Возрождение Феникса

Сириус, сделав над собой огромное усилие, все же переступил порог камеры, но так и остался стоять у входа, не решаясь сделать дальше ни шагу. Дверь закрылась. Он отчетливо услышал, как защелкнулся магический замок, и без сил сполз на пол прямо у порога. Ноги не держали, а руки тряслись, как у последнего пьянчуги. Он надеялся, что никогда больше не станет заключенным, никогда не окажется в замкнутом пространстве без права выхода. И пусть вероятность такого исхода тоже была велика, но Сириус в глубине души верил, что его все же отпустят домой, раз он не совершал того, в чем его обвиняли. Отчаяние охватывало все сильнее, но он, сжимая зубы, пытался взять себя в руки, потому что в этот раз все было совсем не так, как в прошлый. И отношение авроров, и процедура допроса, и даже камера, в которой его закрыли, была совершенно не такая. Сириус поднял голову и огляделся. Да, помещение ничем не напоминало его камеру в Азкабане. Здесь было тепло: не ощущалось промозглой сырости и вездесущих сквозняков. Не было шума моря и угнетающего безмолвия. Где-то за стенами камеры кипела жизнь: слышны были чьи-то шаги, далекие приглушенные голоса и другие звуки, которые свидетельствовали о том, что он не на проклятом острове в самой страшной для всех волшебников тюрьме. А главное, не было давящей унылой атмосферы, сводящей с ума и высасывающей из тебя эмоции и чувства: совершенно не ощущалось присутствия дементоров. От воспоминания об этих мерзких, ужасных существах Сириуса передернуло. Как бы тепло ни было в камере, от каменного пола все равно тянуло холодом и сидеть на нем, при наличии вполне приличной мебели, казалось глупостью. Но Сириус пока не до конца пришел в себя и не мог встать. Сама камера, на удивление, выглядела достаточно комфортной, если это слово можно применить к месту, предназначенному для содержания заключенных и подозреваемых, дожидающихся суда. У стены стояла кровать, на которой были и матрас, и подушка с одеялом, и даже постельное белье. И никакой тебе кучи соломы, заменяющей лежанку. Посреди камеры стояли стол и пара стульев. Сбоку за небольшой ширмой был оборудован санитарный угол: умывальник, вешалка для одежды и полотенец и емкость явно для испражнений, которую Сириус так и не смог опознать — ни на горшок, ни на ведро она не походила. Над умывальником даже было закреплено небольшое зеркальце. Над кроватью, чуть в стороне висела небольшая полка, на которой стояло несколько книг. Сириус покачал головой — тюрьма при Аврорате очень сильно отличалась от узилищ Азкабана. Сделав над собой усилие, он все-таки поднялся, подошел к умывальнику и удивился, когда из открытого крана потекла вода. Сириус помыл руки и ополоснул лицо, чтобы хоть немного прийти в себя после утомительного дня. Промокнув влагу висевшим тут же серым от многочисленных стирок, но чистым, пахнущим порошком полотенцем, Сириус скинул сапоги и забрался на кровать, прижав к себе колени. Его знобило, но вряд ли от холода, скорее, от нервов. Он не ожидал, что допрос под Веритасерумом окажется настолько выматывающим. А так как длился он достаточно долго, то ему давали новую порцию зелья, когда его действие ослабевало. Помимо этого Сириусу пришлось пройти и еще одну неприятную процедуру. Несмотря на зелье правды, его мозги неплохо так перетряс штатный легилимент Аврората. От всех этих действий у Сириуса жутко разболелась голова, но как оказалось, авроры действительно не собирались его мучить и после проникновения в разум напоили обезболивающим. Однако прием такого количества зелий наряду с полным отсутствием пищи организм воспринял не лучшим образом, и под самый конец допроса Сириуса вырвало желчью и желудочным соком, так как со вчерашнего дня у него во рту не было маковой росинки. Утром он не поел, потому что нервничал — еда просто не лезла в горло, а в процессе допроса никто его кормить не собирался, хотя сами следователи несколько раз менялись, явно отлучаясь на перерыв. Стоило ему подумать о еде, как живот жалобно заурчал. И тут же, словно услышав это, в двери вновь щелкнул замок, и в камеру зашел молодой стажер с подносом. — Ужин, — поставил он свою ношу на стол. — На прием пищи полчаса. С этими словами аврор окинул пристальным взглядом камеру и, не глядя на Сириуса, вышел вон. Дверь опять закрылась. — Это они вовремя, — вздохнул Сириус, слез с кровати и, натянув сапоги, уселся за стол. На подносе стояла миска с теплой кашей — над тарелкой поднимался густой пар, рядом лежал кусок ржаного хлеба и стояла кружка с чаем. Сириус втянул носом воздух. Пахло весьма аппетитно. Каша оказалась вполне съедобной и даже вкусной, а хлеб свежим. Сириус невесело усмехнулся. Те помои, которыми их кормили в Азкабане, язык просто не поворачивался называть едой. К каше обычно давали черствую или плесневелую горбушку, которая не подошла бы даже для кормления свиней, но узники были рады и этому. У этих «сухарей» было одно преимущество — их можно было мусолить очень долго, обманывая отощавший от голода организм тем, что ты вроде бы что-то ешь. Здесь же пайка была добротная и вполне съедобная, а объем порции оказался таким, какой в Азкабане не перепадал ему за три дня. Сглотнув вязкую от голода слюну, Сириус накинулся на еду, как будто его несколько дней не кормили, и только проглотив несколько ложек, взял себя в руки и стал есть медленно, тщательно пережевывая пищу. Кусок хлеба он доедать не стал и по многолетней привычке засунул его в кровать под подушку — прятать сухие горбушки от охранников было в Азкабане обычным делом.Как правило, если стража видела, что заключенный не съедает свою порцию, то сразу же урезала и без того мизерный паек. Наевшись, Сириус сполоснул руки и вновь устроился на кровати, готовясь провести в томительном ожидании долгий вечер и бессонную ночь, и даже не отреагировал на возвращение стажера, забиравшего поднос. Он был уверен, что не сможет сомкнуть глаз, слишком уж боялся заседания Визенгамота, которое Скримджер назначил на завтрашнее утро. На самой процедуре дознания министр не присутствовал, однако заглянул в Аврорат после прихода Сириуса, чтобы дать магическое подтверждение своему обещанию, а затем — вечером, чтобы сообщить о времени суда. Он пояснил, что собрал срочное заседание расширенного состава Визенгамота, где по результатам показаний и внезапно всплывших фактов будет вынесен окончательный вердикт по делу Блэка. И с сожалением сообщил, что до завтрашнего дня вынужден оставить Сириуса в досудебной камере при Аврорате. Сириус испугался, но после долгого утомительного дня у него просто не осталось сил на возражения.Однако пока его сопровождали в камеру, отчаянно боролся с желанием схватить портал и перенестись на Гриммо. Сдерживало его только то, что ему хотелось довести начатое до конца. От нечего делать Сириус начал перебирать в уме все, о чем его сегодня спрашивали, и пытаться понять, к какому выводу пришли авроры. Допрос проводило сразу несколько магов, а позже к ним добавились и другие, которые уже спрашивали не про Поттеров и Волдеморта, а про Дамблдора. Находясь под действием зелья, Сириус правдиво отвечал на все вопросы и понимал, что своими показаниями роет могилу Альбусу. В свете того, что узнал от Лили и Гарри, Дамблдора он особо не жалел, но учитывая направленность вопросов, понял, что следователи и сами не ожидали, что при допросе всплывут такие факты. В частности о том, что Дамблдор знал, где все это время скрывался беглый преступник Сириус Блэк, и поддерживал с ним тесные отношения. От размышлений Сириуса отвлек шум в коридоре: послышались голоса и шаги, явно приближающиеся к камере. Щелкнул замок. Дверь открылась. В проем внезапно шагнула Гермиона, за спиной которой маячило несколько охранников. — У вас десять минут, — сообщил самый старший из них. — Разговор прослушивается. В случае угрозы в отношении посетительницы охрана врывается без предупреждения. — Я не собираюсь нападать на мисс Грейнджер! — Сириус встал с кровати и быстро натянул скинутые ранее сапоги. — Прошу, — указал он Гермионе на стул возле стола и сам занял тот, что стоял с противоположной стороны. — Спасибо, — кивнула она и присела. Охранники скрылись за дверью, но не ушли. — Как ты тут оказалась? — Сириус решил не терять времени зря. Он был весьма удивлен внезапным появлением Гермионы. — Признаться, не ожидал. — Я прохожу свидетелем по твоему делу, — Гермиона выглядела смущенной. — В прошлый раз я отказалась от опроса под Веритасерумом, а сегодня решила, что хуже от этого не будет. А завтра я буду присутствовать на слушании, как свидетель защиты. — О! — Сириус растерялся. Он и не подозревал, что кто-то может выступить на его стороне. Это было приятно. Особенно почему-то грел тот факт, что за него будет заступаться Гермиона. — Но как ты оказалась тут? У меня в камере? — Я потребовала встречи, когда давала согласие на допрос под действием Веритасерума, — пожала она плечами, словно это было обычное явление, однако при этом мило покраснела. — Мы с Гарри переживаем. Но ему еще нельзя выступать свидетелем в суде, он несовершеннолетний. Он очень нервничает и просил передать тебе привет. Надеюсь, завтра правосудие наконец-то восторжествует. — Спасибо! — Сириус с трудом протолкнул через сжавшееся горло это короткое слово. Ему второй раз в жизни нечего было сказать. Первый раз это случилось, когда Гарри на третьем курсе согласился жить с ним вместе. А сейчас он не мог передать ту огромную благодарность и радость, которые его охватили. От простых слов Гермионы в груди сдавило, а на глаза навернулись слезы. — Я… Я очень… Спасибо! — Да не за что. Должны же люди наконец-то узнать правду, — пожала она плечами. — Я… я, надеюсь, что завтра ты выйдешь отсюда свободным человеком с очищенной репутацией. — Было бы неплохо, — вздохнул Сириус. Ему много чего еще хотелось сказать: поинтересоваться, почему Гермиону так заботит его судьба, пригласить ее в гости, чтобы получше узнать о ее увлечениях, интересах и привычках.Но пока он не мог загадывать наперед, так как не знал, что решат судьи. А разговаривать о личном, зная, что их разговор прослушивается, не хотелось. Повисла неловкая пауза, которую вскоре нарушил скрип двери и появившийся на пороге аврор. — Время вышло, — сообщил он, и Гермиона стремительно поднялась. — До завтра, — пристально посмотрела она на Сириуса. — До завтра, — кивнул он, наблюдая, как она уходит и за ней закрывается дверь. Приход Гермионы придал Сириусу уверенности и возродил надежду. Он вновь устроился на кровати и улыбнулся, вспоминая ее слова о том, что они с Гарри волнуются. Более того, он был уверен, что о нем волнуется и Лили, которая прекрасно знала, куда он пошел. Но вот забота и участие девушки, которой по идее не было до него никакого дела, грела намного сильнее, чем тревога близких. Нет, ее участие могло объясняться банальной жаждой справедливости и обычным человеколюбием, но Сириус позволил себе думать, что интерес Гермионы к его судьбе вызван все-таки более личными чувствами. Он еще боялся мечтать, но эти мысли помогли избавиться от напряжения, в котором он пребывал с утра, и придали оптимизма. Зато теперь у него появилась цель, которой он будет добиваться, если завтрашнее заседание закончится в его пользу. И этой целью стала любовь Гермионы. Он собирался добиваться ее благосклонности, потому что в его представлении, такая очаровательная и смелая девушка была лучшей кандидаткой на роль супруги Блэка, несмотря на свое происхождение. И пусть его мамаша трижды перевернется в гробу, Сириус не собирался следовать замшелым семейным традициям и искать себе в жены чистокровную, к которой не будет испытывать никакого интереса. А чтобы родовой магии не повредил такой брак, следовало после освобождения покопаться в старинных книгах и еще раз внимательно прочитать семейный кодекс. С этими мыслями Сириус и заснул с мечтательной улыбкой на губах. * * * После разговора с Северусом и Гарри Лили немного успокоилась. Однако полная изоляция от мира, невозможность с кем-то поговорить, поделиться своими чувствами и узнать последние новости — все это угнетало. Да, она читала «Ежедневный пророк», но это было не сравнить с живым общением. Пятнадцатиминутного разговора с Северусом и сыном оказалось недостаточно, чтобы утолить ее жажду общения. Мужчины торопились, так как у них вскоре должен был начаться урок, а ей теперь было абсолютно нечем заняться. Разминка и упражнения по освоению магии уже не спасали, так как Лили не могла полностью сосредоточиться. Читать надоело. Даже к Сириусу она сегодня не могла пойти, потому что того не было дома. Утром, после его ухода в Аврорат Лили сбегала на Гриммо и попросила домовика, чтобы тот сообщил, когда Сириус вернется. Но время близилось к вечеру, а вестей с Гриммо все не было. Лили ходила по особняку без дела, заглядывала в каждую комнату, но так и не могла придумать себе занятие. — Госпожу что-то тревожит? — появилась вдруг посреди коридора Милли, когда Лили наматывала по дому уже десятый, наверное, круг. — Ух и напугала! — схватилась она за сердце. — Да. Не могу успокоиться. Что-то мне страшно. Я даже не знаю, за кого боюсь больше. От Сириуса до сих пор нет вестей. Северус и Гарри там, в Хогвартсе подвергаются опасности. А я сижу тут и не могу даже шагу из дома ступить. А вдруг с кем-нибудь из них что-то случится, а я не узнаю об этом? И буду сидеть здесь, как… — Госпоже нужно успокоиться, — взяла ее за руку Милли и повела в сторону спальни. — Хорошо, что госпожа научилась обуздывать свою сущность, а то пришлось бы во всем доме шторы менять. — Угу, и мебель, — нервно хмыкнула Лили, но тоже порадовалась, что у нее уже давно не наблюдаются стихийные выбросы, а то в нынешнем состоянии она бы до основания спалила Поттер-холл, и они с Гарри остались бы без дома. — Вот, госпожа, присаживайтесь, — эльфийка привела ее в спальню и усадила на диванчик. — Сейчас старая Милли принесет вам успокоительного отвара. Негоже это до такой степени себя изводить. — Да я уже просто не могу сидеть взаперти! — опять вспыхнула Лили. — Это невыносимо! — Подождите меня совсем чуть-чуть — я принесу лечебный отвар, а потом расскажу вам интересную историю. Милли исчезла, а Лили вскочила на ноги и принялась нервно расхаживать по спальне из угла в угол. Однако ждать пришлось недолго, потому что Милли появилась спустя пару минут с подносом, на котором стоял пузатый чайничек и чашка с блюдцем. — Ох, госпожа опять вскочила, — всплеснула та ручками, поставив поднос на столик. — Нельзя так себя изводить! Садитесь, садитесь, госпожа. Выпейте вот этого чудесного эльфийского настоя, — она протянула Лили наполненную золотистой жидкостью чашку, над которой поднимался пар. Лили села на диванчик и понюхала напиток. Ей показалось, что он пах медом. Но сделав несколько глотков, распробовала травяной вкус с ароматом летнего луга, на котором в изобилии распускаются цветы, приманивая пчел своим медовым запахом. — М-м-м, как вкусно пахнет! — в блаженстве прикрыла Лили глаза. — И очень полезно, — довольно улыбнулась Милли. Лили осторожно пила ароматный и все еще немного горячеватый напиток. Казалось, что в настое смешаны мед, корица, лепестки цветов, а небольшая нотка полынной горечи совсем не портила его. — Здорово! — восхитилась Лили. — Какой вкусный отвар. — Мы поим им на ночь своих малышей, чтобы они не капризничали и скорее успокаивались перед сном. И чтобы крепко спали. — Это снотворное? — внезапно встрепенулась Лили. — Нет, госпожа, как можно? — покачала головой Милли. — Мы же даем его детям. Он просто успокаивает. — Мне нравится, — кивнула Лили, опустошив чашку. Отвар уже подействовал, и Лили только сейчас почувствовала, как же она устала за этот нервный день от своего ничегонеделания. Вздохнув, она прилегла, откинув голову на подлокотник. — Устраивайтесь поудобнее, госпожа, и Милли расскажет вам что-нибудь интересное, — она щелкнула пальцами, и Лили оказалась прикрыта теплым меховым пледом. Сама эльфийка устроилась рядом на низком стульчике, который достала откуда-то из воздуха. — О чем? — О чем госпоже угодно. Лили ненадолго задумалась, как назло в голову ничего не лезло, кроме опасности, грозящей близким. — Ничего не могу придумать. Волнуюсь за Гарри, Северуса и Сириуса, — тяжело вздохнула она. — Пусть госпожа не переживает, молодого хозяина не иначе оберегает сама Великая! — Хотелось бы мне быть в этом настолько уверенной, — вздохнула Лили. — Великая все видит, — улыбнулась Милли, — и хранит своих детей. — Милли, а почему «Великая»? Это ваша богиня? — Можно сказать и так, и не только наша, — вздохнула Милли. — Жаль, что вы — маги ее не почитаете и не приносите ей даров, хотя вы тоже ее дети, как и все, кто умеет магичить. — Я заметила, что ты часто упоминаешь ее в разговорах, — приподнялась Лили. — Пусть госпожа лежит, а старая Милли расскажет ей байку, услышанную от древней ба, а той от ее ба. — Детским отваром напоила, теперь будешь мне сказки рассказывать, как младенцу? — хихикнула Лили, однако послушно легла, свернувшись калачиком и запахнувшись в теплый плед. — Так госпожа дитя совсем, а Милли уже древняя-древняя старуха. Но это все разговоры. А теперь слушайте байку про сотворение нашего мира. — Лили прикрыла глаза, а Милли, тихонько поглаживая ее по голове, начала свой рассказ: — Давным-давно, когда еще звезды только зарождались в небе, встретились друг с другом он и она. Долго бродили они среди звезд и чужих миров, пока не нашли чудесный, никем не занятый мир. И стали они этому миру Отцом и Матерью. Они принялись заселять его растениями и животными, а в конце создали разумных существ по своему образу и подобию. Отец Животворящий созидал новую жизнь, а Великая Мать отдавала каждому творению супруга кусочек своей души, маленькую искорку — магический дар. Они создали Эдем, где царили покой и гармония, потому что Отец и Мать любили своих детей, хотя, как любящие родители, временами были строги к своим чадам. Земля рождала богатый урожай, реки изобиловали рыбой, леса населяла всякая живность. В мире и согласии жили все живые существа этого мира. Но не понравилось Владыке нижних демонов такая идиллия. И подослал он к Отцу с Матерью своего помощника — демона Раздора. А тот подбросил в мир отравленный ядом сомнений и неблагодарности плод и поселил в живущих там существах, вкусивших сей фрукт, злобу и зависть, неверие и высокомерие. И разругались Отец с Матерью, видя, что их многовековой труд пропадает, пропитанный ядом, отравившим все живое в некогда чудесном мире. И произошел в сем Эдеме ужасный раскол: часть детей пошли за Отцом Животворящим, отринув дары Матери, полученные при рождении, а часть остались с Великой Матерью, храня и оберегая искорки ее души. Все больше Отец с Матерью отдалялись друг от друга, и все сильнее ненавидели друг друга их дети. Много веков прошло с тех пор, но по сей день у чтящих Мать Великую дети рождаются с частичкой ее дара в груди, а дети Отца Животворящего боятся и не любят носителей чудесного дара. И нет с тех пор покоя ни Отцу, ни Матери, чахнут и сохнут они в разлуке, да только ненависть детей не позволяет им вновь быть вместе. Но иногда они нет-нет, да и напомнят друг другу о себе. И тогда у детей Отца Животворящего рождаются потомки с магической искрой, а у детей Великой Матери — без. Да только не смогут Отец с Матерью быть вместе, пока дети их не отринут свои страхи и неприязнь и не поклонятся родителям всего сущего. Милли замолчала. Лили подняла на нее осоловевшие глаза и вяло махнула рукой. — Значит, Великая — это сама Магия? — широко зевнула она, не в силах больше держать глаза открытыми. — Можете считать ее богиней, можете Магией, госпожа, но именно она решает, кому подарить магическую искорку — кусочек своей души. И оберегает Великая детей своих, а юного хозяина хранить должна пуще прочих, ибо он самой Судьбою отмечен. — Какая интересная сказка… — чуть слышно пробормотала Лили и тут же уснула, так и не договорив. * * * Альбус нервно оглянулся. За спиной никого не было, но ощущение, что за ним следят, не проходило. Он зябко поежился, хотя в доме было жарко натоплено, так как он не переносил холода, но низкая температура никакого отношения к его невольной дрожи не имела. Дамблдор не понимал, что происходит. С самого утра творилось что-то странное. Во-первых, пропал Сириус. Альбус отправил на Гриммо несколько писем и Патронуса, но Сириус так и не отозвался, а все письма, кроме первого, вернулись обратно. Во-вторых, казалось, что спину кто-то буравит пристальным взглядом. Когда он почувствовал это в первый раз, Альбус тут же внимательно осмотрелся сквозь магические очки, но никого не заметил. Затем какое-то время чужое присутствие не ощущалось, но ближе к обеду вернулось вновь. Альбус обвел глазами гостиную, зная, что дом надежно защищен от проникновения извне. Ни маг, ни маггл, ни магическое существо не могло попасть внутрь без разрешения хозяина. В гостиной благодаря Молли было довольно чисто. Не сказать, что она навела тут образцовый порядок, но все же комната выглядела намного лучше и уютнее, чем несколько дней назад, когда он только вернулся в отчий дом. Теперь Альбус, по крайней мере, не чихал от пыли и мог спокойно сесть в кресло или на диван, не боясь при этом испачкаться. Сквозь чистые окна виднелись с одной стороны кусочек сада, с другой — пустынная улица. Альбус подошел к окну, выходящему на улицу. Дорога была безлюдна. Магглы в эту часть поселка не забредали, а магов здесь практически не осталось. Дальше по улице стояло еще два дома, да и те были фактически необитаемы. В одном из них жила старая Батильда Бэгшот — давняя приятельница его матери, но она почти выжила из ума и никогда не выходила на улицу. Но Альбус знал, что она жива и еще потихоньку передвигается по дому. Как она выживает без посторонней помощи, он не представлял, но знал, что ее никто не навещает. Сразу за домом Батильды стоял только заброшенный коттедж Поттеров, где за эти годы так никто и не поселился. Альбус поправил очки и еще раз внимательно осмотрелся. Авроров под мантией-невидимкой видно не было, хотя изначально он подозревал, что это Аврорат установил за ним слежку. Не обнаружив ничего и никого подозрительного, он подошел к другому окну, которое выходило в старый заброшенный сад. Там тоже не было заметно признаков чужого присутствия, но тяжелый взгляд, буквально преследующий его, не пропадал. Не выдержав, Альбус вышел на крыльцо и бросил в сторону сада и дороги несколько заклятий, которые тоже не принесли никаких результатов: ни магов, ни магглов, ни каких-либо магиков вокруг дома не было. Нервно дернув плечами, Альбус закрыл дверь и накинул на нее несколько запирающих заклинаний разного действия. Немного успокоившись, он вернулся в гостиную, сел за стол и принялся крутить в руках перо, размышляя о том, куда же делся Сириус. Совы его найти не смогли, и на Патронуса он тоже не ответил. Это раздражало и нервировало. Альбус не знал, что думать: то ли Сириус решил проявить открытое неповиновение, то ли куда-то подался с Гриммо. Но второе предположение не объясняло, почему совы вернулись обратно. Единственное место, куда не доходила почта, был Азкабан, и Альбус надеялся, что Сириус не попался доблестным аврорам, выбравшись в одну из своих сумасбродных вылазок. Сам он отправиться на Гриммо не мог, поэтому попросил Молли, чтобы она узнала, дома ли Сириус. Однако ее поход тоже не дал результатов. Дом она увидела, но внутрь попасть так и не смогла. В последнее время Альбус стал замечать, что с приходом Скримджера к власти его собственным планам постоянно что-то препятствует, а верные раньше люди выходят из-под контроля. Возможно, так сложились обстоятельства, а возможно — министр целенаправленно строил ему козни через своих людей. Альбус невольно задумался над тем, чтобы дискредитировать Скримджера и ослабить его влияние на магическое сообщество. Только для этого нужно было сначала разобраться с собственными проблемами, обелить свое имя и тогда уже собирать компромат на чересчур активного министра. Его раздражало то, что ему запрещено было покидать Годрикову Лощину. Нет, он мог бы аппарировать на Гриммо и обратно, но, во-первых, боялся выдать свое убежище, которым планировал воспользоваться в экстренной ситуации. Ведь если авроры так и не смогли отыскать дом Блэков, значит и его там не найдут, если придется подаваться в бега. А еще он не хотел нарушать никаких предписаний, так как считал, что все эти обвинения, сфабрикованные в Аврорате, разобьются о его безупречную репутацию и славу «героя», сразившего предыдущего Темного Лорда. Поэтому стоило соблюдать все навязанные аврорами условия «заключения». Альбус нервно постучал пером о пергамент и быстро написал несколько строчек, намечая для себя план дальнейших действий по борьбе со Скримджером, и вновь нервно оглянулся: ощущение постороннего взгляда никуда не делось, стало только сильнее. — Авроры, что ли, постарались? — еле слышно пробормотал он, покачав головой. — Но как? Стоило ему подумать про авроров, как в окно поскреблась министерская сова: их Альбус уже давно научился отличать от прочих почтовых сов. Он приоткрыл створку и очень удивился тому, что птица категорически отказалась залетать внутрь — обычно министерские посланницы вели себя более нагло. Эта же протянула лапу, сидя на карнизе и встопорщив перья, словно чего-то боялась. — Это еще что за новости? — удивился Альбус, но стоило ему отцепить свернутый трубочкой пергамент, как сова резко раскрыла крылья и улетела. Развернув письмо, Альбус пробежал его взглядом и нахмурился. Его приглашали завтра к восьми утра в Аврорат. — Только этого сейчас не хватало! Как же не вовремя! — в сердцах скомкал он пергамент и бросил в камин, где письмо тут же скукожилось и рассыпалось пеплом. Альбус закрыл окно, наложил на него несколько охранных заклинаний и вернулся к столу, только из-за необъяснимой нервозности никак не мог сосредоточиться. По поводу вызова в Аврорат он особо не волновался, так как у него уже была готова линия защиты, которую он планировал реализовать. Некстати вспомнилась Скитер — виновница всех его бед с ее мерзким пасквилем. Альбус неосознанно сжал кулак, и перо, которое он держал в руке, сломалось. Он надеялся, что на сей раз посланный им человек не оплошает и мерзавка свое получит. Проверив все двери и окна, он потушил свет и лег спать, но долго не мог уснуть, ворочаясь с боку на боку. Ему постоянно казалось, что за ним наблюдают, и даже послышался какой-то тихий шорох возле камина. Осветив палочкой подозрительный угол, Альбус ничего не обнаружил. Понимая, что может так проворочаться до утра, он опять зажег свечу, поднялся и достал из комода зелье Сна без сновидений. Выпив положенную порцию, Альбус лег и практически мгновенно заснул. А проснулся от того, что сверху на него навалилась какая-то тяжесть. Открыв глаза, Альбус увидел, что за окном уже давно встало солнце. Он резко повернул голову, чтобы посмотреть, что же сковывает его движения. И… обомлел. На нем, придавив своим мощным телом к постели, лежала огромная змея, в которой он узнал Нагайну Волдеморта. Она, не мигая, смотрела на него. Из ее пасти то и дело появлялся раздвоенный язык, словно она пробовала воздух на вкус. Альбуса осенило, что это ее взгляд он чувствовал вчера вечером. Змея не была ни человеком, ни магиком, ни артефактом. Всего лишь обычное, не обладающее своей магией пресмыкающееся, безоговорочно преданное своему хозяину. Когда-то давно Дамблдор читал о таких заклятиях для создания животного-компаньона. Но чаще им пользовались ведьмы, привязывая к себе обычных котов. Эта магия была подобна той, при помощи которой сильные волшебники создавали себе големов. Только големы обычно сотворялись для охраны и использовались там, где требовалась мощь и безмозглая сила. А в животных волшебники вкладывали частичку своей магической энергии и капельку крови, чтобы иметь верного и достаточно разумного помощника, питомца-друга, который никогда не бросит и не предаст. Такие компаньоны, в отличие от големов, могли выполнять какие-то поручения, где нужна определенная смекалка, а также были верны создателю до самой своей или его смерти. Обычно животные умирали раньше хозяина, но если случалось наоборот, то магическая привязка исчезала. Эти мысли мгновенно пронеслись в мозгу. Теперь Альбус знал, с чем он имеет дело, только легче от этого не становилось. Он разозлился, что не подумал об этом заранее, так как при переезде сюда сразу же убрал заклинание от проникновения животных, чтобы к нему могли залетать совы. Но теперь было поздно сожалеть. Осторожно, стараясь не совершать резких движений, он стал передвигать руку, чтобы взять с тумбочки палочку: убить зверя-компаньона было несложно.Но Нагайна, внимательно следившая за ним, грозно зашипела, поднялась вверх и тут же сменила положение, сдавив его по рукам и ногам. Альбус аж крякнул от натуги. Дышать стало тяжело, а хватка змеи с каждым мигом становилась все сильнее. Видя, что до палочки ему не дотянуться, он попытался глубоко вдохнуть и сосредоточиться, чтобы использовать беспалочковую магию. Но сконцентрироваться не получалось, так как воздуха не хватало и ему приходилось дышать часто и неглубоко. Перед глазами запрыгали звезды и темные точки. От недостатка кислорода мутилось сознание, но Альбус прекрасно понимал, что нужно мобилизоваться. Парселтангом он не владел, да и не смог бы убедить Нагайну, преданную лишь своему создателю, чтобы она отпустила его. Сделав судорожный вдох, ему удалось слегка освободить ладонь. — Остолбеней! — выкрикнул он, направляя магию, струящуюся из пальцев, в тело змеи. Но… промахнулся. Змея слегка раскачивалась, словно пытаясь загипнотизировать. От громкого звука она подобралась, и не успел Альбус вновь сосредоточиться, чтобы создать еще одно заклинание, как она бросилась на него, вгрызаясь в беззащитное горло. — Тва-а-ах-кх… — захрипел он, чувствуя, как кровь полилась под ухо и на подушку. Отчаянно борясь за свою жизнь, он еще раз попытался выдернуть руку из стальной хватки, чтобы достать до палочки. В таком состоянии на беспалочковое он был уже не способен. Но змея не ослабляла захвата. Она вновь подняла голову и снова атаковала. Раздался противный хруст, Альбус успел почувствовать чудовищную боль, прошившую спину и затылок, попытался вдохнуть, но не смог. Сознание помутилось, и он вперился медленно стекленеющим взглядом в потолок, безвольно свесив руку.