it felt so crystal in the air

Дорогой Гарри, Как-то давно, я сломалась. Я не помню, когда это произошло: возможно, в марте, когда хочется снять теплые куртки и почувствовать себя вновь живым; возможно, в сентябре, когда вся природа засыпает на долгие протяжные шесть месяцев; а, возможно, и в середине декабря, когда воздух становится кристально чистым (ты можешь вдохнуть и почувствовать холод, который закрался тебе в легкие). Я сбилась со счета, хотя раньше и пыталась считать часы/недели/месяцы своей грусти. Я думала насчет того, чтобы начать считать года (ведь это намного легче, чем считать минуты). Прошло два года (и я все еще не сбилась со счета). Хотя то, что я не сбилась со счета — не достижение (потому что это глупость). На самом-то деле, у меня мало достижений. Есть одно. Самое большое, которым я готова гордиться всю свою жизнь; делиться с каждым прохожим; кричать с девятиэтажки, пока не охрипну, а потом (даже если охрипну) шептать себе под нос (пускай никто и не услышит). Этим достижением была встреча с тобой. Все это так странно, правда? Возможно, тебе покажется, что я занимаюсь обычным нытьем (так и есть). Прости, но каждый обязан знать, что спас чью-то жизнь; жалкую слабую душонку. Я помню ночью, в Грин Парке, внутри меня, словно вулкан проснулся. Ну, знаешь, этот, Везувий. И когда он проснулся, то тысячи мелких (и огромных) булыжников стали ударяться о мою грудную клетку, руша ее на части; оставляя лишь никчемные обломки. Эта лава, выходившая из его жерла, обжигала меня изнутри: мне было трудно дышать, потому что она сожгла мои легкие (я задыхалась, хватая воздух ртом); она стекала по моему сердцу, обжигая его так сильно, что крики сами вырывались из меня (я кричала, и ты услышал); она прошлась по грудной клетке (уже ее обломкам), стекая куда-то вниз и обжигая еще сильней. Тогда ты присел напротив меня, накинул свое пальто (оно было мне безумно большим) и прижал к себе, чтобы я могла успокоиться. Я схватилась за твои плечи и заплакала еще громче. — Как тебя зовут? — я почувствовала твое дыхание на своей шее и вздрогнула. — Катерина. — Не плачь, Катерина. Ты сказал это настолько вкрадчиво, что я действительно перестала плакать. Да и время я не считала, потому что мне было все равно (а как же еще? меня только что сожгли). Внутри все остыло, и появился сухой кашель. Наверно, из-за пепла, который медленно выходил из сожженных легких. Тогда я не могла вдохнуть кристально чистый воздух, чтобы мне стало легче. Мне до сих пор тяжело дышать. И я прошу лишь об одном. Научи меня дышать (дышать, а не задыхаться). — твоя Катерина