Заржавевший

      Спотыкаясь, я иду по опаленному лесу. Остатки метеора — огненные демоны, они ласкают сломанные ветви, переплетенные в агонии. Кожа сворачивается и обугливается, под тонкий визг, бьющий по ушам. Деревьям больно.       А мне нет.       Я просто бреду среди осколков камня, пульсирующих звездным жаром. Еще живые, дышащие шепотом создателя. Сколько зла породят они, прежде чем навечно сгинуть в остывшей земле? Их раскаленные сердцевины порождают чешуйки огня, который разбредается по ветвям, травинкам и мертвым телам.       Сегодня крематорий на стороне света — запах жженой плоти и стоны тех, кто имел неосторожность выжить. Смешанный с темной, густой кровью пепел, лениво струился по камням. Они тянули обугленные руки, испещренные ранами, но я проходил мимо. Я не смог бы им помочь.       Ты ненавидел деревья за то, что они сделали с твоим домом. Но сейчас, когда выгорал лес, ты был хмур и напряжен. Огонь подступал к тебе, шипя и угасая. — Который час? — тихо спрашиваешь ты, опуская цепи.       Я бреду дальше, не обращая внимания на твои слова. Так странно, что выжили только мы. Ты, который был в центре боя, был сердцем нашей армии, и я — безразлично кидавшийся в гущу врагов, подставлявший союзников под удары, запирая их с собой в ловушку. Ты кричишь, раздраженно мечешь в меня цепь, но она ударяется о мою броню, не причиняя особого вреда. Уже у реки, я по колено в воде. Больше не могу шевелиться — мои механизмы настолько ржавые, что я встаю, как вкопанный, беспомощно и отрешенно созерцая мутные воды.       Отец, война не мое ремесло. Это бесконечная битва с призраком, не приносящая ничего, кроме боли. Мне стал безразличен тот бой, и сотни боев до него. Мне неинтересно, кто из союзников выжил в кровавой бане, где не было видно ничего из-за плотной красной пыли. И не важно, как выжил я.       Лучшая защита — броня. Но моя броня насквозь ржавая, как и моя душа.       Раскат грома, но Зевс сгорел вместе со всеми. Это значит только одно.       Я с трудом сдираю с головы ненавистный шлем, подставляя лицо струям воды. После этого дождя я заржавею окончательно. Ну и пусть! Мне больше нечего спасать, и винить никого не стоит. Я сам выбираю свой путь — он закончился в этом ливне. Над лесом поднимается пар. Создатель возвращает все на свои места. Прощается с агонией светлый лес, омываясь дождем от всех бед и битв, происходивших в нем.       Ты стоишь за моей спиной, я чувствую твою ненависть ко мне. Ведь больше деревьев ты ненавидишь только тех, кто сдается. Твои пилы прошивают мой костюм, ударяясь цепями и возвращаясь к тебе. Проеденный ржавчиной металл осыпается рыжей стружкой, привкус которой я чувствую на губах. Я стою перед тобой почти нагой — теперь я не железный человек, а лишь жалкая пародия в полуразвалившемся стальном панцире.       Ну что ж, Риззрак, бей меня своими цепями. Вскрывай мое тело, пока не хлынет кровь, обагряя мелкую речку. Прикуй меня к скалам, пусть я умру от голода. Брось меня гнить здесь. Я не хочу перерождаться, Древние слышат меня. Они согласны. Сердце бьется ожесточенно и быстро — вот кто противится моему решению по-настоящему.       И ты, смотришь на меня, готовый метнуть пилу. В твоем лице я не найду жалости или сочувствия. Лишь немой укор и острое презрение к тому, как легко я сдался в бою. Бей меня. Ты замахиваешься, прицеливаясь получше, чтобы убить с первого удара.       Шлем, выбитый из моих рук, падает в воду, практически бесшумно. Густая, как кисель, река принимает его в свои объятья. Ты вылезаешь из костюма, хлюпая водой, подходишь ко мне поближе. Какой же ты маленький без него, Риззрак. Ты крепко обнимаешь меня, и пусть тебя царапают остатки железа на моем теле, ты не ослабляешь хватку, сильнее вжимаясь в меня. Морщишься от струй воды, бьющих в лицо, но робко улыбаешься мне. — Все будет хорошо, слышишь? — ты легонько потряхиваешь меня. — Я выкую тебе новую броню. Мы выкуем вместе, — он кивает на мой недоверчивый взгляд. — Правда.       Создатель понял меня по-своему. Солнце сияет снова. А я стою здесь — заржавевший от дождя, не в силах разорвать крепкие объятья кузнеца.