Soul-Searching

* Tarvitsen sinut…. - Ты мне нужен (фин.) Полгода назад       Мы отдыхали в Майами: пляж, океан, лето, коктейли, детский смех и никакой работы! Мери сутками пропадала на пляже, в бассейне, финес-клубах, spa-салонах и прочих заведениях, так радующих женщин и расстраивающих мой бумажник. Однако я потакал жене во всем – ей хотелось быть красивой, так что в этом плохого?       Я посвятил себя Анне и наслаждался этим. С того самого момента, как я впервые взял дочь на руки и погладил ее светлые волосы, я понял, что отдам себя ей без остатка. Мы учились плавать, ездить на велосипеде, бегать приличные дистанции вдоль пляжа, читать, рисовать, петь, изучать музыкальные инструменты, а по вечерам ходили кормить голубей и осваивать премудрости английского языка, и англоязычный Майами способствовал этому как нельзя лучше!       Стоял разгар июля, лето было в самом зените, чему я, уставший от морозов родины, радовался невероятно! По пять раз на дню звонила Анетт – крестная мать Анне, и давала мне миллион нужных и не очень указаний касательно того как воспитывать собственную дочь. Я смеялся и благодарил ее за заботу, я справлялся с малышкой с семидневного возраста, в пять лет я уж точно знаю как себя с ней вести, но забота друзей была мне приятна.       Однажды, наплававшись и нанырявшись вволю, я, полуживой от усталости, приплелся в гостиничный номер и упал на кровать – не надо было с северным безумием греться на солнышке, ох не надо! Мери красилась у зеркала и призывно посматривала на мой бумажник, торчащий из заднего кармана джинсов. - Туоми, ты отвезешь меня в здешний торговый центр? Я хочу новую пару туфель.       Я со стоном перевернулся на спину и потянулся к стакану с ледяной водой – голова невыносимо болела, и хотелось использовать лишь одно проверенное средство от боли – гильотину. - Мери, солнышко, возьми ключи от машины, я думаю, ты неплохо справишься сама. - А английский? Как я буду с ними общаться? Я же ничего не знаю! Забыл, что ли? - Мееериии, я умираю! Поезжай сама, а? А еще лучше, возьми с собой Анне, она поможет тебе лучше любого переводчика. You could do it, my little princess, couldn’t you? – обратился я уже к дочери, читающей сказки на балконе. - Sure, Daddy! – отрапортовала Анне. - Моя умница! Вот, учись, Мери! - Нет! – Мери уперла руки в бока и встала в центре комнаты, - Я не поеду с ребенком в незнакомый город и без знания языка! - Послушай, а еще одна пара туфель не может подождать до завтра? Я же объясняю: я отвратно себя чувствую, как ты не понимаешь? - Пить надо было больше вчера вечером!       Я онемел от возмущения. - Мери, что ты несешь?! Тебе напомнить, что я не пью с рождения Анне? Мне сердце не позволяет! - Ты старая дряхлая развалина, а не муж, вот ты кто! Ты целыми днями пропадаешь неизвестно где, и до меня тебе дела нет! - Вот значит, как ты заговорила…. Да будет тебе известно: я целый день нахожусь с Анне, нашей дочерью, напоминаю, если ты забыла – НАШЕЙ, Мери! И если уж тебя так сильно не устраивает мой возраст, я тебя не держу, но Анне останется со мной! – с этими словами я взял малышку на руки и вышел из номера. Через некоторое время я заметил свою машину, выезжающую из ворот отеля, и, конечно же, моя кредитка также не осталась скучать в бумажнике. Боже, как можно так себя вести?

***

      Как только родилась Анне, Мери словно подменили. Ее перестал интересовать я, занятия вокалом, общая атмосфера в группе и все прочее, что прямым образом касалось нашей семьи, но самое страшное – она абсолютно не уделяла внимания дочери. Анетт уверяла меня, что у Мери послеродовой стресс, что это пройдет, и в ней проснутся материнские чувства, но…. Чуда не произошло. Постепенно я смирился с равнодушием жены, какая-то часть моей души все еще чувствовала себя виноватой перед ней. Виноватой за прошлое и за Йохану. Я учился осваивать премудрости воспитания, и компенсировать Анне недостаток матери, и это при живой-то Мери! Анетт и Тарья помогали всем, чем могли, и даже больше, малышка их обожала, а все мы обожали ее – мое маленькое счастье. Мы вновь сидели в тени раскидистой пальмы, искусственной, как думал я, но Анне была просто в восторге от колючего зеленого дерева, и пили кокосовое молоко прямо из фрукта. Я жаловался на жизнь, Марко по другую сторону трубки поучал меня. - Старик, может, и правда, пошлешь ее лесом? Она тебя не любит, и на Анне плевать хотела! Зачем тебе такая жена? - Да ну…. У нас были ссоры, куда без них, все заканчивалось, мы мирились, но она временами просто меня бесит! - Повторяю: зачем ты с ней живешь? - Ребенку нужна мать…. И потом, Мери многое для меня сделала, сам знаешь. - Что сделала? Ну, что? Тратила твои деньги? Наживалась на нашей популярности? Что?! - Она помогла мне пережить смерть Йоханы и подарила мне Анне, этого достаточно! Марко еще пытался в чем-то меня переубедить, но я уже не слушал – я был слишком увлечен рисунком дочери: на песке один за другим появлялись бабочки, замки, корабли, бантики и прочие милые мелочи. В Анне, несомненно, скрывался грандиозный талант и не один. От созерцания «песочной живописи» меня оторвала вторая линия телефона. Номер был незнакомым и явно американским. - Алло? - Мистер Холопайнен, добрый день. С Вами говорит доктор Дженкинс, я врач центральной больницы Майами. Ваша жена поступила к нам двадцать минут назад с подозрением на нефрит. Пока я переваривал информацию, трубку вырвала Мери и сказала одну лишь фразу. - Туоми, приезжай, ты мне нужен.       Вновь Америка принесла с собой одни разочарования. В моей душе поселилось дурное предчувствие, с каждым днем возрастающее в геометрической прогрессии.

***

      Состояние Мери ухудшалось с каждым днем, врачи путали диагнозы, брали у нее литры крови на анализ, и все никак не могли прийти к единому выводу. Все нынешнее положение вещей сбивало меня с толку и вызывало в памяти ненужные ассоциации, которые, казалось, давно уже унес в небытие ветер перемен. Однако жизнь не стояла на месте, и цикл неудач не заставлял себя долго ждать. Наш долгожданный отпуск в Майами оборвался на самой счастливой ноте, и что-то внутри подсказывало мне, что я еще не скоро вновь увижу Америку, если увижу вообще. Мери худела, под глазами пролегли тени, и все время твердила какую-то ерунду, что это ее Высшие силы наказали. Я успокаивал, утешал, поддерживал, и понимал, что за всей этой суетой и неопределенной болезнью я совершенно забыл о дочери. Анне забрала к себе Анетт, Немо подружился с моей малышкой, да и в Ользон я был уверен, как в себе самом, но крестная и родители – это разные люди!       Я волновался за Мери. Она требовала моего присутствия около нее ежеминутно, ежесекундно, и, в конце концов, я переселился в соседнюю палату. Врачи не возражали, возражали мои друзья, но разве я кого-нибудь когда-нибудь слушал? Итак, я пропадал в больнице, водил Мери на обследования, держал за руку во время очередной инквизиторской пытки, придуманной врачами для блага всего человечества, и пытался не сорваться…. Не сломаться. Новости пестрели всякими ужасами, журналисты не давали прохода нашим, за что однажды были посланы Марко далеко и надолго. Я был благодарен старому другу, и всем своим nearest and dearest как любили говорить англичане.       Вновь нас свело горе, и вновь все сделали вид, что души не чают в Мери. - Ребята, она - моя жена, нравится вам это или нет, но это так! Она – мать Анне! А я ее муж, мы клялись быть рядом до конца. - Пока смерть не разлучит вас, конечно-конечно, - съехидничала Тарья. Она вновь променяла Аргентину на Родину и притащила в прохладу лесов упирающегося Марсело. - Что «конечно»? Ну что? Я не могу ее бросить! - Да! И поэтому ты должен быть ее собачкой, подстилкой, лакеем, мамочкой и нянькой в одном лице! – не унималась Турунен. - А пусть даже и так! Мери больна, и вы не имеете никакого права мне указывать! - А то что? Вновь порадуешь меня своими литературными…. - А ну-ка заткнулись! Оба! – окрик Марко не дал ей договорить, а начинающего закипать меня рывком остудил. Мы несколько секунд молча таращились друг на друга. Тарья признавала мою правоту, а я не знал, что ответить на ее справедливые доводы. В комнату вошла Анетт и раздала всем по чашке чая. - Чего шумите? Полночь давно! – прошипела шведка и укоризненно обвела всех взглядом. - Прости…. Как дети? – смутился я, прихлебывая из чашки. - Спят. Я уложила Анне с Лаурой, а мальчиков в твоей спальне. Где у тебя чистое постельное белье? Нам же надо где-то разместиться, - и, не дожидаясь моего ответа, Ользон скрылась в одной из комнат.       Я вытаращился на Анетт. Вот как она умеет в критических ситуациях думать о мелочах, на первый взгляд абсолютно недостойных внимания? Покопавшись в событиях последних дней, я пришел к выводу, что она оказалась самой мудрой из нас. Анетт думала о том, как всех накормить, кому постирать, кого куда уложить и все прочее. С каждым днем мой дом наводнялся ребятами, примчавшимися на помощь, в чем стояли, ребята, но не Ользон! Она даже собрала лекарства, необходимые детям в случае непредвиденной простуды или кишечного гриппа. За это я и ценил ее…. Тарья была так же вспыльчива и так же быстро успокаивалась, как и я. Она могла примчаться на другой конец страны только ради того, чтобы дать мне по морде. Марсело был холоден и расчетлив, и в делах, касающихся полиции или детективов он был просто незаменим. Марко был готов дать совет, поддержать морально и направить на путь истинный. Эмппу развеивал плохое настроение за секунду. Юкка всегда помогал с детьми и был готов разговаривать со мной «за жизнь» хоть до 5 утра. Каждый вносил свою лепту в общее дело, именуемое великим словом дружба, но Анетт же включала в себя все качества ребят, и еще обладала чем-то таким, только ей свойственным. Не зря я выбрал ее крестной для Анне…. - Что говорят врачи? – поинтересовалась возвратившаяся Анетт, обошла сидящего посреди комнаты меня и присела рядом с Тарьей. - Не знаю…. Завтра прибудет консилиум из Германии, у них есть некоторые догадки, которые они пока не спешат мне озвучивать. - Как Мери? – вновь спросила Ользон, после чего тут же получила недовольный взгляд Тарьи, в котором все было сказано без слов. - Плохо, - честно признался я, - Уже есть перестала, врачи подключили ее к какому-то аппарату. Все жужжит, пищит, везде капельницы, катетер…. Не знаю, ребята…. А вдруг…. - Никаких «вдруг»! – отрезала Тарья – Нам всем пора спать, а завтра разберемся. Маркку, сможем, если что, перевезти Мери в Аргентину, если от немцев толку будет мало? - Не переживай, мы сделаем все возможное и невозможное, а пока, правда, всем пора спать, - ответил Марсело и дружески похлопал меня по плечу, перегнувшись через стол.

***

      Я вертелся с боку на бок, швырял в разные стороны вдруг ставшее пудовым одеяло и все никак не мог заснуть. Мелькнула мысль выпить снотворное, но я с нервным смешком отогнал ее от себя: какое, нафиг, снотворное после четырех бутылок пива? Вся ситуация не давала мне покоя, я всегда был уверен в нашей медицине, но некоторые события, до сих пор являющиеся мне в кошмарах, навсегда отучили меня верить в счастливый исход. Хорошие сказки бывают только в книжках, моя же напоминала мне дурацкий голливудский ужастик, где герой прекрасно знает о том, что на чердаке его ждет зомби, и все равно уверенно прется на чердак с половником в руке. Я встал, прошел к большой тумбочке с гнутыми ножками и вынул оттуда початую бутылку виски. Не озаботившись отсутствием стакана, я отпил прямо из горла, раскурил сигарету и выпустил в ночное небо облачко дыма. - Ох, Туо-Туо, и что с тобой делать? – в дверном проеме стояла Тарья и смотрела на меня как на нашкодившего школьника. Я пожал плечами. - Хреново мне, понимаешь? - Понимаю…. Дай, что ли, и я выпью, - она бесцеремонно забрала у меня бутылку и сделала несколько глотков, после чего покосилась на сигарету. - Жалеешь, что тебе нельзя курить? - Ага…. – честно согласилась Тарья, - Ты прости меня за сегодняшнее, я не должна была… - Да я понимаю, все на взводе. - Туо, мы переживаем за тебя. За вас всех переживаем! Ты совсем дом забросил, Анне тебя скоро забывать начнет. Ты – ее отец, даже нет, ты – ее все! Думаешь, мы ничего не видим? Мери волнует только толщина твоего бумажника, дочь для нее – не больше, чем красивая игрушка - подарок гениального композитора… а тебе не двадцать лет, ты себя загонишь! Ты сейчас нужнее всего ребенку, а ей ты пока мало чем можешь помочь. Прости, что мы так о Мери, но мы многое видели, и о еще большем хотели бы никогда не вспоминать. Что она сказала тебе, когда умерла Йоханна? - «Я понимаю теперь, за что ты ее любил» - машинально пробормотал я, с болью понимая, к чему клонит Тарья. - Вооот! Ей надо было окружить тебя заботой, поддержкой, и не напоминать, не трогать тебя! А она притащилась среди ночи на кладбище! Ее волновала популярность группы и халявные, прости мою прямолинейность, уроки вокала! - Ты не права, Тарья. Я люблю ее, я все эти шесть лет ее любил, как я могу ее бросить? - Да что ты заладил «бросить-бросить»? Я тебя не прошу бросать, я прошу тебя подумать о себе и о малышке! Я вновь потянулся к бутылке. Какая-то часть меня признавала правоту подруги, другая же бунтовала против ее нравоучений. - Я ценю твою заботу, правда…. - Но со своей женой ты разберешься сам! Другого ответа я и не ожидала….       Тарья неожиданно подошла вплотную и положила ладони мне на грудь. - Пойми, Туо, я очень за тебя переживаю. Я не хочу, чтобы с тобой что-то случилось…. Ради всего, что между нами было…. – прошептала она и опустила глаза. Я молча привлек ее к себе. - Не переживай, я вас не брошу…. Да…. Женщины ценили мимолетные романы куда сильнее разгульных нас…. Это открытие перевернуло во мне все.

***

- Ты же обещал…. Обещал меня не бросать…. Так почему? Почему, Туомас? – прокричала в пустоту Тарья, с силой хватив кулаком по оконной раме.