Ведьма и Священник

Руки трясутся, сжимая крест темного дерева. Пламя свечей, прежде мягкое и успокаивающее, режет глаза . Каждое слово молитвы резкое, нервное, грубое, больше похожее на проклятие. Лики Святых смотрят на меня с искусных витражей укоризненно и печально. Грешник. Грешник. Грешник. Бог больше тебя не слышит. Тебя ждет адское пламя. Молитвы бесполезны. Тебя оставили одного со своими грехами. Высокие потолки как будто опускаются, давят, пригибают голову ниже к коленям. Кровь бьет в ушах звонко, оглушающе. Запах пыли, хризантем и розмарина заставляют глаза слезиться. За высокими окнами костела глубокая ночь, и кажется, что высокое готическое здание - последний оплот жизни, ковчег. Тонущий ковчег. Грешник. Грешница. Грешник и Грешница. Медленно оттягиваю плотный воротничок. По коже бегут мурашки от ее взгляда. Она близко, я чувствую ее спиной - стоит у порога костела, осторожно поглаживая пальцами косяк высоких дверей. Ее длинные волосы цвета самого крепкого красного вина практически сливаются с вязкой темнотой ночи, только дальний тусклый свет церковных свечей рисует на них ярко-красные полосы. Грешник. Грешница. Раскосые зеленые глаза, развратная улыбка, бесстыдная белая сорочка не прикрывает тонкие щиколотки. - Будь моей, - в порыве страсти шепчу я, не поворачивая головы. Свечи гаснут, жестокие витражи погружаются во тьму. Шепот становится громче. Грешник! Она качает головой, уголок ее прекрасных губ ползет вверх. Кровь вскипает в моих венах, жесткая ряса сдавливает тело, руки холодеют. Слышу ее заливистый смех. Ведьма. Девушка не заходит в костел - не может, невыносим ей запах ладана и свет церковных свечей, не могут босые ступни касаться мрамора, которым вымощен пол. Смешливая и совершенная, как скульптура, она стоит у порога, зная, какую боль мне причиняет. - Иди ко мне, - ее голос нежный, манящий, как у мифических сирен. Я встаю с помоста, медленно прохожу мимо рядов черных скамей для прихожан, касаясь влажными пальцами их спинок. Крест оттягивает шею. Только порог отделяет нас друг от друга. Священник и ведьма. Грешник и грешница. - Уходи, - беспомощно шепчу я, лоб покрывается испариной. Блеск белоснежных зубов в темноте, легкое дыхание, аромат полыни. Ведьма вновь качает головой. - Ко мне, - ласково, повелительно, страстно, неотвратимо. Высокая грудь вздымается под тонкой тканью сорочки, острые бусины сосков невольно притягивают взгляд, будоража мою кровь, винного цвета волосы разметались по точеным плечам. Резко хватаю ее за руки, вытягиваю из-за уха цветок зверобоя. Ведьма. Пальцы священника пробегают по обнаженному женскому телу. Грешник! Грешница! Муки ада читаются в ее глазах. - Будь со мной! - хрипло кричу я ей, слезы катятся по моим щекам. - Я отрекусь от Бога ради тебя, только будь моей! Ведьма нагая отталкивает меня, презрительно морща прекрасный нос. Лунный свет будто молоком поливает ее светлую кожу. Херувим. - Никому не забрать свободу ведьмы, - серебристый голос полон горечи и отвращения. Напоследок, словно оскорбление, она бросает: - Священник. Мой крик никто не слышит. Небеса безмолвны.

* * *

- Ведьму сжечь! Сжечь ведьму! На костер ее! Ууу, ведьма! Это ты крадешь наших детей, совращаешь наших мужей! На костер мерзавку! В огонь ведьму! Толпа беснуется и улюлюкает, грязные горожане тыкают заскорузлыми пальцами в прелестное создание в холщовой рубахе. Они плюют ей в лицо, бросают гнилые фрукты в повозку, в которой ее везут к высокому деревянному столбу посреди площади. Даже с высоты помоста я вижу кровь на запястьях девушки, там, где в тонкую кожу врезались тяжелые кандалы. Ее стаскивают с повозки, толпа ежится вокруг нее, огрызаясь, как стая шакалов. Никто не приближается к ней. Ведьма! Дьявольское отродье! Сдохни! - Привяжите ее к столбу, - мой голос перекрывает бессвязные вопли горожан. Медленно спускаюсь с помоста, деревянные ступени скрипят под ногами. Ведьма смотрит на меня полными ненависти глазами, скалится на стражу, накрепко стягивающую ее тело веревками. Иду мимо вязанок хвороста, крест на моей шее тяжелее пушечного ядра. Пальцы нервно теребят четки. Плавными, выверенными до автоматизма движениями крещу ухмыляющуюся девушку. - Adjure te, spiritus nequissime, per Deum omnipotentem, - громко, уверенно произношу стандартную фразу. Девушка поднимает на меня ехидные глаза. Она чувствует. Она знает, что разорвала мою связь с Господом. Улыбается хитро, хищно, с торжеством. Проклятая Богом ведьма... - Поджигайте, - отхожу на пару шагов, неосознанно, по привычке шепчу молитву, а сам вглядываюсь в жестокие зеленые глаза. Огонь жадно перебрасывается с одной вязанки сухих веток на другую, подбираясь к пленнице. Когда он касается ее белоснежной кожи, девушка выгибается и вопит дико, с хрипом. В толпе раздаются хлопки и крики одобрения, отцы подсаживают детей на плечи, чтобы те могли лучше видеть, как горит вероотступница. Ее кожа идет пузырями, а длинные волосы уже давно сгорели, обнажая почерневшую кожу головы. Она корчится на столбе, дергает толстые тлеющие веревки. Мое сердце трепещет как щегол в клетке. Ноги подкашиваются, слова молитвы больше не слетают с моих губ. Вероотступник и вероотступница. Ее крик смешивается с моим криком. Я ору немым голосом, срывая с шеи крест темного дерева. Я грешник! Ты грешница! Будь проклят тот день, когда я увидел тебя! Будь проклят тот день, когда я родился! Будь проклята ты, дьявольское отродье! Охватываю руками твой тонкий стан, а ты кричишь от боли. Я вторю тебе. Мне вторит толпа. Падре бросился в костер! Вытаскивайте его! Спасите его, он сошел с ума! Это ведьма сделала!.. Больше я ничего не слышу кроме собственного крика. Позже стихает и он, когда ярко-красная пелена перед глазами сменяется черной. Кажется, мои пальцы все еще держат твои кости. Нас не услышат Небеса. Мы оба умрем и сгнием в полном одиночестве - павший священник и юная ведьма.