Правильный человек.

Просто запрокинуть голову - не сложно. Набрать больше воздуха - не сложно. Дышать - нереально. Ирина пытается совладать с эмоциями, нахлынувшими так резко, словно до этого она вообще ничего не чувствовала на протяжении многих месяцев. Стаса больше нет. Это вообще возможно? Когда увидела его тело, бездыханное, обмякшее, то поняла - отмерла какая-то часть нее. И эти ромашки, уроненные Светой... ветер разбросал их по асфальту, еще свежие, но совсем одинокие и потрепанные. Лепестки он погнал почему-то прямо ей в ноги. Стас... все ли успела сказать ему? Нет. Невозможно сказать этому человеку все. Потому что он исчезает так быстро, словно его не было вовсе. Он растворяется, он ускользает, он тает. Его ни словить, ни остановить, ни удержать. Она до сих пор не понимает, почему так странно болело сердце на похоронах. Ведь эта часть уже была мертва, и не осталось ничего, кроме воспоминаний. Как там говорилось?... Рождаются дети, и родители становятся воспоминаниями. Но с друзьями так же. Когда теряешь одного, мир делится на куски. И один из кусков своего мира ты отпускаешь с другом. Уже бывшим. Так странно прозвали людей, не задерживающихся рядом - бывшие. Но Стас не был бывшим. Он был самым правильным, что вообще могло произойти за последние годы с ней. Он не задерживался рядом, но всегда приходил снова. И теперь... так странно отзывается о нем сердце рыжего полковника, которая закрывает глаза и понимает, что видит его лицо в мельчайших деталях. Она выучила все морщинки, все трещинки на губах, каждую крупицу золотой крошки вокруг зрачков его хвойных глаз. Все взгляды, которыми он мог сказать ей о чем угодно. Господи, да они же оба сумасшедшие. Бешеные. Отчаянные. Как он тогда сказал ей... Не волки, лисы - истинные носители бешенства. Становятся настолько бесстрашными, что кусают волков, которые потом мучаются от этого яда в крови. Она плачет и улыбается. А потом шагает в гостиную и вытаскивает из рамки их фотографию. Там - не только они, но если быть точнее, они - самое важное на той фотографии. Потому что их подловили на том моменте, когда ее голова кружится от алкоголя, когда она оборачивается через плечо и улыбка цветет на чувственных губах при виде него, а он смотрит на ее губы и вот-вот склонится к ней. Тогда могло что-то быть в зародыше. В те далекие времена. Теперь она этого не отрицала. Теперь она это понимала. И там, на фотографии, среди других сотрудников отдела, они могли бы стать чем-то большим. Если бы не решили обойтись тайным желанием и парой секретов, которые и те касались работы. Ирина поджигает фотографию. Она лежит на диване, рука протянута над журнальным столиком с пепельницей, так странно, думает она, что зрительно огонь горит не вверх, а в сторону. Как ее жизнь - не взлеты и падения, а повороты - вправо, влево. Да, она начала курить. А просто интересно - екнуло ли хоть раз его сердце, когда они виделись? И дело тут вовсе не в ревности к Свете, просто он стал все реже и реже являться ей. А та, другая, видела его, чуть ли не каждый день, и знала, что творится в его странной голове. Но ведь это и называют ревностью? Она уже в который раз повторяет в своих мыслях особенное слово. Странно. Само по себе - никакое на вкус, соленый привкус, и только. Но если думает о нем, от этого слова начинает горчить и в конце горечь сменяется сладостью. А лисам положено хандрить? Почему-то думается, каковы его руки на коже. Как его губы умеют волновать, как они умеют будоражить кровь. Такой человек, как Стас, не попадается каждой встречной. Таких людей заслуживают. Ведь и Света чем-то заслужила? Может, просто много настрадалась? Совсем, как она. А голова кружится от мыслей, горло сцепило хваткой - это все от сидения в холодной комнате. Конечно, и дело все только в том, что осень. И вовсе не в том, что прошло уже несколько месяцев со смерти Стаса, а она не может этого принять. Только вот вдруг пожалела о том, что никогда так и не позволила себе его поцеловать. А ведь так билось сердце много раз, когда шутил по поводу любви. Просто все казалось - момент не подходящий. А потом стало слишком поздно. И она не знала, что он тоже хотел однажды, возле машины, притянуть ее к себе и попробовать на вкус. Не убежать в лес, когда появился дорожный патруль, а впиться в губы рыжей опешившей бывшей коллеги, растянуть поцелуй до самого исчезновения представителей той же среды, что и они сами, и на выдохе произнести: "Спасибо, что согласилась на эту авантюру". Она готова была спрятать его сама, ночью сорвалась с постели и прыгнула в машину, ничего не спросив, кроме адреса встречи. Они ведь успели поговорить до этого, и уже тогда наглотаться колкостей друг от друга. А сейчас он просто позвонил ей посреди ночи и сказал, что по плану не получится, время уже поджимает. И она отменила все планы, согласилась сама отвезти его в Лапинск, к Платонову, потому что не могла позволить его поймать. А сейчас думает о том, что, возможно, стоило остаться с ним, предложить переночевать в машине, а утром отправиться вместе завершать дела. И не гнать его от себя каждый раз, напрягаясь от того, что он подошел слишком близко и сам этого не замечает. А может, он так и хотел, но она была так глупа, что решила, словно это все ей кажется. Так много "и". И то, и это, и пятое, и десятое... А она уверена в том, что если бы он сейчас позвонил ей в дверь, она бы набросилась на него и уже никогда не отпустила бы. И пусть там есть какая-то другая, они предназначены друг для друга, потому что их мир всегда был для них обоих, и ни для кого больше. Потому что, если бы она решилась, он бы стал смелее и, возможно, сейчас он бы гладил ее спину, а она до мурашек вдыхала его запах, понимая, что все можно преодолеть. Если бы рядом был правильный человек. Если бы рядом был он. Но рядом его нет. Рядом нет никого.