К/С

      Кажется, что роды это такое прекрасное мгновение. Конечно, на свет появляется новая жизнь и этому нельзя не радоваться, но в тоже время у этого дня есть и обратная сторона. Те, кто рожает сам, переносят боль несравнимую ни с чем, и порой их мнения бывает предвзято по отношению к тем матерям, которым пришлось идти на кесарево сечение. Мол, не роды это - легли на стол, сделали укольчик, разрезали, зашили и все вы мать. Именно такое мнение большинства рожениц я слышала в роддоме. Но они даже не могут представить, насколько все это тяжело и как это мучительно бывает. Если бы была возможность рожать самой, то я бы согласилась, но у меня не было такой возможности, все результаты обследований говорили не в мою пользу.

29 сентября 2014г.       Накануне меня мучила жуткая бессонница, малышка все время вертелась и не давала мне покоя, но сон не приходил из-за предстоящего дня – сегодня должен появиться мой ребенок. Я не была готова к родам, хоть и читала много. Я морально себя подготавливала, но не была окончательно готова. Бывало, что я уже не раз ложилась под хирургический нож, но это, ни с чем несравнимо. Меня всю трясло, бил озноб, но я никак не могла взять себя в руки, попытка отвлечь себя от предстоящего события превращалась в несбыточное желание.       Я вновь и вновь прокручивала события от поступления, от разговора врача и его убеждения, что все будет хорошо, до того момента в котором я находилась сейчас.       В шесть часов утра ребенок резко замер и перестал пинать, словно, почувствовал, что что-то должно произойти. Как бы я не прикладывала руку к животу - толчков не было. В начале восьмого - начался самый длинный день.       Пришла медсестра и сказала идти за ней. Как послушница за настоятельницей я шла за ней, прижимая вещи к груди. Все коридоры были пусты, свет был приглушен, никого не было. Тихий шорох собственных шагов запомнился надолго, и напоминал не шорох, а шаги целого батальона марширующего на параде. Странное было сравнение, но жути это лишь прибавило. Поворот за поворотом, коридор за коридором, лестница за лестницей я уже не могла запомнить дороги, все коридоры казались такими одинаковыми, а изредка встречающие врачи такие безликие и хмурые. Когда же меня привели в отделение, атмосфера как по взмаху резко изменилась. Тут же вышли медсестры и начали, необходимы указания и подготовки, отчего коридор наполнился гулом.       Я попала под попечение пухленькой женщины, она все время смеялась и рассказывала какие-то несуразные истории. Но даже она не могла меня отвлечь, а как бы я не старалась я не могла разглядеть и хоть как-то запомнить ее лицо. Меня словно переклинило, как робот безропотно выполняла указания. Даже не заметила, как разделась и накинула на плечи белую простыню. И вот мы вновь шли по коридорам. Как же хотелось развернуться и убежать. Но когда я уже думала об этом: что будет, если развернуться назад? Но так и не узнала - я уже стояла перед стеклянной дверью, ведущей в операционную.       Да, это помещение очень сильно отличалось от других операционных, в которых мне приходилось бывать. Высокие потолки, с множеством лам, белые стены вдоль которых стояло десяток приборов. Все они были включены, на их экранах что-то моргало, где-то пиликало. Посредине стоял хирургический стол, над ним нависла специальная лампа. И вокруг стола то и дело маячили санитары, медсестры и врачи. Их было не так много, я даже подсчитала. Один хирург, две акушерки записывающие данные, детский педиатр и медсестра для принятия ребенка, два анестезиолога и еще один хирург-акушер, который непосредственно принимал роды. Народу было предостаточно. Может потом еще кто-то подошел. Но я уже не обращала внимания на это.       Мне сказали сесть на стол, согнуться крючком как можно ниже и держаться руками. Скажу что это очень неудобно: руки все время соскальзывали, наклониться не получалось - мешал живот с ребенком и тогда на помощь анестезиологу пришел его коллега. Он прижал своим весом мои плечи, помогая удерживать меня в сидячем положении, пока его коллега раздвигал позвонки.       Было не сколько больно, сколько неприятно. Пальцы врача прощупывали каждый позвонок, смещая его то в одну, то в другую сторону. Было предупреждение о том, что будет сделано два укола. На мое удивление боли я не почувствовала, точнее она отличалась от обычных уколов которые мне приходилось ощущать. По сравнению с ними тут действительно укусил комарик. Когда меня спросили, почувствовала ли я тепло в ногах, я кивнула положительно. Тогда мне разрешили лечь на спину. Было весьма трудно, анестезия уже начала действовать – мне пришлось помогать руками, уложить ноги на стол. Тепло поднималось все выше и выше, начиная от кончиков пальцев ног, колений, бедер, живота и вплоть до груди - я ничего не чувствовала. Стало тяжело дышать, словно органы начали отказывать, легкие раздирала боль, хотелось кашлять, чтоб облегчить и помочь себе, но не получалось. Получался какой-то хрип с тяжелой одышкой. Тогда ко мне присоединили катетер с капельницей и несколько приборов регулирующий мое сердцебиение и давление. Так как у меня гипотония, анестезиологу пришлось вводить дополнительный препарат в мой организм. Мне задавали какие-то вопросы, некоторые мне казались такими несуразными и неуместными, что я думала, что не на родах, а на глупом допросе, но, тем не менее, я внятно на них отвечала, хотя все было, как в тумане. Я не помню лиц, но помню голоса, и они звучали из-за этой пелены, я лишь видела ритм своего сердца, скачки пульса и стеклянную дверь, в которой все отражалось.       Я не могла отвести взгляда от двери, тогда оно все четко отображало – словно в зеркале, хоть меня закрыли специальной ширмой, в двери все было видно. Я даже судорожно сглотнула.       Я не могла отвести взгляда в сторону, как завороженная я смотрела в зеркальную полупрозрачную поверхность.       Никаких прикосновений я не чувствовала, я могла лишь на подсознательном уровне представлять. Мой мозг сам дорисовывал эти прикосновения и ощущения тоже. Когда врач начала, она первым делом проверила положение ребенка. Я видела, как удивлено приподнялись ее тонкие брови и широко распахнулись карие глаза над белой маской.       - «Звоните заведующей родильного отделения» первая внятная фраза, четко прозвучала в воздухе. Тут же у меня в голове что-то щелкнуло, и страх новой пеленой пополз по моему телу. Мои мысли путались было много вопросов, но не было на них ответов. Никто ничего не говорил.       Время начало тянуться. Я то и дело переводила взгляд с двери на датчик давления. Оно резко повышалось, потом так же резко падало. Анестезиолог все время был начеку, что-то подключал и спрашивал о моем самочувствии. Начало затекать правое плечо. Очень неудобно я устроилась, а операция только началась. Я даже попросила поправить руки, ибо лежала я в положении «распятого Христа». Кто же придумал такую позу, я не знаю, но было неуютно. Только подумав о том, что вот так же лежу - распята, ни рукой ни ногой пошевелить не могу, а при всем этом приходилось лежать в неглиже, от чего как мне казалось - я смущалась и злилась одновременно.       Наконец пришел врач из родильного отделения, им оказалась довольно милая женщина. Она выслушала то, из-за чего ее вызвали. Оказалось, всего-то ребенок начал поворачиваться в правильное положение и сейчас находился в косом положении. Разговор дословно не помню лишь то, что можно повернуть ребенка и отправить меня рожать самой, поставив стимуляцию в двойной дозировке. Врач помотала головой отрицательно, говоря, что очень рискованно и ребенок очень высоко, и тогда придется выбирать кого сохранять. Так что было решено остановиться на сохранении обоих.       Вся эта дискуссия длилась не больше пяти минут, хотя мне показалось, что прошла целая вечность.       В то же время все началось.       Руки врача заскользили по телу, она нагнулась надо мной и, протягивая руку, говорила, что ей необходимо в данный момент.       «Зажим, пинцет, скальпель, зажим, тампон, зажим и т.д.» слова то и дело сменялись друг за другом. Руки врача мелькали с такой скоростью, что я не могла точно сказать, в каком порядке что происходит, но мой мозг и отражение четко вырисовывали происходящее передо мной.       Вот раствором обрабатывают низ живота, намечают линию разреза и скальпель режет тонкую кожу. Был сделан не один надрез. Все глубже он погружался в мое тело, а я, не отрываясь, смотрела на происходящее, даже забыла, как дышать, отчего резко закашляла. Правда, очень слабо. Кружилась голова, запахло спиртом и чем-то сладким. Дышать приходилось через рот, хотелось пить, горло пересохло, даже с трудом можно было облизать губы. Какой же стресс перенес мой организм в тот момент, я не знаю.       Воздуха все не хватало, я пыталась заглотнуть хоть немного, но он стал колким как стекло. Было больно, невыносимо больно. Тут же поднялось давление до моей критической отметки, и буквально на какое-то мгновение я потеряла сознание. Сколько продлилось оно секунду или пару секунд не знаю, я лишь почувствовала опустошение и падение в какую-то бездну.       Я слушала голос анестезиолога о том, что мне нельзя засыпать, и я ответила, что не сплю, просто веки стали свинцовыми и тут же продемонстрировав свои силы, я распахнула глаза.       Наверное, в этот самый момент тишину, которая наступила буквально на какие-то считанные секунды - пронзил крик.       Я не понимала, кто кричит и почему?! Этот крик заполнил все помещение и ужасно давил на мое сознание. А я, как одурманенная, лежала и соображала, почему кричат, почему плачет кто-то, а его никто не успокаивает?!       Когда же мне сказали, что в девять тридцать я стала мамой, а это был крик моей малышки, я заплакала. Да, слезы я отчетливо чувствовала. Они были теплые и скатывались ручьем. Ребенок все еще кричал, но для меня это было незабываемо.       Через мгновение мне показали девочку, она была такой маленькой, красненькой. От нее сильно пахло кровью и чем-то сладким, но меня это не смутило. Я даже смогла ее немного разглядеть и поцеловать в лобик. Потом ее унесли обмывать.       Но моя операция все еще продолжалась. Я уже не смотрела на отражения врачей и на их действия. Я и так знала, что они делают, но мой разум был где-то далеко.       Когда же объявили, что все закончено, меня вернули на землю из грез. Ныло плечо, руки затекли, а все что ниже груди находилось в парализованном состоянии. Мне помогли перелечь на тележку, и начался новая экскурсия по коридорам больницы.       Петляли мы не так долго, хотя всего один раз врезались в колонну, когда выезжали из операционной, даже отломился кусок. Совсем ненужное воспоминание, но это часть дня, который я буду очень долго помнить.       Конечным пунктом было отделение реанимации. Вот тут-то и началось самое «веселье». Начал отходить наркоз буквально через полчаса. Хотелось спать, но сказали, чтоб час не спала. Поэтому приходилось выдергивать себя из дремоты все время.       Мое тело начало приходить в обычное состояние. Уже смогла ощутить холод и даже чуть-чуть передвинуть ступни. Прошло буквально пара часов, как я могла сгибать ноги.       Я уже откровенно радовалось, что все прошло так быстро, но этот день только начался – это я поняла, когда два анестезиолога пришли вновь, с целью повторить. Вот радости-то было сколько. Только начала приходить в себя, как два укола и вновь полтела онемело. На вопрос: "зачем?" Получила ответ: "Так сказал лечащий врач".       Время тянулось, как резина. Я считала каждую секунду, минуту, а каждые полчаса - теряла связь с этим миром. Вот это было весьма неприятное ощущение.       За все время мне один раз показали дочку и я была очень счастлива. В тот самый момент я полюбила ее еще больше.       Когда же стрелка часов застыла на отметке десяти часов вечера – меня перевели в общую палату, хотя было много чего, о чем мне не хотелось вспоминать и тем более делиться этим с близкими людьми.       Ноги только-только начали отходить, я едва могла ими пошевелить. Переложив меня на каталку, начался марафон по всему роддому. Палату нашли только с третьего раза, так как на посту решили что-то поменять. Поставив на ночь укол с обезболивающим, мне сказали, что завтра мне можно будет уже ходить.       Два часа я лежала и смотрела на белый потолок. Затем эффект от обезболивающего лекарства начал проходить, принося с собой целый букет болевых ощущений. Боль была такой невыносимой, что кусая губы до крови - я ничего не чувствовала, рефлекторно я выворачивала руки и сжимала кисти, до такой степени, что костяшки белели. Это чувство, когда тебя разрывают изнутри - полностью поглотило. Оно не покидало и от него нельзя было убежать. Полночи этот кошмар длился более или менее терпимо, но когда тело отошло полностью, меня пробила еще и судорога, это стало совершенно ужасно. Горло пересохло, и как назло, столик с водой стоял на расстоянии вытянутой руки, но дотянуться до него не получалось. Когда становилась совсем плохо, я старалась подтянуть ноги к груди, насколько это было возможно, чтоб унять дрожь и забыться на какое-то мгновение. То время было настоящим кошмаром для меня. Я была абсолютно одна со своей болью, мыслями и тревогой.       Где-то в глубине десятков пустых коридоров начинали плакать дети, а я все думала: мой ли это или нет? От таких мыслей можно сойти с ума. Я старалась отвлечь себя и от тревоги и от боли, и от событий этого дня. Всю ночь я пролежала, тихо скуля, как побитая дворняжка, стиснув зубы и впившись костяшками в спинку кровати – считала время. Порой я забывалась и засыпала, но когда просыпалась – понимала, что прошло не больше десяти минут. Это была самая протяжная ночь, самая тяжелая и невыносимо ужасная.       С наступлением утра все изменилось, но встать к полудню на ноги я так и не смогла. Мои ноги не подчинялись, их постоянно сводила судорога, боль немного прошла, принеся мимолетное облегчение. Но когда принесли мою девочку, все тревоги отступили сразу, я смогла улыбнуться и прижать ее к себе.       Впервые за долгое время я так плакала. Это были уже слезы счастья, тогда я поняла, что оно того стоило. Вся эта безумная ночь боли и отчаянья стоило того, чтобы ее пережить. Этот сверток счастья на моих руках стоил тех испытаний, что мне пришлось пережить за все время беременности, а их было ни мало и не каждый смог бы с ними справиться.       Если бы мне пришлось еще раз пойти на кесарево сечение, я бы подумала, но обязательно согласилась бы – ведь после всего рождается новая любовь к тому чуду, что мирно посапывает на руках, изредка показывая свою прекрасную беззубую улыбку.