***
Я была права: распорядители удивились. Кто-то вскрикивает, кто-то качает головой. Плутарх Хевенсби ухмыляется и говорит: — Можете идти, мисс Эвердин. На ужине мы обсуждаем показ. Эффи, естественно, на нас злится, но это и неудивительно. Усаживаемся вокруг телевизора. — А ноль еще никогда не давали? — интересуюсь я. — Все однажды случается в первый раз, — отзывается Цинна. И оказывается совершенно прав. Потому что мы с Питом получаем по дюжине — впервые в истории Голодных игр! Впрочем, никто не спешит этому обрадоваться. — Зачем они это сделали? — выпаливаю я. — Чтобы другим игрокам не осталось другого выбора, как прикончить вас, — ровным голосом поясняет Хеймитч. — Идите спать. Глаза бы мои вас не видели.***
Наутро меня будит команда подготовки. Смотрю на Цинну. — Что я сегодня надену? — интересуюсь я. — Особый заказ президента Сноу, — Цинна расстегивает чехол, под которым оказывается одно из венчальных платьев, знакомых мне по фотосессии. Тяжелый белый шелк, глубокий вырез, приталенный силуэт и рукава, ниспадающие до пола. И жемчуг. Он повсюду. Нашит на платье, на веревочках, обхвативших горло, на диадеме для вуали. — Президент велел, чтобы сегодня вечером ты появилась в этом. Нашего мнения никто не спросил. Цинна бережно помогает мне облачиться. Неуютно передергиваю плечами. — Оно и раньше было таким тяжелым? — Пришлось кое-что изменить, — объясняет стилист. Я киваю, хотя не заметила внешней разницы. Цинна сам надевает на меня вуаль, украшения, туфли. Завершает мой макияж. Велит немного пройтись. — Великолепно выглядишь, — замечает он. — Опять надо будет покружиться? — спрашиваю я. — Только в самом конце. — Она уже готова? — раздаётся голос Эффи. Я поворачиваюсь. Эффи восторженно смотрит на меня, а её глаза блестят. — Ты прекрасна. Покажи им, что такое настоящая красота, — говорит она и тут же отходит. За кулисами собрались остальные трибуты. Они негромко переговариваются, но разом умолкают, увидев меня и Пита. Все так и стреляют глазами по белому платью. Завидуют красоте? Впечатлению, какое оно произведет на публику? Пора выходить на сцену. Трибуты выстраиваются в очередь. Первыми выходят Елена и Деймон, успев одарить меня злобными взглядами. И только потом до меня впервые доходит, насколько разгневаны победители, насколько обманутыми они себя чувствуют. — Мне так не хочется расставаться с вами, — говорит Елена милым голосом. — Вы для меня стали семьёй. Я не хочу покидать эту семью Елена громко всхлипывает, и некоторые зрители падают в обморок. Деймон обнимает Елену и говорит: — Ну, милая, успокойся. Товарищи, нам очень тяжело терять вас. Уже по всему залу слышны рыдания вампирши. А она неплохая актриса. — Победители пойдут на всё, лишь бы отменили Игры, — бормочет Хеймитч. Под гул зрителей вампиры удаляются, и их заменяют новые. Эдвард говорит о том, как ему тяжело в это время, а Белла делает обращение к своей дочери, отчего у многих зрителей начинается истерика. — Ренесми, милая моя, позаботься о себе, когда нас не станет, — мурлыкает Белла и вот-вот разразится рыданиями, как Елена. Роза и Дмитрий клянутся друг другу в вечной любви и говорят, что готовы встретить смерть лицом к лицу и умереть вместе с любимым. Зрители охают. Н-да, этот сезон самый драматичный. Беатрис и Тобиас не плачут и не прощаются. Они уверены в победе. А сумеречные охотники Джейс и Клэри на виду у всех целуются. Зрители хлопают в ладоши и улыбаются. Гарри и Гермиона говорят о том, законна ли эта Квартальная бойня и можно ли её отменить. А Кэтрин Пирс устраивает фурор. — Меня подставили! Уговор был таков: я выигрываю Голодные игры и живу в покое. А теперь что? Меня снова хотят убить! А потом Кэтрин матерится на весь зал и тут же удаляется. Дин Винчестер говорит о доброте, проявленной капитолийцами к нему и к его брату. Питер посвящает стихотворение Капитолию, а Сьюзен обещает своей сестре победить. К тому времени, когда подходит моя очередь, у многих зрителей уже сдают нервы. Кто-то рыдает, кто-то лежит на полу без чувств, другие во весь голос требуют изменить правила. При виде меня в белоснежном шелковом платье в зале чуть ли не вспыхивает мятеж. Конец и мне, и отчаянному любовному роману, и никаких вам «жили долго и счастливо», никакой свадьбы. Даже Цезарю не хватает мастерства, чтобы утихомирить публику. — Что же, Китнисс, сегодня выдался очень волнительный вечер для всех. Может, ты хочешь сказать нам несколько слов? — Только одно: мне жаль, что ты так и не попадешь на мою свадьбу… Хорошо, хоть успею покрасоваться в белом платье. Правда ведь… правда, оно красивое? Даже не глядя на Цинну, я понимаю: пора. И медленно поворачиваюсь, поднимая руки над головой. В толпе раздаются громкие вскрики. Что это — восхищение? Я так великолепна? И тут меня что-то обволакивает. Серый дым. От огня. В воздухе кружатся обгорелые лоскутки, жемчуг раскатывается по сцене. Медленно замираю на месте. В изумлении поднимаю руки над головой… и внезапно вижу себя на экране. На длинных, струящихся рукавах остались белые клочья. Или вернее сказать, на крыльях. Цинна превратил меня в сойку-пересмешницу. — Ты похожа на птицу, -замечает ведущий. — Да, это сойка-пересмешница, — отзываюсь я, слегка взмахнув «крыльями». Зрители, пораженные до немоты, устраивают шквал аплодисментов. Я еле слышу сигнал окончания интервью — время вышло. Цезарь благодарит за участие, и я возвращаюсь на место. Цезарь и Пит еще с того раза сошлись на сцене, точно приятели. Публика без ума влюбилась в этот дуэт, умеющий и посмеяться, и в нужный момент перейти к разрывающим душу сценам вроде неожиданного признания в обреченной любви. Разговор начинается с легких шуточек насчет пламени, перьев. Однако все видят, что Пит озабочен, и Фликерман решает перейти сразу к теме, волнующей всех. — Скажи нам, что ты почувствовал, когда после таких испытаний узнал о Квартальной бойне? — спрашивает Цезарь. — Я был потрясен. — Ты понял, что свадьбы уже никогда не будет? — произносит ведущий. — Мы уже поженились, — тихо говорит Пит. Зрители в изумлении, Господи, куда его понесло? — Но… как же так? — лепечет ведущий. — Ну, это был неофициальный брак. Знаешь, Цезарь, мы с Китнисс были счастливы и хотели провести всю жизнь вместе. А теперь наступает бойня, и всё ничего, если бы… — Если бы что? Пит несколько секунд колеблется, а потом выпаливает: — Если бы не ребёнок. Выстрел гремит в виде многочисленных грозных выкриков с мест, обвиняющих Капитолий в несправедливости, в варварстве и жестокости. Даже самые преданные столице, самые жадные до кровавых зрелищ люди не могут хотя бы на миг отмахнуться от ощущения бесчеловечности происходящего. — Ребёнок? — Она беременна? — Отмените Игры! Вот, что я слышу. Пит подходит ко мне, и я его обнимаю, а потом беру за руку трибута из Одиннадцатого дистрикта. И тут начинается. Победители по всему ряду берутся за руки. К тому времени, когда отзвучали последние аккорды мелодии, мы, двадцать четыре человека, образовали неразрывную цепь — первый знак единения между дистриктами с Темных Времен. Разумеется, телеэкраны один за другим отключаются и чернеют. Поздновато опомнились. Все уже видели. В раздумье я бреду в Тренировочный центр. Они не отменят Игры. Не могут. Мы, победители, начали собственное восстание, и может быть - ну, ведь может такое быть? - Капитолию не удастся с ним справиться. Мы с Питом бежим к окну и не можем понять, что творится на улицах города. — Кажется, люди кричат? — уточняет Пит. — Требуют отменить Голодные игры? Приходит Хеймитч. — Идея с ребёнком отличная, но они не отменят Игры. Скажу вам пару слов об Арене. В этот раз всё будет гораздо опаснее. Сразу говорю, когда добежите до Рога изобилия, не забудьте взять рюкзаки. В них будут находиться осиновые колы и бутылки с водой. Вода пропитана вербеной. Не бойтесь, её можно пить. Так вы будете защищены от внушения. Вербена находится в организме три дня, достаточно одного глотка, чтобы она проникла внутрь. И ещё, вербена обжигает вампиров, как солнце. Помните об этом. Какое-то время мы молча стоим, пытаясь оттянуть неизбежное. Потом Хеймитч произносит: — Думаю, нам с вами пора попрощаться. — Что-нибудь посоветуешь напоследок? — напоминает Пит. — Постарайтесь выжить, — грубовато отвечает ментор. Мы уходим, но вдруг замираем от голоса ментора: — Китнисс, когда будешь на арене… Помни, кто твой настоящий враг.