Две войны

      Джон помолвлен с войной. Психотерапевт не устает повторять: «Вы должны забыть о ней». Но разве можно забыть о любимой женщине? Бродя по тихим улочкам Лондона, Джон мог поклясться, что его не покидает ощущение измены. Как будто он сбежал под прикрытием срочной командировки от склочной, вечно бурчащей, умеющей разговаривать только визгом пуль и взрывом снарядов жены, к спокойной, умиротворенной, как будто вечно немного сонной, любовнице. И вроде бы все отлично. Тишь, гладь, Божья благодать, только Джон не может пройти по улице не оглядываясь. Ему все кажется, что жена-война поджидает его за каждым углом. И безымянный палец жжет несуществующее обручальное кольцо.       Джон долго думал, что же привлекало его в этой жестокой неприветливой красавице? И понял – маки. Вплетенные в ее черные волосы крупные красные маки. Такие контрастно мирные и беззащитные на общем фоне. Только вот Джон не знал, что цветы тоже умеют убивать. Однажды он осознал это на себе. Однажды их очередная бурная ссора заставила его самого оказаться на операционном столе с раскуроченным плечом. Все то время, что Джон метался в забытьи, ему чудились ее ласковые извиняющиеся руки. В тот день британская авиация особенно рьяно громила пуштунов. Пожалуй, это был своеобразный, по-своему изящный, прощальный подарок. Вполне в духе его жены. Потому что, когда Джон очнулся – война была уже далеко. Он остался один на один с разрывающей болью в плече, трясущимися руками и негнущейся ногой. И тем горше было осознавать, что в их вечном противостоянии Джон проиграл. И теперь его жизнь – постоянная измена. Без права на реабилитацию. Без права на возвращение. Без права на ее любовь.       Отчасти спасает ситуацию тот парень из Бартса. Особенно, когда знакомит Джона со своей женой. С каким-то садистским упоением Джон всматривается в знакомые - незнакомые глаза чужой - родной войны. Ведь всем известно, что у каждого человека в мире есть близнец, так почему же у его войны не может быть сестрицы? Но все же, она иная. Ведь даже однояйцевые близнецы не схожи на сто процентов, уж Джон-то как врач знает об этом. Холодна, обжигает ледяными дождями и укрывается густыми туманами. У нее черные глаза темных подворотен, смрадное дыхание вонючих закоулков и алые губы, которые кажутся росчерком туши на ее бледном лице, как рваные раны на шеях убитых проституток. В этом вся лондонская война – внешняя изысканность и отвратительная изнанка, мастерски скрываемая за ней. Война Джона была более прямолинейна и менее скрытна. Ее кожа припудрена пылью и дорожной грязью. Ее руки пахли оружейной смазкой и покрывались грубыми мозолями от постоянного контакта с оружием. Ее одежда, выкрашенная в цвета камуфляжа, пропахла потом, но ничего более прекрасного Джон никогда не встречал. Она была великолепна в своей вычурности, неподражаема в своей контрастности. В ней отсутствовала та хрупкость и нежность, что присуща женщинам. Но за право обладать ею, сломать ее, боролись ежедневно тысячи мужчин. Да что там, целые нации. Ее страсть убивала. В буквальном смысле. Прожигала пулями, разрывала на куски бомбами и раскидывала по ссохшейся земле. Быть с ней было смертельно опасно, но тем притягательнее, тем ярче бурлил в крови азарт. Но теперь кажется, что она отступает. Ей не по нутру промозглый Лондон. Она остается жить лишь в жарких страстных снах, где песок скрипит на зубах, а кожу обжигает раскаленный пустынный суховей.       Когда Джон чувствует в руке привычную отдачу от старого-доброго «SIG-Sauer», подносит переставшие дрожать пальцы к лицу и вдыхает кисловатый аромат пороха и смазки, тогда ему снова кажется, что он опять там, с ней и его любимая смотрит на него из каждого чернеющего окна. Может быть, тот мужчина на складе был не так уж и не прав, говоря, что гуляя по городским улицам - Джон видит перед собой поле боя. Ведь истории знакомы случаи, когда жены уходили вслед за своими мужьями. А Джон ведь помолвлен с войной...