Замороженная месть

- Месть, дорогой Ян, - блюдо, ингредиенты которого взбивают венчиком, прокручивают через мясорубку, предают термообработке в разогретой до двухсот градусов духовке, ставят в неслышно работающий холодильник, а подают… Да, мой милый, смуглокрылый ангел, холодным… Да что там – льдинки застывают на зубах, заставляя вкушающего это яство кривить лицо от боли. Тебе не идут гримасы, учитель, мой лицемерный, с приторной горчинкой наставник… Я уже просила не кривиться! У тебя богатая мимика, не позволяющая тебе соврать, мой хороший… Мои пальцы на твоей скуле, наливающейся красным, приносят тебе куда большее наслаждение, чем презрительно-насмешливые пикировки на тему «падёт/не падёт/зло/добро»… Пытаешься сбросить с лица ладонь? Какой ты нетерпеливый, мой мальчик. Да-да, в этом вопросе ты – юнец, тысячелетний мальчишка, старающийся отгородиться от сладостного мракобесия. Хочу рассмеяться, привычно, защитно, с каким-то иступлённым надрывом на низких нотах, но нельзя – разрушу флёр неподдельного твоего очарования моей мнимой… А в прочем, что мы там говорили о нетерпении? Плавно, с уверенностью в своей силе и превосходстве хищницы расстёгиваю удивительно податливые пуговки твоего бесконечного во многих смыслах плаща, не забывая целовать, одновременно властно и с женской чуткостью… Пуговки закончились, а я только-только вошла во вкус, как и ты, похоже. Но ничего, ведь есть ещё рубашка. Твоё сопротивление закончилось где-то между третьей и четвёртой пуговкой серой рясы, и теперь уже сам тянешься к воротничку. Я отвлекаю старым как мир способом, сминая успевшие припухнуть от поцелуев губы в захвате доминанты. Куда тебе, мой недопадший? Стонешь, гортанно, протяжно. А я так и не успела как следует забыть эти недостойные меня обертоны – ведь триста лет – такой маленький срок, миг почти, в сравнении с этим промежутком между четвёртой и пятой, между поцелуем в шею и попыткой твоего, ответного, задавленного в зародыше. Рубашка отброшена, губы зацелованы, щёки алы как розы, которые я не любила никогда, а глаза… Тот самый взгляд готового на всё, лишь бы заполучить вожделенное тело. Сколько раз я видело этот фанатичный блеск в карих, зелёных, синих, чёрных, серых, голубых глазах! И очень давно не встречала в очах родного серо-голубого, такого моего, странного, не всегда понятного, а главное - любимого… Разные у меня были глаза, часто обременённые цветными контактными линзами… Чтобы помнить, не осквернить. А что сейчас? Прерывистое дыхание, хриплый шёпот и… Принципы? Принципы, без остатка поглощённые похотью. И как-то уже не имеет значения мой демонизм, передающийся половым путём. Позволяю себе рассмеяться, отпускаю внутреннего чёрта и смотрю, смотрю, смотрю в глаза, коим сейчас и линзы не нужны. Что ты можешь знать о падении, идеально светлый мальчик… Мужчина? Ты горел, возвращался. Горел и снова возвращался, знаешь, где пороги, где то самое дно? Что, ходил на экскурсию? А я жила. И поднималась, чтобы снова упасть. Не тебе, раскрасневшемуся, полуголому, кидать в меня камни. Принципы? Глаза, гаснущие, далёкие, чужие, ещё успевают засечь мой медленный разворот и стремительное демоническое исчезновение. *** А знаешь, Ян, на моей памяти – это самая холодная... замороженная месть.