Птичье

Дверь открыта — и дом твой пуст. М. Цветаева

      Острые крылья лопаток упираются в холодную стену, навек сомкнутые на спине — не расправить, не раскинуть, — закованы, надёжно спрятанные, ослабшие. Безвольные, выточенные из камня, неподъёмные. Руки, плотно прилепленные к голове, входят под черепную коробку и безжалостно дробят то оставшееся, по перьями собранное, комками глины соединённое. В глаза забирается яркий свет.       Под потолком истерично мигает лампочка, не зная, умирать ей или протянуть ещё немного, пожить, высвечивая тёмный прямоугольник посреди комнаты. Он большой, заполоняющий собой всё помещение, всё сознание, вычерпавший остальные предметы, оставив только матовую черноту. Неподъёмной громадой гроб возвышается над миром, над Энни.       Она не верит, тупо вглядывается в мутную поверхность и не верит, в эту огромную, пугающую субстанцию, тёмным облаком нависавшую на горизонте, кричавшую и наконец открывающую ворота. Смерти нет. И Финника тоже нет.       Энни стучит кулаком в закрытую крышку, но гроб безжалостно пуст. Ей никто не отзывается, не шепчет бархатным голосом в ответ, хватаясь за разодранное горло, не стучит изнутри, барабаня холодными пальцами в стальные бока.       Прямоугольный ящик растёт, выходя за пределы, раздирая эту комнату, и молчит. Лишь изредка гулким эхом отдаётся её одинокий, никем не поддерживаемый стук. Гроб безупречно, беспощадно пуст и безголос.       Лампочка, наконец, гаснет. Где-то под позвоночником шепчутся провожатые, проникшие в шейный отдел извне. Они — ничто, ведь матовый ящик забрался ещё глубже, куда-то между рёбрами и острым наконечником киля. Он зудит и елозит, дробя кость, но молчит, упорно, обидно молчит, отдавая звонким гулом. Опустевшие стены скворечника, развалившееся гнездо.       Крик разрезает пространство, вспарывает полые кости сросшихся отделов и толстыми, неумелыми стежками пришивает недостающие рёбра. Дышать становится страшно: без воздушных мешков Энни и не умеет. Она захлёбывается и задыхается, слыша бульканье воздуха в собственной носоглотке.       Её выводят из комнаты, укладывают в постель и не выключают ночник. Сидят рядом, стерегут и охраняют.       Сквозь стены Энни слышит, как что-то колотит в полые стенки гроба сильными крыльями. В воздухе улавливается запах разложения. Энни сжимает зубами наволочку, слушая песню крыльев. Это её перелётный Джонатан Ливингстон осваивается в новой среде.