Все для тебя

Спустя 10 месяцев. Прошло уже 10 месяцев. Увы, мои надежды были разрушены – рак добрался до моей щитовидной железы. Боже, как же я плакала, когда узнала об этом. Позже мне сделали операцию по удалению части железы, содержащей раковые клетки. Теперь у меня на шее небольшой шрам, но я его уже не замечаю. Позже мне сделали тотальную тиреоидэктомию. Это когда удаляют обе доли щитовидной железы. Это так противно. В конце концов, мне удалили щитовидку. Говорили, что от этого рак не исчезнет. И он не подавал признаков где – то около двух месяцев. Позже произошла ремиссия, и я три недели пролежала в палате интенсивной терапии. Каждый день принимаю разные гормонные препараты, чтобы восстановить те гормоны, которые выделяла щитовидная железа. Ах да, кстати. У меня больше нет тех красивых длинных рыжих волос. Меня хотели подстричь на лысо, как других больных, но я категорически отказалась. Не хочется чувствовать себя умирающей, но выбора нет. Я часто нахожусь в больнице. В нашем отделение много детей и ребят моего возраста. Мою соседку по палате звали Гейл. Ей было 15, и у нее была лейкемия. С ней было интересно общаться. Она тоже любила рисовать, а в особенности портреты. В моей комнате висят, наверное, штук пять ее работ. Последний ее рисунок – четыре девушки около моря. Гейл хотела вылечиться от рака, забрать меня, Кейт и Викторию, и уехать к морю. Странно, что мы так сблизились с Кейт и Гейл. Словно знали их всю жизнь. Буквально неделю назад ее увезли в реанимацию с приступом, но Гейл не спасли. Она умерла. Почему рак такой жестокий и не щадит таких юных ребят. Они и жизнь то толком не увидели, не узнали. Не побывали на выпускном, свадьбе, не увидели своих детей и внуков. Они умерли совсем юными. С тех пор я не дружу с ребятами из отделения, потому что терять их очень больно и обидно. Но многие успевают завести здесь отношения, под предлогом «Мы ведь можем умереть в один день». Как то и грустно, и немного смешно. Кстати о любви. Питер. За все эти 10 месяцев он не соизволил даже позвонить, спросить банальное «Как дела?». Он так и не знает про то, что у меня рак. Ну и черт с ним. У него поди ребенок уже родился, да мне плевать. Врач заставляет меня ходить в группу поддержки, чтобы я не впадала в раковую депрессию, но я отказываюсь. А что мне там делать? Смотреть на тех, кто нудно говорит о том, что жить ему осталось совсем недолго, но они чувствую себя сильными. Знаете, это не очень приятно смотреть на лица людей, которые выдавливают из себя улыбку. Врач собрал всех больных в актовом зале больницы, сказав, что хочет нас с кем-то познакомить. И вот в зал заходит доктор Болтон и каким-то мужчиной. Вот черт, это же Питер! Я стараюсь спрятаться на задних рядах, за всеми ребятами. Нельзя, чтобы он видел меня. Нельзя, чтобы он знал о том, что меня рак. Сейчас он говорит что-то о том, что спонсирует отделение онкологии. Что купил в отделение уже более современную аппаратуру. Говорила еще что-то, но я так хорошо спряталась, что почти ничего не слышала. -Благодаря новой аппаратуре уже двое скоро отправятся домой абсолютно здоровыми. Например, совсем скоро новый облучающий аппарат испробует наша пациентка Анна. Анна, покажись нам, - слышу я голос врача. Нет, только не это. Я не хочу. -Она здесь, мистер Болтон, - сдал меня Макс, сидящий рядом со мной. Он поднимает меня за локоть. Я прячу лицо за волосами, но доктор подходит и убирает волосы. Лицо Питера резко меняется. Брови приподнимаются, глаза расширяются, рот слегка открывается. Его дыхание учащается, и Питер закашлялся. Я опускаю голову и даю волу слезам. Как бы я не хотела этого, но уже поздно. Он узнал. Я быстро сажусь на место и закрываю лицо руками. Боже, почему именно он? Сердце в моей груди, при виде его, бешено застучало, и словно разряд тока прошелся по моему телу. Мне стало одновременно холодно и жарко, ноги затряслись. Мне не хватает воздуха. Я начинаю издавать странные звуки, из-за того, что задыхаюсь. Врач хватает из угла кресло-каталку, Макс помогает пересадить меня в нее, и доктор Болтон, извинившись перед Питером, везет меня в реанимацию. *** Когда я открываю глаза, то передо мной сидят мама и папа. Папа, в последнее время, постоянно рядом со мной. За все мои 16 лет, он ни разу не бывал со мной так часто. Ко мне снова присоединены трубки и капельницы. -Я снова здесь? – я с трудом улыбаюсь. Последние несколько месяцев я только и нахожусь в отделении интенсивной терапии. – Мама, а где Питер? Зачем я это спросила? Зачем? -Эм… - мама в замешательстве. Секунда молчание, которая дала мне услышать ругань за пределами палаты. Готова поспорить на сотку баксов, что это Виктория и Питер. -Ладно, я поняла, где он. Там? – я кивком указала на дверь. -Вместе с Викторией. Чувствую, ему будет плохо, если он попробует зайти, - папа смеется. Ругань за дверью утихла – похоже, кто-то кого-то все же убил. В палату заходит Питер, а за ним Виктория. Оба красные после нескольких минут ругани. Виктория смотрит на моих родителей, после чего все выходят, оставляя меня и Питера наедине. Он садится рядом со мной на кровать, берет мою руку в свою. Мне так не хватало этого, но все же я вырываю свою руку. -Что тебе нужно? - я стараюсь говорить ровным голосом, чтобы не выдавать то, что я очень волнуюсь. -Анна, я ведь не знал, что ты больна… -А что бы это изменило, скажи мне? Ты был бы со мной из жалости, а мне этого не нужно. Спасибо, но мне жалости хватает. Все только и делают, что говорят «бедная девочка, как же так». -Анна… -Что Анна? Я почти 17 лет Анна, десять месяцев из которых, я неизлечимо больна, – я повышаю голос. -Прости меня, прошу. Я вспоминал о тебе каждый день этой чертовой жизни, я видел в Арии тебя. Я не знаю почему, но я называл ее твоим именем. -Не нужно этого, Питер. Не нужно лгать. Ты сейчас даешь мне ложные надежды на то, чего никогда не будет, понимаешь? Я ждала твоего звонка все эти 10 месяцев. Надеялась, что ты позвонишь и спросишь, как я или хотя бы извинишься за то, что поступил, как последний подонок, - мой голос дрожит от подступающих слез. – Прошу, уходи. Желаю тебе удачи с Арией или как там ее. Воспитать вашего ребенка. Все, уходи. Питер стает с кровати и идет к выходу. Около двери он останавливается, оборачивается и тихим голосом говорит: -У меня дочь Анна и я воспитываю ее один. Ария бросила нас. И вышел. Я сижу в ступоре. Что он хотел сказать этим? Надавил на жалость? Намекал на что-то? Ох, скорее жалость. Я тяжело вздохнула. В груди что-то кольнуло. Боже, я так устала. Я устала от этих бесконечных процедур, таблеток и лечения. Устала от боли каждый день. Устала от воспоминаний. Устала от своего худого тела. Устала от этой жизни.