But freedom takes green

Трудно сказать, где заканчивается сказка и начинается реальность. Тиане тридцать пять, у нее есть любящий муж, двое детей, собака и собственный дом. Тиана владелица самого дорогого и фешенебельного ресторана в Нью-Орлеане. Она может позволить себе менять платья каждый вечер, не притрагиваться к домашним делам, полагающимся женщине ее возраста и положения, и проводить тягучие летние вечера так, как должно – на террасе под открытым небом, с бокалом старого вина в руке и россыпью крупных тропических звезд над головой. Совсем недурно для женщины, предками которой были чернокожие рабы. Для женщины, которая всю свою жизнь должна была провести за самой тяжелой и грязной работой. Тиана подливает себе еще вина из хрустального графина и просит вышколенного официанта принести пепельницу. Да, все, ее окружающее, похоже на сказку. Чего уж там, вся ее жизнь похожа на сказку: из грязи – в князи, из молоденькой официантки – светская леди, замужем за человеком королевских кровей, вхожая в сливки общества, хозяйка собственного дела и собственной жизни. Вот только вопрос, знают ли люди о настоящих сказках штата Луизиана. Тиана покидает ресторан далеко за полночь, когда уже отзвучали последние аккорды джаза, на кухне вымыта и расставлена по полкам посуда, гости разъехались и в темных залах до утра воцарилась вязкая тишина. В городе наглухо закрывают ставни, гасят огни, люди говорят едва ли не шепотом, боясь потревожить, боясь привлечь... боясь обратить на себя внимание тех, кто босыми ногами ходит по пыльным городским улицам после того, как заходит солнце. Из человека нельзя вытравить его суть, его происхождение, то, чем он был всегда, его корни, его натуру. «Вы готовы?» Шаг, второй, третий. Подол вечернего платья изорвался, в ступни впились острые камешки, пыль, кажется, везде, она хрустит на зубах и оседает в легких хуже табачного дыма, а вокруг пляшут тени, пляшут и хохочут, скаля острые зубы. Тиана не боится. Она привыкла. Она идет по пустынному извилистому переулку к городской окраине, туда, где заканчивается жилой квартал, где разевает влажную, пахнущую болотом пасть тропический лес. Воздух становится липким, воздух пропитан сыростью и запахом тления, и в этой тягучей влаге тени становятся гораздо более осязаемыми. Улыбаются, щеря широкие безгубые пасти, раскрывают невесомые объятия, липнут к покрытой слизью коже. Это не слизь, привычно думает Тиана. Это мускус. «Вы готовы?!» -Да, - слово тонет в вязком мраке, как кусок гальки, брошенный в омут. Где-то на другом конце болот, словно в ответ, начинает звучать хриплый, исполненный голода и гнева вой. Трясина поднимается, показывает свое мягкое, теплое и гнилостное нутро – и Тиана ныряет туда, по привычке взрезая мутную воду перепончатыми руками. «Охотники по-прежнему досаждают вам, мама Оди?» Мама Оди молчит, как молчала вот уже десять лет, но Тиана чувствует, как вода вокруг нее начинает нагреваться и мелко вибрировать. Что ж, ее отец всегда говорил: хочешь как следует накормить дорогого гостя - бери для угощения только свежайшее мясо. Правда, оно может быть немного жестким, но Тиана отличный повар, она справится. Она умница и справлялась всегда. В конце концов, ради того, чтобы мама Оди могла жить спокойно и была сыта, можно и поработать руками хотя бы раз в году. Жизнь одного, двоих, троих - малость в сравнении с голодом старого болота, с голодом мамы Оди. ...охотник, подвешивающий к поясу очередную пойманную лягушку, не успевает даже закричать, когда за борт его лодки хватаются две покрытые болотной жижей тонкие кисти с перепончатыми пальцами. ...Тиане тридцать пять лет, она владелица самого фешенебельного ресторана в Нью-Орлеане. Она может позволить себе менять платья каждый вечер, и носить зачастую совершенно не подходящие к ним украшения. Например, глиняный амулет в виде лягушачьей головы, надежно скрытый от посторонних глаз весьма удачно падающей на него тенью. Она, в отличие от Фасилье, всегда исправно платила по всем счетам.