоправу. Эй, вы слышите?!
А я не нервничаю. Я просто считаю, что это все полная чушь. Солдат должен воевать пока может. А я могу. Вам любой в моем взводе скажет. Что?..
Ну да… сказал бы…»
4 сентября. Запись 4.
«Когда люди попадают на войну, то они очень хотят поскорее вернуться назад. Многие молятся разным там богам, чтобы они уберегли их. Но они не понимают – никто не придет. В любой мясорубке надо молиться не богу, а надеяться на то, чтобы командир не оказался полным дерьмом, и шевелить собственными мозгами. Тогда, возможно, и выгорит.
Знаете, как круто, когда возвращаешься? Сначала, конечно, чувствуешь усталость и страх. Но потом все меняется – одна операция, вторая и вот уже адреналин зашкаливает так, что подпрыгиваешь еще пару часов после возвращения на базу. Что? А, ну да, я помню, как рассказывал вам, что ходил тренироваться в стрельбе и, кстати, показывал офигенные результаты. Хотя, их я и так всегда показываю.
Да ладно вам, док. Нет у меня никакой адреналиновой зависимости. Это бред вообще. Мне просто нравится воевать. Кому-то кошечек нравится коллекционировать, кому-то лошадей разводить, а я, вот, в бою чувствую себя как рыба в воде. И кто сказал, что это плохо?
Чего это вы там пишите, док? Как это все?»
24 декабря. Запись на автоответчике, переданная в медицинский центр
Щ.И.Т.а.
«Привет, док. Это я, Бартон. Вот, звоню поблагодарить. Лучше ведь поздно, чем никогда, так ведь? Ха-ха.
Не знаю, что вы там написали в своем заключении, но... Док… Спасибо.
Просто каждому свое, док. А война это как раз мое. Это моя страсть».