Итак, пришло Рождество, И что вы сделали? Еще один год прошел, Новый только что начался… И вот Рождество, Надеюсь, вам весело. ©
Кэролайн всегда верила в чудеса. С детства и до сегодняшнего дня. В семь лет выслеживала Санта Клауса, надежно притаившись за лестницей; в четырнадцать надеялась, что на рождественской вечеринке в качестве невероятного мальчик из старших классов обратит на нее внимание, а спустя год верила, что достаточно только вытерпеть пепел в шампанском, которое впервые в жизни можно, в праздничный вечер, и родители помирятся. Даже сейчас, подхваченная круговоротом сверхъестественных неприятностей, Форбс продолжала наивно верить в невозможное. Энзо подобными глупостями не страдал, полагался на собственный ум и удачливость. Единственное, чему он доверял: фортуне да случаю. Долгая жизнь вампира с резкими поворотами и недетскими сложностями мордой ткнула его в истину, что волшебства не бывает, никакой Пер Ноэль не придет, чтобы утереть слезки. Это бред, сказки, из которых всевозможные глупцы черпают надежду. Когда Кэролайн узнала о падении заклятья, она посчитала это настоящим рождественским чудом. Даже Кай, разгуливающий по округе с недобрыми помыслами и небывалой силой в жилах не мог омрачить предвкушения и бездумной радости возвращения домой. Энзо уже приготовился к смерти и был, честно говоря, самую малость удивлен, что выжил. Кажется, удача не отвернулась от него, а глупый план мальчишки Донована с треском провалился. Растягивая удовольствие, Форбс решила не идти домой сразу, а заехать за продуктами и украшениями для дома и елки. Елка, между тем, уже была помещена в багажник ее автомобиля. Все было идеально. Жаль, мама приедет поздно ночью — и готовить, и украшать дом придется в одиночестве. Ну, да это ничего, пустяки… Энзо сам не знал, почему решил прогуляться по злосчастному городку. Наверное, нужно было подышать свежим воздухом и обдумать новый план. Он жив, а значит, Стефан скоро будет мертв. Морально, конечно, потому что убить его физически — слишком просто. В голове вертелось множество мыслей, в одной из них промелькнуло: а ведь сегодня Рождество. Праздник, который Энзо суждено встречать в одиночестве, что, впрочем, гораздо лучше, чем сидеть в клетке, когда на тебя глазеют ученые "под шафе". Это Рождество будет лучшим за последние семьдесят лет! Форбс, пытаясь удержать в руках сразу три пакета с едой (плюс оберточная бумага подмышкой и ключи от дома в зубах), понимала, что брала на себя слишком много. Стоило позвонить кому-то из друзей и попросить о помощи. Хотя… Грядет глобальная катастрофа в виде Малакая Паркера, кому она нужна с ее бессмысленными попытками устроить праздник? Человек, только что миновавший гибель, медленно шел по улице, вдыхал запах мокрого асфальта, наслаждался вечером вне опасности и ненависти. Холодный ветер щекотал лицо, на некоторые мгновения любые мысли становились неважными, потому что происходящее сейчас, в этот самый момент, подобно истинной эйфории. Энзо приостановился, прикрыв глаза, чтобы вдохнуть полной грудью город, пыльный, цинковый, тяжелый, но такой живой и прекрасный. Сделав очередной шаг, Энзо вынужден был резко затормозить, дабы избежать столкновения-катастрофы. Тем не менее, маневр не удался, и его накрыло шуршащими пакетами, из которых посыпалось все на свете. Должно быть, даже сам черт был там. Энзо недоуменно глянул на землю, перевел взгляд на женские ноги в замшевых полусапожках, а после и на невнимательную владелицу красивых ножек. — Ты, — с возмущением в голосе произносит Форбс. А брови у нее удивленно приподняты и глаза большие, синие-синие… — Я, — усмехается Энзо, прежде чем начать складывать мандарины назад в сумку. Кэролайн, полминуты простояв в оцепенении, присоединяется. — Неплохо бы смотреть, куда идешь, красавица, — делает замечание Энзо, разрывая неловкую тишину. Блондинка поднимается с земли, неопределенно пожимает плечами. — Да, — шепчет она, глядя куда-то в сторону. Энзо хмурит брови. Кэролайн, не потрудившись поднять третий, последний пакет, разворачивается к машине. — Что-то случилось, Форбс? — ухватив ее за рукав, интересуется Энзо. Не то чтобы он волновался, но неплохо бы знать, что вызывает у нее такую реакцию. — Например, ты. Ходишь тут, пьешь, бессмысленно слоняешься, затрагиваешь моих друзей. Чем тебе так сильно не угодили Стефан, Метт… Лже-Сара? — О, Стефан уже нажаловался? Оперативно, — Энзо кривится от упоминания этого имени. От осуждающего взгляда Форбс. — Зачем тебе все это? — Хм… — Энзо молчит. Смотрит на Кэролайн исподлобья, улыбается. Поднимает последний пакет и протягивает ей. Блондинка кивает, забирает его, разворачиваясь к машине. И все равно, что они застыли прямо напротив ее дома. Лучше убираться отсюда подобру поздорову… — Я не знаю. Наверное, из-за чувства несправедливости. Зависти. Ревности… Одиночества. Мужчина резко поворачивает в противоположную сторону. Пора уходить отсюда. К черту все! — Хэй! Не хочешь выпить? Я тоже одна сегодня, — неожиданно кричит ему вслед Кэролайн, размахивая бутылкой шампанского у себя над головой. Энзо вскидывает брови, что не остается незамеченным, — Сегодня ведь рождество, — просто отвечает Форбс. И он соглашается. Просто.***
Вообще-то, когда Кэролайн предлагала Энзо выпить, она имела в виду именно это; Энзо, соглашаясь, тоже не подразумевал ничего такого: он и она, бутылка шампанского и расстояние в один стол. Понять, кто из них решил резко поменять планы невозможно. Узнать, чем это кончится — тем более. Стоило Кэролайн переступить порог дома и стянуть сапоги, как Энзо толкнул ее к соседней стене, пришпилив к ней своим телом. Форбс ощущала его близость, их тела почти соприкасались, она инстинктивно вжалась в стену. «Какого черта ты делаешь?!» — хотела закричать блондинка, но вампир заткнул ей рот поцелуем. Дерзким, глубоким и до мурашек на коже приятным поцелуем. Форбс не собиралась отвечать. Нет, нет, ни за что. И это не объясняет, почему он все-таки сделал это — проник языком сквозь рельеф зубов, изучая и наслаждаясь. Энзо хотел бы сдержаться. Хотел бы зайти в ее дом, как самый приличный человек, сесть за стол и поговорить о чем-то неважном. Видимо, не смог. Слишком уж сладко от нее пахнет апельсинами, и губы трогает очаровательно неловкая улыбка. Все это чересчур. Кэролайн Форбс, которую он сейчас прижимает к себе и целует с терпкой нежностью, чересчур много в его жизни. Она, как навязчивая мысль, попадается на глаза в самый неподходящий момент. Хотя, сейчас момент самое то: идеальный. Кэролайн, наверное, не осознает, что делает: она путается пальцами в волосах мужчины, — пора бы ему постричься! — трется щекой о его щетину, пока Энзо проводит языком по ее шее, по пульсирующей венке, ниже. Она уже сама тянется к нему, подается вперед бедрами — вампир не спешит. Пытается не спешить, чтобы все не испортить. Поднимает голову вверх, смотрит на девушку завороженно, — глаза у нее синее-синее, — аккуратно, трепетно проводит пальцами по кучерявым волосам Кэролайн, не шевелится. Форбс же никогда не отличалась терпеливостью, к тому же, если начала — не остановится, поэтому она уже сама стягивает с мужчины куртку, зацепляя следом и кофту. Энзо словно просыпается ото сна, с напускной грубостью впивается в ее влажные, горячие губы, хаотично водит руками по ее спине, пытаясь найти застежку на платье. Обнаружив, не может расстегнуть и просто вырывает молнию вместе с кусками ткани. Позже Кэролайн его убьет. За любимое платье, за то, что воспользовался ее… Погодите, а ведь не было подходящего состояния. Пора признать, что если бы она сама этого не хотела, Энзо бы не накинулся на нее со всею своей нерастраченной страстью. Они добираются до спальни в неясном тумане - главное, что не рухнули посреди коридора. Кэролайн приземляется спиной на мягкие подушки и тянет мужчину за собой. Энзо завороженно гладит ее тело, пробирается к внутренней части бедер, лаская нежную кожу, и она уже не сдерживает стоны, прогибаясь навстречу умелым рукам. Наконец, он избавляется от ненужного белья блондинки и припадает губами к ее тяжело вздымающейся груди. Кэролайн с громким стоном откидывает голову на подушки. Энзо пробирается все ниже, прочерчивая мокрую дорожку поцелуев от груди вниз. Разгоряченные тела сливаются в единое целое, поцелуи становятся рваными, головы пусты и взгляды туманны. Словно наваждение нашло. Сон. Энзо движется внутри Кэролайн сначала медленно, плавно, потом все быстрее, набирает обороты. Стоны, рычание, крики — соседи могут подумать, что здесь кого-то убивают. Им, правда, совершенно все равно сейчас, что о них подумают. Главное, что их тела соединились воедино в этот рождественский день, а думать о последствиях они будут позже, по разделившись и снова став собой. — Ты испортил все мои планы, — с одышкой произносит Кэролайн, когда они обессиленно падают рядом. Энзо хрипло смеется, — Не смешно. Я должна была приготовить ужин, украсить дом и елку до прихода мамы. И что теперь делать? — Этим и займемся, — пожимает плечами Энзо, уже натягивая брюки. Он вскакивает с постели, покачнувшись, и убежденно направляется на первый этаж. — В каком смысле? — Кэролайн садится на кровати, нахмурив брови.***
— Хэй, Кэролайн, я дома! — с улыбкой оповещает шериф, открывая дверь, на которой красуется омела. Терраса, как и весь дом, сияет разноцветными огнями. Миссис Форбс проходит вглубь дома — в гостиной возвышается величественная елка, украшенная в золотых и синих тонах. С люстры свисают хрустальные снежинки, лестницу овивает очередная гирлянда. В воздухе - запах леса, мандарин и праздника. «Все должно быть идеально!» — всегда повторяет Кэролайн, и Элизабет приходит к выводу, что в этом году все именно так, несмотря на все неприятности и невзгоды. Она направляется на кухню, где находит свою дочь в компании… — Эмм, это же… — удивленно и немного растерянно произносит женщина, когда видит Кэролайн и незнакомого мужчину, мирно сидящих за столом. Ужин, между тем, давно томится в ожидании, когда же его съедят. — Я Энзо, и я уже ухожу, — мужчина спешит подняться, но миссис Форбс останавливает его движением руки. — Ну, почему же, оставайтесь. Вы друг Кэролайн? Она о вас, кажется, не рассказывала, — Лиз садится за стол, и Энзо тоже приходится вернуться в исходное положение. Он явно обескуражен гостеприимством мамы Кэролайн, поэтому бросает недоверчивый взгляд на девушку. Та лишь криво улыбается, пожимая плечами. — Это же рождество.