В зоне дьюти-фри всегда много народу, неважно, день это или ночь — вот она, сущность всех международных аэропортов. Быстро шагаю по кафельному полу, полностью погрузившись в свои мысли. Изредка бросаю взгляд на витрины магазинов, но не зацикливаю на чем-то внимание. По громкой связи объявляют о вылетах, прилетах, задержанных рейсах, потерянных детях… Кажусь сама себе растерянной, пропуская всю эту информацию мимо ушей, хотя мне не о чем беспокоиться — мой самолет только через 9 часов. Я бы с удовольствием посмотрела Мюнхен, но участь транзитного пассажира без Шенгенской визы не позволяет этого сделать.
— Катя! — за спиной раздается чей-то до боли в груди знакомый голос. Я на секунду впадаю в замешательство, пытаясь понять, как этот звук смог пробиться сквозь тысячи шумящих ртов вокруг. Медленно разворачиваюсь и, щурясь, пытаюсь найти обладателя этого голоса.
До плеча легонько дотрагивается его рука, я вновь поворачиваюсь, на этот раз резко, и оказываюсь нос к носу с ним. А он все так же лучезарно улыбается, разве что мелкие морщинки теперь собираются у уголков его рта. Конечно, я знала, что происходило с ним на протяжении всех этих лет, знала, как он изменился, кем стал и какое место занимает в шоу-бизнесе.
Сердце вновь затрепетало, в горле застыл ком, а мышцы живота вдруг резко схватило. Он отдернул руку и сделал шаг назад, виновато бросив взгляд в пол. Я много думала о том, что смогу сказать в момент нашей встречи, но сейчас слова застревали в горле, а глаза, скорее всего, выдавали мое волнение. Первая любовь, что поделать.
— Ты меня помнишь? — вновь заговорил он, нервно почесывая запястье. Перед телекамерами он излучает уверенность, шутит, улыбается. Здесь он тоже чувствует себя неловко, и это видно! Тоже мне актёр.
— Том? — только и могу выдавить из себя. Мой голос дрожит, по спине бегут мурашки. Он едва заметно кивает головой, но ничего не отвечает. Вздыхаю и продолжаю, — не ожидала встретить тебя, тем более, в таком месте.
Молюсь, чтобы это не выглядело холодно и грубо. Смотрю прямо ему в глаза, игнорирую приливы волнения. Том тихонько улыбается, отводит взор и смотрит куда-то вдаль.
— Отмечал Рождество в Альпах, в Мюнхене транзитом, — как-то невзначай произносит он и замолкает. Да уж, разговор не клеится. Жду, что он скажет еще что-нибудь, и только после неловкой паузы сама продолжаю говорить.
— Я… я тоже транзитом, — мысленно ругаю себя за неуверенность, по привычке покусываю губы, — лечу в Америку, на работу.
— Ты все-таки стала искусствоведом? — по его глазам вижу, что он тоже вспоминает наши долгие разговоры о будущем, эти далекие детские мечты, секреты, которые мы рассказывали только друг другу.
— Это так и осталось хобби, — я улыбаюсь впервые за несколько месяцев. Мы вновь стоим молча, разглядывая лица друг друга. Резкий толчок в спину как раз между лопаток, я теряю равновесие, в глазах искры, и его руки на моей талии. Господи, как же это банально, глупо, неловко! Наверное, подумал, что я специально упала. Я быстро освобождаюсь от его объятий, как ни странно, он не препятствует моим движениям, спокойно убирает руки.
— Прости, прости, пожалуйста, — пытаюсь извиниться, одновременно выискивая взглядом неаккуратных пассажиров, — и да, спасибо.
— Может, пойдем в какое-нибудь кафе? А то стоим прямо на проходе, — предлагает он. Оглядываюсь вокруг, кажется, будто мы какой-то островок мира посреди моря спешащих людей. Мне вдруг хочется смеяться. Я радостно киваю головой.
Мы идем молча, Том смотрит под ноги, засунув руки в карманы, я пытаюсь найти какое-нибудь тихое местечко. Он надел капюшон толстовки на голову и думает, что никто из фанатов не узнает его. Я даже не смотрю в его сторону, вдруг кто спалит. Никому из нас проблемы не нужны.
— Давай причалим здесь, — говорю на его манер, как когда-то говорил он, касаюсь его руки. Том тихо ехехекает. Это какой-то малолюдный китайский ресторан с ширмами между столиками — идеальный вариант. Мы выбираем самое дальнее место, и я шлепаюсь на диван следом за своим рюкзаком. Почему-то хочется вдруг почувствовать себя 16-летней девчонкой… На секунду закрываю глаза, наслаждаясь мягким диваном. Пожалуй, тут можно и поспать. Том что-то быстро шепчет официанте, и та задвигает шторы. Теперь мы остались вдвоем.
— Я заказал тебе зеленый чай с лимоном, ты не против? — спрашивает Томас, усаживаясь напротив. Помнит же все, помнит! Мы часто заходили в кафешку у его дома после уроков и пили чай. Просто там не продавали колу, а две кружки чая шли по цене одной.
— Конечно, нет, спасибо! — поправляю волосы, вновь улыбаюсь, — Я выучилась на архитектора, теперь еду вступать в наследство. Папа умер месяц назад….
— Мои соболезнования, — тихо отвечает он. Чувствую, ему правда жаль. — Ты помнишь, как он проверял твою комнату в 10 вечера?
В моей голове возникают расплывчатые образы. Том прятался под окном на улице, а потом влезал через окно. Мы сидели на моей кровати, играли в карты, читали комиксы, а потом как-то раз он сказал, что женится на мне через пару лет… Через пару лет он уже играл в театре, а я училась в университете.
— Из-за чего мы расстались? — спрашиваю вслух и тут же ловлю себе на мысли , что не хотела говорить этого.
— Честно? Я даже не помню… — Том хмурится, похоже, и его ввела в ступор,— ну уж точно не по моей вине!
Чертов эгоист! Или он пошутил? Шторки вдруг раздвигаются, и милая китаянка ставит поднос на стол. Удивляюсь размеру чашек. Это нам на всю ночь хватит. Том сует ей деньги и приторно улыбается. Со мной он совсем другой… На душе скребут кошки. В Америке меня ждет жених, прекрасный молодой человек.
— Ты хочешь сказать, что я тебя бросила? — шутливо продолжаю разговор, выдавливая лимон в чай.
— Бросила. И мне пришлось идти в актеры, — Том смеется, расстегивает толстовку. Да, тут жарко, милый.
— Как ты? — спрашиваю уже серьезнее.
— Жив пока, — я слежу за его мимикой. Это не какой-нибудь там Локи, а Том, такой близкий, знакомый мне человек. Не могу поверить, что он так быстро вырос. Помню, как мы гуляли в парке, целовались в кустах, не дай Бог, заметит кто-то. Передо мной сидит тот же человек, которого я когда-то так любила. А может, и сейчас люблю?
— Ты знаешь, я скучала.
Том молчит. Делаю глоток будто бы ни в чем не бывало. На самом деле сердце бьется, как сумасшедшее. В глазах мутнеет, хочется спать, я с трудом еще держусь. Здесь, на мягком диване, в приглушенном свете, все проблемы отходят на задний план. Я понимаю, что уже больше месяца не отдыхала, что впервые чувствую себя спокойно.
— Иди-ка сюда, — вдруг произносит он и садится рядом. Откидываюсь назад, он обнимает меня за талию, едва прикасаясь пальцами к телу, чувствую под собой его твердую грудь сквозь тонкую ткань футболки. Молния толстовки больно врезается в спину, поворачиваюсь, вдыхаю запах его одеколона. Ужасно хочется спать. Глаза закрываются, мне кажется, что я уже наполовину во сне.
***
Просыпаюсь от тряски за плечо. Щурюсь, приподнимаюсь на руках. Китаянка-официантка мило мне улыбается:
— Ваш спутник попросил меня разбудить вас за полчаса до вашего самолета. Он оплатил ваш завтрак и оставил записку.
Она задергивает шторы, и я остаюсь наедине со своим завтраком. На мне осталась его толстовка. Я быстро пожираю яичницу, запивая ее зеленым чаем с лимоном. Мы так и не поговорили совсем. Хотя чего я ожидала… Записка лежит лицом вниз прямо передо мной, но мне страшно ее открывать. Запихиваю толстовку Тома в рюкзак, сверху аккуратно кладу его послание — прочту в самолете — встаю с дивана и покидаю китайский ресторан.
На душе тепло, в голове только ясные и чистые мысли. Слышу гам аэропорта, рассматриваю с удивлением лица прохожих, вдыхаю полной грудью. В зоне дьюти-фри всегда много народу, неважно день это или ночь — вот она сущность всех международных аэропортов.
***
"Прости, что не разбудил тебя. Может быть, встретимся еще? Мой домашний телефон остался прежним, звони в любое время.
Твой Том".
