cyclicity;

Альма была там со своим отцом. Они прошли эту дорогу вместе; бок о бок. Долгий, изнуряющий путь до развала Федерации; от кровавой бани рушащегося Сан-Диего и нефритовых джунглей, посреди затопленного Каракаса. Упрямый Элиас вел её сквозь тернии и Альма предпочитала не думать о боли. Она мечтала обо всём вокруг — голубых заливах небес, зелёных, перенасыщенных полях и мягкой траве. На ум приходили воспоминания — о траве, которая множество повторяющихся раз расплывалась алым колером под её ногами, о горячем песке насквозь пропахшим дымом и железом, о залитых кровью закатах. Альма зарылась ногами в этот песок из воспоминаний — ржавый от запекшейся красноты на солнце и уставилась вдаль на дотлевающий в багряном закате город. Падающая империя Федерации в этот вторник перестала быть фениксом; им всем пришлось обратиться в пепел.

***

Альме не нравился Джонатан Айронс; Альме здесь, в их новой, почти кукольной жизни, никто особо не нравился. Элиас просил подождать; впервые после смерти всех, он о чем-то её просил. Альма не любила просьбы. Альма не собиралась их исполнять. Меррик, Крис Грин, её умирающий брат Логан — они все просили её ждать; не высовывать голову из красного песка и ждать. А потом бежать что было сил, прятаться и снова ждать. Цикл за циклом — с бараньим упорством делать то, что приказано, хоть и слышалось как просьба. И вот сейчас они стояли на новой земле — чистой и пахнущей непривычно свежим воздухом; у Альмы защипало в носу.

***

Их отправляют в Сеул. Жизнь там иная, совершенно непохожая на будни при Федерации и Альма быстро привыкает к нормальному. Из былого только боль, отражающаяся в зеркале и воспоминания загнанные прочь в кошмарные сны. Это шанс начать все заново, но Альме ненужно все сначала, она хочет просто быть здесь и сейчас. Ощущение нормальной жизни — вкусная еда на завтрак, долгий сон в выходные и мирные улицы Сеула. Но все не так; нормальные дни быстро и больно катятся вниз, в пропасть Адского пекла. Все возвращается на круги своя.

***

— Жизнь циклична, — говорит Элиас и Альма закрывает лицо руками. Она ненавидит войну — осколки под подошвой ботинок и оружие в руках; там, где не пахнет кровью, воздух пропитан свинцовым дождем. Лицо Альмы залито кровью; во рту — кровь, вместо слёз — кровь, всё вокруг — одна сплошная кровавая амброзия алого колера. Уокер отбросило взрывной волной прямо на покореженные сваи, торчащие из разломанного многоквартирного блока. Арматура диким пейзажем выходит наружу через её униформу; топорщится сквозь живот, пробирается к шее, вытягивая колья-руки насквозь из плеча. Девушка чувствует, как по подбородку уже хлещет кровавая лава и запрокидывает голову назад, ловя несуществующие звезды раздолбанной Сеульской улочки. Звезды похожи на мельчайшие искры сыпящиеся от боли при каждом вздохе и Альма уже не различает их сияния. Она думает о кровавой пелене затягивающей небо Сеула, о всполохах и рубиновых вспышках зажженных фаеров; мечтает о завтра; о жалком — проснуться. Она умрет с разбитым сердцем; кто-то говорит ей, что отец не дышит.

***

Кормак толкает инвалидную коляску прочь от аллеи кладбища. Альма всю дорогу молчит, сегодня это уже четвертые /её/ похороны. Когда Митчелл проходит мимо и кивает ей головой, Уокер поджимает губы и салютует в ответ; ей нечего ему сказать. Всех их близких засыпали землёй и этого уже не вернуть. И это крепче любой стали, что въедается прутьями под кожу и плывет среди ночи кошмарным сном, бушует по венам вместе с концентрированным кортикорелином; крепче веры, сильнее жажды смерти. Уокер стоит напротив треснувшего зеркала; Элиас не шутил когда просил заменить его — смерть случилась. Альма вытирает ватным диском слой тонального крема, на бледной коже проявляются зеленеющие ржаво-багровые синяки; трубка из мягкого пластика торчит под носом и подает кислород из баллона под ногами; эластичный корсет больно сжимает рёбра. Девушка включает холодную воду и трёт лицо ладонями до красных пятен на лбу и подбородке; набирает полный рот и выплевывает; она поднимает голову и хмурит брови не находя отца в отражении позади.

***

Альма дремлет. Гидеон сидит рядом с койкой на жестком стуле и смотрит на её лицо — в ссадинах, в шрамах и синяках. Он почти мажет взглядом по её лицу и Уокер просыпается. Альма смотрит на капитана и желает отыскать в его взгляде отвращение или хотя бы жалкий его намёк, но ничего кроме спокойных, синих льдин она не находит. Это её злит. — Ты чуть не ушла, — холодно говорит Гидеон; она знает, что он имеет ввиду. Альма только усмехается, скрывая за оскалом вспышку боли где-то в районе несуществующей руки. Капитан схватывает её пальцы и крепко сжимает, целуя разбитые костяшки. — Я заберу тебя отсюда, — шепчет он, горячим дыханием скользя по её замороженной коже. Альма глотает злые слёзы. — А как же отец? — Хватит, Альма, — злится мужчина. Уокер отворачивается от него и сжимает зубы, чтобы не закричать; Гидеон выпускает её холодные пальцы. — Перестань верить в войну. Есть много мест, где её нету. — Жизнь циклична Гидеон, — пожимает она плечами, резко поворачиваясь к мужчине. Капитан мотает головой и улыбается, скребя пальцами по её щеке. — Уедем в Лондон, как только ты поправишься.