Зависть

Судзуран уходит. Ободранный, побитый и торжествующий, волоча раненых и прихваченные трофеи, с бодрым гоготом вспоминая подробности отгрохотавшего сражения, Судзуран уходит в пыльное марево странного, знойного дня – дня разбитого Хосэна. Еще долго мерзким медным привкусом крови и нагретого солнцем железа этот день будет оседать в памяти тех из Хосэна, кто дрался сегодня и проиграл, и тех, кому это поражение бережно передадут, как обожженное знамя, чтобы злее горела жажда реванша. Но это будет потом. А сейчас, оглушенные и раздавленные, все наши только приходят в себя, чтобы собраться с духом и силами и посмотреть друг другу в подбитые глаза. И только я совершено целый сижу на раскаленной солнцем крыше и, машинально подкидывая на ладони камешки, смотрю вслед уходящему Судзурану. «Уходите. Уходите, но помните, что остался еще тот, кого вы не сломали и не сломаете и кто однажды придет и сотрет ваши наглые ухмылки раз и навсегда! Я, Тацуя Бито, приду, и Хосэн будет идти за мной следом!». Вот так или примерно так я буду должен сказать на собрании, посвященном великой мести Судзурану, которое Тайга соберет не позднее сегодняшнего вечера. Я через силу усмехаюсь. Долбанный Судзуран заложил еще один солидный кирпич в и без того внушительное здание моих долгов. Не ходить бы никуда. Сидеть здесь, на крыше, смотреть вслед воронью и завидовать. Нет, не победе – что победа? Всего лишь пыль сегодняшнего дня, которая осядет, раны, которые заживут. И не их такой всей, куда бы деться, великой дружбе, которая в самый ответственный момент заставляет их прекратить бить морды друг другу и успешно переключиться на внешних врагов. Я одиночка, и мне не нужны друзья. И даже не их гопнически шикарным черным пиджакам и отточенно шпанячьей походке. Я завидую их свободе. Их облезлой, драной, наглой, как они сами, свободе. В Хосэне с этим всегда были проблемы. Если ты пришел сюда – что ж, надень белый пиджак, обрей голову, тренируйся и мечтай. Мечты тоже уставные, и их две. Личная – войти в элиту и отрастить волосы и общественная – сломать хребет Судзурану. Я опять невесело усмехаюсь. Все ж таки, мы шпана не хуже Судзурана, да и полиция жаждет с нами встреч не меньше, чем с ними, а всяких обязанностей, установок и долгов у нас, как в каком-нибудь Шаолине. Раньше, когда я еще умел смеяться, я думал, что все эти условности и долги – фигня и шуточки, которые для меня, прекрасного, не имеют никакого значения. Я даже волосы отрастил внагляк и раньше, чем положено. Великий бунтарь ага, куда там остальным. К этому, кстати, все отнеслись снисходительно, даже Тайга. Меня тогда раздувало от самомнения, и простая мысль о том, что обезьяна в клетке тоже имеет место для маневра – например, повисеть на потолке – мне в голову не приходила. А потом случилось то, что случилось. И долг носить сменку ушел куда-то в сторону. Теперь я должен возглавить Хосэн. Я должен победить Судзуран. Я должен отомстить за брата. Как всегда, при мыслях о брате стыд обжигает мне лицо. Прости, Макио. Я плохой брат. Я знаю, что должен гореть ненавистью и местью в пять, в десять раз больше, чем Тайга, чем весь Хосэн. Но ненависти нет. Прости. Кого из Судзурана мне ненавидеть? Я ведь видел глаза Тамао в тот день. В них был только ужас и страх, как и в моих. За что ненавидеть его? Каваниши?.. Однажды я видел, как на обочине дороги умирала сбитая собака. В суде Каваниши был похож на нее. Этот ворон уже больше никогда не взлетит. Ты бы придумал месть хуже, Тайга? Ты бы придумал. Я – нет. Единственный, кого я могу ненавидеть, – это я сам. Прости, Макио, я не жалуюсь. Я сделаю все, что должен сделать. Просто я завидую тем, у кого есть выбор. Генджи начал с нами войну, и это был его выбор – нелепый, проигрышный, дурацкий, но его собственный. Тамао пришел к нему на помощь и победил тоже по своему выбору. И уж, наверное, когда Хироми станет королем Судзурана, этого будет хотеть он сам. А я… долг стоит за моей спиной. Говорят, если, наклонившись, умываться над раковиной и резко выпрямиться, то в зеркале увидишь демона, который стоит за плечом. Я так делал. Иногда мне казалось, что я видел какую то тень. У нее было лицо Тайги, а иногда брата. Но чаще у тени за моей спиной было фарфоровое лицо Рё. Только не надо мне рассказывать про свободу, которая внутри тебя, и что выбор и выход есть всегда. Если ты родился вороном, у тебя, конечно, есть выбор – взлетать или нет. Но родившийся волком не взлетит никогда. Интересно, как было бы, повернись судьба чуть-чуть по-другому и попади я в Судзуран. А что? Отрастил бы себе волосы до задницы и покрасил их во что-нибудь кислотное, бил бы морды всем, кого это не устраивает, завел бы себе кучу друзей и еще больше неприятелей, может, даже бился бы за трон. А может, и нет. Мне было бы достаточно потеряться в забитых граффити стенах и сбежать от того, кто стоит за моим плечом. Забавно, что сказал бы Тайга, узнай он о том, как надежда Хосэна, оплот и всякое такое, перед сном мечтает быть никем в Судзуране. И засыпает почти счастливым. Ну, что же. Не судьба. Однажды, уже очень скоро, я возглавлю Хосэн. Я буду говорить правильные слова и делать правильные вещи. И если найдется наглый мальчишка, который рассмеется мне в лицо и скажет, что его челка ему дороже моих гребаных правил, которые я могу свернуть трубочкой и засунуть в дырочку, я разобью ему лицо без всякой пощады. Тем самым я дам ему выбор – покориться и остаться или не покориться и уйти. Ну, или не покориться и не уходить. Это много больше, чем когда-то предлагали мне. А потом мы пойдем на Судзуран, который встретит нас обычными наглыми ухмылками, и будет война. Скорее всего, в бой их поведет Хироми, и нелегко, очень нелегко нам будет повыдергать ему перья. Но я должен победить. Я сижу, прислонившись головой к теплому от солнца парапету, и камешки давно просыпались с ладони мне под ноги, сложившись в затейливый, бессмысленный узор. Когда-нибудь я отдам все свои долги и приду сюда снова. Снова сяду здесь и буду сидеть долго, долго, пока солнце не нагреет меня, как плиты парапета, пока каменный узор под ногами не обретет единственно возможный смысл и ветер не рванет меня за плечо. Тогда я встану на краю крыши и узнаю, обрел ли свободу. Я узнаю.