Друзья или...

«Корабль зашел в гавань». Не очень. «Корабль вошел в гавань». Лучше, но… «Входя в гавань, корабль…» Лео нервно забарабанил по клавиатуре компьютера, хмуро взирая на плоды своих творческих потуг. «Корабль — пыхтя?.. скользя?.. на всех парусах?.. на крейсерской скорости?» Нет. Думай. Корабль, рожденный его воображением, был старой здоровенной посудиной, пробивающей путь сквозь высокие волны. Как насчет этого? «Корабль, вспахивая море килем, вошел в гавань». О да! Блестяще. Лео опустил палец на кнопку Delete и с силой нажал. Теперь ему светил лишь белый значок курсора — солнечный зайчик на плоском голубом поле экрана. Он закрыл глаза, стараясь настроиться на работу. Лео почесал нос. Ему в голову начали приходить разные мысли. А ржавый металл трещит? И можно ли назвать это судно кораблем? Есть ли различие между кораблем и шхуной? Лео решил заглянуть в справочник. Нашел в энциклопедии раздел «Кораблевождение». Описание или картинка могли навести на мысль, вдохновить. Через полчаса Лео уже знал все и про всех на букву «К», он также узнал, чем отличается корабль от шхуны. Значит, все было правильно. Итак, корабль в гавани. Что же дальше? Лео взглянул на часы. Отлично! Время пить кофе. На кухне царил чудовищный беспорядок. И это в квартире, где живет женщина! Лео решил заняться уборкой. Согрел воды, налил в раковину, добавил пенящееся средство и вымыл пару тарелок, но тут до него дошло, что посуда и сама может отмокнуть. И вместо того чтобы заниматься бесполезным делом, взял в руки газету — вдруг он пропустил что-то важное? Он узнал, что в Рио температура поднялась до 105 по Фаренгейту, а в Анкаре — всего 35 по Цельсию. Нью-Йорк, с его 70 по Фаренгейту, оказался как раз посредине — просто удивительно! Он налил себе кофе и хотел отнести его на рабочий стол, как вдруг вспомнил, что в одном из ящиков расшаталась петля и уже несколько недель он никак не соберется ее прикрутить. Лео вздохнул — еще одна задержка. И все же не откладывай на завтра то, что можешь сделать сегодня. Где там отвертки? Через двадцать минут он вернулся на прежнее место, только сейчас ноготь большого пальца был залеплен пластырем. Он сидел с отсутствующим видом, ожидая, когда на него снизойдет вдохновение. В голове была каша. Лео завыл. Ну почему он не может писать? Что случилось? Раньше слова сами лились мощным потоком, как-то он написал за день рассказ. В неистовом стремлении опубликоваться он трудился, не зная отдыха, придирчиво оценивая свою работу, и с первой же попытки добился успеха, который принял как должное. Обыкновенное чудо. Все тогда было для него внове: увидев свой рассказ напечатанным, он пришел в восторг, а оформление книги его совершенно не интересовало. Он даже удивился, когда его попросили высказать свои пожелания в отношении обложки. Так же равнодушно он относился к издательским рекламным объявлениям, которые ему приходилось писать. И к рецензиям, падавшим к его ногам, словно персиковый цвет весной. Лео открыл нижний ящик стола, с трепетом вытащил папку с вырезками из журналов, лежавшую на дне, положил на колени, отъехал вместе со стулом назад и принялся листать страницы. По мере того как он читал, самодовольная улыбка все шире расплывалась у него на физиономии. Вот оно: «Мэдисон раскручивает сюжеты один за другим с изящной непринужденностью истинного профессионала и в то же время не отстраняется от своих героев, не теряет к ним сочувствия» («Нью-Йорк таймс»). Еще одна, из самых любимых: «Удивительно интеллигентный, он пишет блестяще, с изяществом, о котором многим писателям даже постарше приходится только мечтать» («Вашингтон пост»). В голове мелькали обрывки мыслей, никак не желавшие оформляться в слова. Все, о чем он мечтал, — соединить в своем романе достоинства «Больших надежд», «Великого Гэтсби», «Над пропастью во ржи» и «Шума и ярости». Сюжет был спрятан где-то в тайниках подсознания. Лео взглянул на часы. Хоть бы кто-то позвонил и пригласил его на ленч. Он вымучил еще два предложения, прочел вслух, напечатал различными шрифтами, выбирая наиболее впечатляющий вариант, и попросил компьютер сообщить, сколько он настругал слов (163). Может, вдохновение не идет потому, что он голоден? Лео пошел на кухню и стал готовить сандвич: ветчина, сыр, укроп, горчица. Мозг был занят сложными вычислениями. Предположим, он будет писать двести слов в день, в неделю — примерно тысячу; таким образом, с учетом выходных и отпуска, остается еще два года до окончания работы. Два года, Господи! Ему будет тридцать четыре, почти полжизни позади. И где гарантия, что он вообще напишет этот роман? Если быть честным, его продуктивность за последние два года оставляет желать лучшего. Один рассказ, россыпь ярких, но весьма быстро забытых статей в журналы, пара дюжин обзоров. Лео принес сандвич в гостиную, прихватив бутылку лимонада, и включил телевизор. Очень важно быть в курсе того, что творится на ниве поп-культуры. К тому же нельзя работать и есть одновременно. Пять благословенных минут он слушал признания толстухи в ковбойских ботинках, испытавшей на себе сексуальные домогательства. Мужчина с накладкой из искусственных волос на месте лысины, одетый словно для игры в гольф, вытягивал из нее одну сальную подробность за другой до тех пор, пока женщина не разразилась рыданиями, на что публика в зале ответила дружными аплодисментами. Должно быть, публичные казни так же будоражат общественное сознание — такого рода шоу не что иное, как корректная замена кровавых зрелищ, подумал Лео, переключая приемник на другой канал. Но сколько ни щелкай пультом, везде одно и то же — коктейль из приятно возбуждающих пошлостей, скуки и детской беззаботной жестокости. Лео печально покачал головой и включил другой канал. Иногда Лео задумывался о том, стоило ли вообще связывать жизнь с литературным творчеством. Не лучше ли было податься в Голливуд и писать сценарии-однодневки? О, надо же — «Баффи — покоритель вампиров». Лео хлопнул себя по колену. Франц Леопольд, глядя на экран, медленно жевал бутерброд. Он отправил в рот последний кусок, когда зазвонил телефон. Недовольно фыркнув, Франц Леопольд нехотя поднялся с дивана и, приглушив звук, пошел к телефону, продолжая смотреть на экран. — Да? — Ого. Похоже, у Баффи будут проблемы с этим красноглазым парнем, который крадется к нему сзади. — Привет! Алиса дома? — Голос мужской. — Нет, — пробормотал Франц Леопольд, дожевывая сандвич. — А вечером будет? — Наверное. — Ладно. Я перезвоню. Передайте, что звонил Макс. — В трубке раздались гудки. Через пять минут повторилось то же самое, за тем исключением, что мужчина назвался Фернандом. Франц Леопольд разозлился. В конце концов, он ей не секретарь. У него работа. Как только он узнает, что случится с Баффи… Черт! Опять телефон. Они что, не могут дождаться конца рабочего дня? Мужчина, назвавшийся Лукасом, заявил, что звонит из своего лимузина. До чего же у Алисы приставучие кавалеры. — А вы, кстати, кто? — поинтересовался Лукас. — Не ее ли муж, ха-ха? — Я… Я здесь живу. — Франц Леопольд был в бешенстве. — А, понятно. Вы и есть тот самый гей? — Нет! Франц Леопольд швырнул трубку. Разве можно работать, когда без конца отвлекают? Франц Леопольд снова уставился на экран. Женщину в белых, плотно облегающих теннисных шортах заслонил огромный наплывающий пакет с тампаксами. Чудесно! Грандиозно! Он пропустил самое главное в фильме. Дракас выключил телевизор и вернулся в свой «офис» в самом мрачном расположении духа. Вещи Фамалии заполнили все пространство: везде были развешаны платья, на краю книжной полки примостились баночки с лосьонами и кремами, воздух был пропитан ароматом духов. На подоконнике появились какие-то чертовы цветы — ирисы, что ли? Или гладиолусы? Какие-то высокие красные штуковины — такие изображают на слащавых открытках. Мужчине для эффективной работы нужен строгий порядок, все должно быть просто и аккуратно. Это кабинет, а не салон красоты. Внезапно Франц Леопольд увидел пачку журналов под кроватью и зашипел в гневе. Может, ему бы понадобилось сослаться на какую-то статью! Да как она посмела сунуть их под кровать?! Он мог потратить часы на поиски! Некоторые она даже открыла и перегнула! Франц Леопольд сердито вытащил стопку из-под кровати. Некоторые страницы пестрели пометками. Из журнала выпала незакрепленная страница — наверное, реклама. Он подобрал ее. Черновик письма. Чем дальше он читал, тем явственнее на его физиономии проступала злорадная ухмылка. Вот до чего она дошла! Похоже, начала охоту за новым бойфрендом — некого стало мучить. «От Алисы (его электронный адрес). Тема: свидание. Я видела ваше объявление в «Книжном обозрении». Если вы заинтересованы в том, чтобы поужинать в этот выходной с высокой / привлекательной — вычеркнуто, стройной — вычеркнуто / блондинкой, работающей / 35 — вычеркнуто, 33 — вычеркнуто, 29 — вычеркнуто /, около тридцати, свяжитесь со мной и убедите в том, что нам следует встретиться. Звоните только вечером, связь по электронной почте — исключительно с полуночи до 7 утра. P.S. Если трубку возьмет мужчина — это мой сосед по квартире. / «Он только друг» — вычеркнуто, «он мой брат» — вычеркнуто. / Он гей». Франц Леопольд ударил кулаком по столу, схватил ее дурацкие цветы, свернул им головки, словно цыплятам, после чего запихнул в корзину для бумаг. Как посмела она дать его электронный адрес каким-то придуркам из Клуба одиноких сердец? Как посмела она осквернить его компьютер, его священную директорию, в которой он хранил сокровища своего сердца, свои мысли и надежды, безвкусными любовными записочками? Кого это она назвала геем? Франц Леопольд заходил по комнате, пиная ногами попадавшиеся на пути коробки с обувью. Она дала им его телефон, мало того, что это опасно, так теперь всякие идиоты еще долго будут звонить сюда уже после того, как она съедет. Надо же быть такой эгоисткой! Когда раздался очередной звонок, Дракас, как разъяренный бык, бросился в гостиную.