Рокировка 2: Пешка, дошедшая до противоположного края.

      Ночью ему снится Дедал. Переплетение лабиринтов здания и люди, бывшие товарищи, голоса и звуки, присущие только этому, особенному месту. Бетонный пол под ногами гулом отдает каждый его последующий шаг. Его не тревожит, что время уже заполдень, а людей почти нет. Продолжая идти, он замечает, как редкие прохожие начинают оборачиваются в его сторону, останавливаются, смотрят. Шинья не сразу видит, как на их лицах вырастают фарфоровые маски, но ему не составляет труда разглядеть их внимательные взгляды, слышать шепот из неподвижных губ. Переходя на бег, чувствуя необходимость куда-то успеть, он замечает, что все вокруг приобретают враждебные черты, но волнения из-за этого нет, лишь некое разочарование и не свойственная тоска, которая сразу же исчезает, как только он оказывается у своей цели — двери с перетянутой через засов металлической цепью. От одного рывка она рассыпается на множество звеньев, только взамен металлического отзвука, раздается звук разбивающихся фарфоровых масок. Дверь выводит его на крышу. Жар и запах нагретого солнцем рубероида бьет в нос, дышать становится сложнее. Он помнит это место — школа, и помнит, что тут произошло полгода назад. В руках сразу же чувствуется тяжесть винтовки Курта, где-то недалеко разносится гул вертолетных лопастей. Не задумываясь, Шинья прижимает приклад к плечу и, как и в тот раз, направляет оружие на крышу здания напротив. Но на этот раз через прицел на него смотрит Аканэ. Поворачивается в его сторону и, улыбаясь, ждет, нисколько не боясь того, что он может сделать.       — А хотя, какая разница, — женский голос совсем рядом.       Оборачиваясь, Шинья видит Рейнеку. По ее одежде медленно поднимаются языки пламени, после огонь вспыхивает с новой силой, и он просыпается.       Глотая прохладу утреннего воздуха, смахивает испарину со лба. Вновь ложится обратно на подушку, и только потом, как будто вспомнив что-то важное, поворачивает голову набок. Аканэ по-прежнему спит, тихо посапывая. Давно скинутое одеяло отброшено в ноги, майка, которую она натянула во время его отсутствия, неприлично задралась, выставив на обозрение светлую ткань нижнего белья. Приподнявшись на локтях, он некоторое время наблюдает за ней, после все же уговаривает себя укрыть этот "соблазн" и окончательно проснуться.       Несмотря на ночные заморозки, в неотапливаемом помещении остается тепло, разницу в температуре он чувствует сразу, как только, одевшись, выходит наружу. Светает. Мышцы непослушно отходят ото сна после легкой разминки, и к тому времени, как солнечный свет касается крыши дома, он уже в полной работоспособности возвращается в комнату.       — Консервированные сливы или персики? — спрашивает Шинья, садясь на край кровати. Достаточно тихо, чтобы не пугать, и все же, от неожиданности она вздрагивает и вопросительно моргает, быстро оглядывая комнату.       — Чего?       — Я спрашиваю: сливы или персики, — повторяет он, — что бы ты хотела на завтрак?       От внезапности происходящего она вновь хлопает глазами и застенчиво тянется за одеялом; несмотря на случившееся ночью, быть в полураздетом виде в его присутствии ей вдруг становится стыдно.       — Хорошо, — по ее поведению заключает он, — буду ждать тебя на кухне. Мне удалось разобраться в системе водоснабжения и отрегулировать подачу горячей воды. Так что можешь воспользоваться душем.       Кивнув, она провожает его взглядом, пока он не доходит до двери.       — Все в порядке?       — Да, — все также сжимая край одеяла, вновь кивает она. - Персики.       Уходя из их спальни, Шинья вновь терзается сомнением, что он что-то делает неправильно, не так как нужно в данный момент. Погружаться в эти размышления с раннего утра, когда еще не совсем понятно, как может обернуться день, идея не очень хорошая и сквозит самобичеванием, которое сейчас совсем будет не к месту. Проблем и без этого много, кажется уже и не важно, в какой последовательности ему предстоит их решать. Но все же, когда она появляется в столовой в слегка помятом от лежки в сумке строгом костюме, его задевает некоторая отстраненность в ее поведении.       Взамен вчерашних консервных банок сегодня они могут позволить себе нормальные тарелки и теплую еду, хотя единственное, что приковывает внимание обоих, это только что сваренный горячий кофе. Настоящий, ароматный, которым, несмотря на устойчивый ассоциативный ряд, даже Аканэ не хочет брезговать. Дефицитные консервированные фрукты остаются нетронутыми, такое же внимание уделяется еще одной найденной при дневном свете порции тушеного мяса. Тишина давит редким постукиванием чашек по столешнице. Она молчит, думая о своем, он наблюдает и первым не выдерживает.       — Не хочешь поговорить о вчерашнем?       — А? Нет.       От вопроса она давится кофе, кашляет в кулак и косится на настенные часы. Дом мгновенно перестает казаться ей чем-то безопасным, да и тема разговора, для которой еще ночью ей хватало смелости, по утру опять кажется неуместной.       — Тебя вчера пытались убить, — уточняет Шинья, ловя ее смущение.       — Да, прости, я...       — Все нормально, — он отставляет чашку, пользуясь этим движением, чтобы отвлечь себя от чрезмерно давящего наблюдения за собеседницей. — Тебе не нужно краснеть, если я скажу, что мне было хорошо.       Своего рода комплимент, только Аканэ все равно не знает, как реагировать. И не понимает, почему ее так волнует то, что неизменно происходит между взрослыми людьми после длительных отношений. Это было естественно. Это было приятно, очень лично и особенно. Ночью. Сейчас же он прежний Когами, каким был еще вчера, и она старается отогнать воспоминания о том Когами, чей стон она слышала у самого уха.       — Я бы не хотела опоздать на работу. Подожду тебя на улице.       Перво-наперво он допивает свой кофе, наспех прибирается на кухне и в гостевой комнате. На все уходит не больше десяти минут. Она все это время ждет, сидя на бордюре у мотоцикла, проклиная себя за трусость и детскую застенчивость. В голове яркими искрами вспыхивают кадры ночного времяпрепровождения, не отгоняемые пошлые звуки, и чувство того упоения, что последовало после. И все это неизменно вызывало улыбку и желание повторить, хотя как, точнее, каким образом признаться в этом Шинье, ей определиться не выходит.       Когами окликает ее, проходя мимо. Не задерживаясь, на ходу проверяет ПНР, надевает шлем и, не в силах удержаться, произносит вслух небольшую колкость, когда она пристраивается на мотоцикле за его спиной.       — У тебя милая родинка на внутренней стороне бедра, ты знала?       — Ты невыносим.       Уткнувшись ему в спину, ей не удается сдержать смех с наигранной злобой, хоть оба и понимают, что задумка, своего рода отвлечься, спрятавшись вдали от привычных мест обитания, полностью себя оправдала. За все утро она не думает ни о двойном покушении на убийство, ни о нераскрытом деле, попахивающем крахом системы правопорядка для всей страны. Хороший способ вытряхнуть из головы все негативные мысли, теперь же, остается только сделать так, чтобы его можно было еще и повторить.       Всё идёт по плану. Не заезжая домой, он сразу отвозит её в Бюро, высаживая у въезда на автомобильную парковку. Запасной коммуникатор, выданный по причине неисправности основного, первым звонком сообщает Шиньи, что она на связи. После этого он находит себе место для наблюдения и ждёт. Всё самое важное остаётся за Аканэ. Пока поиск по фотографии не даст результатов, следовало набраться терпения и продолжать делать вид, что всё нормально. Вести обычный образ жизни, стараться избегать электроники и чаще оглядываться по сторонам. В каком-то смысле, в этом не было ничего сложного, даже затруднительного. Или "не было бы", не имей она тех знаний, что привезла с собой из Дансана.       Пожелание привычного доброго утра, при входе в кабинет, игнорируется полностью.       — Инспектор Цунэмори, вы убеждали нас, что ничего не должно случиться. Вы хоть понимаете, какой опасности вы себя подвергли вчера? — срывается Гиноза. — Сбежать с места происшествия и лишь спустя пару часов обратиться к врачу. Что вы этим хотели доказать?       — Для работника Министерства Благосостояния, — со своего места вмешивается Мика, — относиться так к своему гражданскому долгу, недопустимо.       — Аканэ, они правы, — даже Яёй, — не стоило игнорировать помощь. Тебе нужно было подумать о себе.       Аканэ еле успевает дойти до своего места, чтобы не начать оправдываться, слишком неожиданным оказывается напор коллег. Ожидаемо, если судить по ситуации, тем не менее, подготовиться к такому она не успевает.       — Со мной всё хорошо, не стоит волноваться.       — И это всё? — удивляется Гиноза.       — Да.       Словно ничего не случилось, или произошедшее уже привычная обыденность в её жизни. Гиноза остаётся стоять, не понимая такого отношения к собственной жизни. Сейчас он не знает, что его злит больше: её хорошее настроение, с не слетающей с лица улыбкой, или та беспечность, которую проявил Когами. Раскрытый на экране отчёт с места происшествия списывает всё на проблемы электроники, связанные с заводскими неполадками бортового компьютера. Специалисты в этом уверены, даже приводят цифры: один случай на десять тысяч сошедших с конвейера машин. Бывает. Простое объяснение, только после покушения на убийство, в него особо не верится. Случайность? Нет. Ещё ему хочется спросить, почему отключила коммуникатор, так внезапно поставив вчера всех перед фактом. Почему костюм мятый? Почему улыбка не сходит с лица? Почему его, коллегу и друга, так волнует эта чёртова улыбка? Ему нечем ответить ни на один из поставленных вопросов. Он не может задать их в слух, и опять кормит себя догадками, держа её непроницаемый взгляд.       — Как знаете, инспектор Цунэмори, — цедит он, возвращаясь на своё место.       Прозвучало довольно неприятно. Слишком холодно, даже для формального общения в рабочее время. Занять его место в деле нравоучений, никто не торопится, потому демонстративно громкий вздох Шимоцуки, как гонг, отделил первый раунд утренних дискуссий, начав второй.       — Караномори не смогла с вами связаться, инспектор, — начала она издалека, — сказала что-то про поиск совпадения лиц.       — Есть результаты?       — Мне неизвестно. В связи с личным распоряжением шефа Касей, мне запрещено участвовать в расследовании. Знаете, весьма дурно пахнущий запрос, за спиной всего первого отдела, — Аканэ ловит себя на мысли, что это уже второй раз за последние несколько дней, когда желание Мики - высказать своё недовольство - просыпается именно на глазах исполнителей. — Мне единственной удалось выйти на след преступника, и, несмотря на это, вы настояли на моём отстранении. Как вы можете это объяснить?       Скрещенные в её манере поведения руки на груди и слегка задранный вверх подбородок не сулили быстрой капитуляции, даже если Аканэ предъявит неопровержимые доказательства необходимости такого решения. Только сегодня, отчего-то даже младший инспектор не может испортить ей настроение. Шимоцуки присуща дотошность и мнительность, касающаяся недооцененности своей персоны - качество, мешающее ей сработаться с коллективом и, наконец, отбросив предрассудки, действительно заняться делом. Аканэ честно верит, что у девушки блестящее будущее в Бюро, а ей, как наставнику, нужно активизировать этот потенциал. К сожалению, пока что ей этого сделать не удавалось, так же, как и новичку увидеть в своём наставнике того, у кого стоило бы поучиться, а не искать повода для оскорбления при каждом удобном случае.       — Мне бы не хотелось понапрасну рисковать сотрудниками Бюро, я и сама могу справиться с этим делом.       — В одиночку? — не унималась Мика. — Не слишком ли вы много на себя берете?       — У меня хороший показатель раскрываемости, инспектор Шимоцуки. Не стоит недооценивать мой опыт. К тому же, я обоснованно подхожу к своей работе. Если чутьё подсказывает мне, что нужно поступить так, а не иначе, я ищу оправдание своим действиям до того, как их совершу. В таком способе ведения дел нет ничего особенного, я ведь всё-таки получила одобрение Сивиллы на эту работу.       Упоминание Сивиллы, как заклинание, действовало на подчинённую безотказно. После этого она обычно замолкала, до следующей предоставленной возможности вновь указать на чьи-то недочеты, и ретировалась. Этот раз не был исключением. Медленно встав, Мика вышла из кабинета под провожающие её взгляды исполнителей, оставив людей, по её мнению, ничего не понимающих в работе, наедине.       — Цунэмори, что это значит?       — О чём это она?       Гиноза и Кунидзука ждали от Аканэ ответа на тот же вопрос и, в отличии от Шимоцуки, гордыней не страдали.       — Тот, кто пытался меня убить, обладает ассимптоматикой, как и Макишима. Чем меньше людей втянуты в расследование, тем проще будет сохранить оттенки психо-паспортов участников.       "... тем меньшим людям мне придётся врать и подвергать опасности" - продолжил уже внутренний голос.       — Я должна учесть все возможные варианты и взять на вооружение опыт, полученный при расследовании аналогичного дела.       Аканэ смотрит на Гинозу, надеясь увидеть в нём понимание, и он медленно закрывает глаза, показывая, что в этом вопросе полностью с ней солидарен.       — Если ты не забыла, меня это уже не заботит.       — Гиноза, — улыбнулась она в ответ, — поэтому я прошу вас и исполнителя Кунидзуку не вводить в курс дела инспектора Шимоцуки. Если будет нужно, я поговорю с ней сама, — несколько движений по клавиатуре и на мониторах исполнителей появилась фотография Мэтью Стенфорда, — этот человек стоит за покушением на меня. Его сообщник принимал непосредственное участие в убийстве неизвестной. Когда Караномори выйдет на его след, мы получим ответы на все интересующие нас вопросы, но пока что это дело находится на личном контроле шефа Касей и разглашению не подлежит.       — Европеец.       Озадаченность Яёй Цунэмори вполне понятна, только посвящать их обоих в подробности, приведшие к озвученному ранее выводу, она не будет.       — Да.       Короткое и ёмкое, подразумевающее, что остальное для поимки преступника ей знать не обязательно.       Тенью Шимоцуки Аканэ покидает кабинет. Мысли путаются, норовя подстегнуть её к ненужному звонку на наизусть выученный номер ID, и в лифте, забившись в угол за спинами других пассажиров, она сильно сжимает глаза и вертит головой. Всё равно думать получается только о прошедшей ночи. Еще немного об утреннем разговоре, после мысли делают стремительный кульбит и всё по новой. На нужном этаже она заходит в уборную и, умывшись, долго вертится, разглядывая своё отражение в зеркале, не понимая, что он мог в ней найти. Невысокая, с маленькой грудью, совсем не следящая за модой. Повертевшись у зеркала, ей кажется, что в ней нет ничего, что могло бы привлечь мужчину, разве только что родственная ему душа.       — Соберись же, — говорит ей её отражение, и она отвечает ему еле заметным смущением.       — А, Аканэ, — Караномори единожды оглядывается в сторону входа в лабораторию и возвращается к своим делам, — я не могла с тобой связаться. У меня есть для тебя кое-что интересное.       — Удалось выйти на след подозреваемого? — не здороваясь, инспектор проходит ближе, занимая привычное место за спиной аналитика.       — Нет. Должно быть он знает, что мы его ищем, поэтому предпринял меры. А вот запрос на выяснение личности от второго подразделения, может тебя заинтересовать.       — Второго подразделения?       — Да. Помимо тебя у нас есть еще инспекторы, и они тоже иногда успевают отхватить себе работы, — язвит она, кратко вводя в курс дела, — Аяонаги обратилась ко мне сегодня утром. Ничего такого, как в твоём случае, обычное самоубийство. Знаешь, не такая уж и редкость, если между нами, об этом просто предпочитают не говорить. Массовое затемнение оттенков и всё такое.       За всё время разговора, Караномори так и не оторвалась от клавиатуры, продолжая вводить данные, перещелкивания на экране различного рода таблицы. Было видно, что работы у аналитика много и то, что она тратит драгоценное время на разговоры, её нисколько не заботит.       — Причём тут я, Шион?       — Личность определить не выходит, похоже нелегал, только это европеец. А европейцы, нынче по твоей части, может ты его узнаешь?       В обнимку с тостером, в ванной с искаженным от боли лицом. По кадрам, что ворохом данных криминалистических дронов рассыпались по экрану, ей без труда удаётся признать того мужчину, за которым им пришлось гнаться вместе с Когами. Только на этот раз он был гладко выбрит и уже никуда не торопился. Снимки улик, вещей, разбросанных в ванной комнате, общий снимок всего помещения.       — Как же так?       — Я оказалась права. Ну же, где мои аплодисменты? — оторвавшись от работы, Шион, начав было хлопать, непроизвольно скривила лицо, не увидев поддержки.       — Это не может быть самоубийством.       — Ну, причина смерти - поражение от удара тока большой мощности. Думаешь кто-то подкинул ему тостер в ванную?       Именно так она и думала. Всё было слишком подозрительно и слишком удобно для человека, желающего избавиться от подельника. Даже несчастный случай смотрелся бы менее странным. А ведь работая вместе, этой паре удавалось совершать правонарушения, хорошо распланированные и подготовленные, и если бы не вмешательство третьих лиц, у них были бы все шансы на успех. Теперь же, Стэнфорд намеренно оставил себя против инспектора Бюро в одиночку. Зачем? Аканэ запрокинула голову, прикрыв глаза, сводя имеющиеся факты воедино. Была ли причина его устранения в конфликте, или он действительно израсходовал свою значимость в планах Стэнфорда? Преднамеренное убийство, когда они почти добились своего, может всё не так просто?       — Мне нужно поговорить с инспектором Аяонаги, — разрывает она тишину.       Даже не задумывается, что произносит вывод умозаключений вслух, выходя из лаборатории. Караномори её внезапному уходу даже не удивляется. Закуривает новую сигарету, щелкает по клавиатуре, завершая, наконец, анализ, и откидывается в кресле. Поток данных перед ней сливается в общий каскад пестрой массой цифр и буквенных обозначений. Какие-то дублируются в боковой колонке, уходя на отдельную панель, другие исчезают, доходя до низа экрана. Раз за разом, подсвеченные красным цветом они бросаются в глаза. Шион хмурит брови, провожая уходящие в бок цифры, и пепел летит на белоснежный халат, оставляя на нём выжженный след.       Недолгая беседа с инспектором Аяонаги окончательно рассеивает все сомнения. Выводы получаются вполне правдоподобными, хоть и озвучивать их в чужом присутствии она не решается. Желает удачи и преждевременно заканчивает свой рабочий день, сославшись на необходимость наведаться к врачу, в связи с недавно полученной травмой. Ложь, такая правдоподобная и слетающая теперь с её губ почти через раз, принимается за правду, и Аканэ невольно удивляется, как ей удалось так быстро научиться врать, не вызывая подозрений.       — Как всё прошло? — встречая на выезде, интересуется Шинья.       — Лучше чем я ожидала, — устраиваясь позади него на мотоцикле, отвечает она.       Дождавшись удобного момента, он выруливает через встречную полосу в сторону второстепенной магистрали и уходит на большой скорости, исключая любую возможность преследования.       "Дом". Душ. Мокрое полотенце, препятствующее каплям спадающим с волос воды намочить домашнюю одежду. Ей до сих пор неуютно находиться в доме профессора Сайги. Разгуливать тут в домашней одежде, пользоваться вещами хозяина, словно он вот-вот появится на пороге, и ей придётся оправдываться за своё поведение. Но и к этому привыкаешь. Она садится на приставленный к кухонному столу табурет, забравшись на него с ногами, и тянется к тарелке, подогретого, оставленного с утра завтрака. Идиллия почти что из того наркотического видения, которому она отдавалась, распивая кофе еще неделю назад. Не обремененные правилами разговоры, жизнь в дали от осудивших бы её решение людей, и всё это до странного настоящее. Реальное.       Пока Когами изучает данные скопированные с оставленного на работе коммуникатора, у нее, погрузившись в свои размышления, получается управиться с половиной содержимого тарелки. Ещё раз подсушить волосы и немного незаметно понаблюдать за Шиньей       — Тебе не показалось это странным? — закончив, он в её манере тянет к себе тарелку, беря палочки в руку. — Даже если ему не терпелось убрать свидетелей. Всё происходит слишком не вовремя.       — Я думала над этим, — возвращая полотенце на шею, кивает она. — Возможно непримиримые разногласия?       — Считаешь, — всё также продолжая вертеть в руках палочки, в нерешительности приступить к ужину. — Этого должно быть слишком мало, чтобы оставить тело на видном месте.       — А?       Он отвлекается от созерцания собственной тарелки, слишком поздно поняв, что всё же стоило промолчать. Прежняя Аканэ, расслабленная и спокойная, от одного его слова могла быстро вернуться к той сконцентрированной на работе, что он забрал со стоянки Бюро. Наблюдать за ней новой, ему нравилось больше, да и ей, судя по всему, симпатизировало такое отношение к себе.       — Ничего, — вдруг улыбается он, цепляя самый большой кусочек, — должно быть вижу то, чего нет. В любом случае, одной проблемой для нас становится меньше. Стэнфорд намеренно оставил себя в одиночестве. Это лишь упрощает нам работу.       — Знаешь, может ты и прав, — поддаваясь его внезапной перемене настроения, соглашается она. — Хоть мне и сложно поверить, что после всего, что произошло, мы можем рассчитывать на удачу. Я верю, что у нас всё получится.       Ему не удаётся подавить вырвавшийся из груди вздох на столь оптимистичные слова. А ей удержаться от тихого смеха, наблюдая за его наигранной досадой.       — Я сдаюсь. Ты всегда мыслишь позитивно, Аканэ.       — Это единственное, чем я могу гордиться.       Недоеденный ужин в тот вечер остаётся полупустыми тарелками на столе. Незаконченный разговор - приятными воспоминаниями сигаретного дыма на губах. Как бы она не убеждала себя в недопустимости таких мыслей, но ей больше не хотелось стыдиться своих желаний. Ему же теперь не было нужды быть осторожным, видя разгорающийся огонь в её глазах. И даже, когда он сажает её на столешницу, сбрасывая ненужное полотенце с её плеч, никто из них не думает о запретах. Оставляя место лишь для чистой страсти и потребности превознести в утраченное время пустых разговоров, хоть немного скрываемых надуманными правилами приличия чувств.              Ночью ему снится Дедал. Переплетение лабиринтов здания и Аканэ в свете утренней зари. В её руках винтовка Курта, направленная в сторону горизонта. Она беззаботна и счастлива находиться здесь, и её уверенность за завтрашний день, теплыми лучами солнца заставляет его улыбаться.