Мексикантаун

      Грёбаный песок. Грёбаный зной.       Перекрестье прицела – на лбу мальчишки.       – Капитан, – сообщает крохотный наушник, – модель не определить. Самодельная сборка.       Грёбаные кактусы.       – Пугните его, – сквозь зубы распоряжается Дженсен. – Пока не нарвался.       Секунды. Секунды. Подросток всё ближе, почти к периметру.       Входящий сигнал. Штаб на связи.       – Ликвидировать цель. Подтвердите!       – Прошу повторить, – цедит Дженсен, не отрываясь от наблюдения. – Приём.       Пацан идёт, очень медленно, но – неуклонно. Ни предупредительный крик, ни пара выстрелов в воздух, ни брошенная световая граната его не останавливают.       – Уничтожить объект! Приём.       – Вас понял. Отклоняю.       Объекту пятнадцать лет. Тощие руки и худые ноги. Живые шоколадные глаза, прожаренная солнцем кожа.       – Капитан, – шепчет динамик в ухе. – Капитан...       – Не стрелять.       Окуляр прицела жжёт глаз. Что у него под рубашкой? Что оттопыривает рукава? Откуда эта пластина на шее, похожая на вживлённый детонатор?       – Что за провокация?! – рычит рация. – Немедленно подтвердите исполнение приказа!       – Отменяю, – повышает голос Дженсен, – под личную ответственность.       – Капитан, – с весёлым изумлением повторяет горячий наушник. – Вы ебанулись, капитан?..       Командир спецназа в боевых условиях аннулировал указание штаба. Самовольно.       Без пяти минут – дезертирство.       – Дженсен, сучий ты потрох! – вскипает рация. – Отправишься под военный суд! За дерьмовое долбанное неповиновение!       Палец на пусковом крючке дальнобойной снайперки уже занемел от напряжения. Жгучие капли пота под шлемом стекают на брови, ресницы. Приходится часто смаргивать.       Грёбаное пекло.       Грёбаный Мексикантаун.       – Ублюдки! – ругается невидимый куратор. – Исполняйте же! Сучьи потроха, вам жить надоело?! Кого защищаете, ёб вашу мать?!       – Капитан, – шуршит динамик, – это пиздец, капитан…       Но никто не стреляет.       В штабе пауза, треск помех. Смена состава.       – Внимание, бойцы.       На рации полковник. Старший чин, погоны, резкий тембр.       – Приказываю открыть огонь по цели! Обезвредить угрозу!       – Это ребёнок! – взрывается Адам.       – Это тактическая задача, офицер!       Группа молчит, люди Дженсена не торопятся. Вопреки всем уставам.       Ждут решения командира.       Своего.       – Солдаты! Кончайте с ним!       – Не трогать, я сказал!       Мальчишка всё ближе. Нескладный, костлявый.       С блестящими пластинами аугментаций.       Железный, свирепый рык вышестоящего командования.       – Бойцы! Зачистить периметр! Немедленно! Или под трибунал отправятся – все! Каждый из вас!       Люди капитана медлят – даже под угрозой.       Секундная пауза тянется вечностью.       – Сгниёте в тюрьме! Из-за верности психу!       И кто-то срезает мальчишку.       Очередью. Наискосок.       Хаас нервно курит. Захватывает бычок зубами и затягивает дым до самого желудка.       Напарник ощупывает шею и пульс скрюченного подростка. Исследует аугментации.       Песок от крови не чёрный, не бурый – серый.       Народ подтягивается медленно. Дженсен слезает со снайперского «гнезда». Одним прыжком перемахивает последний пролёт раздолбанной лестницы.       Шагает к ним.       От его бешенства, сдерживаемого на грани, Хаас затягивается ещё сильнее.       – Доложить обстановку! – на всю округу требует рация.       Напарник Уэйна поднимает руку, делает отмашку.       Дженсен прижимает передатчик к сухим губам.       – Чисто. Убит. Отбой.       Останавливается рядом. Нагибается. Закрывает мальчишке незрячие глаза.       Высокоточная снайперская винтовка на ремне, оружие класса «one-shot-one-kill» пускает в Уэйна зайчики неразобранным окуляром.       – Ну? – резко спрашивает Дженсен.       – Ничего, капитан, – напарник виновато разводит руками. – Это не боевые, обычные импланты.       – А это?       – Не поверите. Бляха. Украшение для понтов, сэр. Полная имитация детонатора.       Дженсен выпрямляется, несколько секунд смотрит на пацана. Потом, отвернувшись, в небо.       – Твою мать! – сдирает шлем, швыряет на песок. – Твою же мать!!       – А если бы это оказался террорист-смертник с бомбой?       – У него не было бомбы, – упрямо отвечает Адам.       – Но если? – настойчиво давит психолог. – Вы бы пропустили его, и он взорвал всех. Не только вашу команду. Но и тех, кого вы должны были защищать. Женщин, детей…       – А он сам кто, по-вашему? Взрослый?!       – Здесь вы, а не я ослушались прямого приказа. Отвечайте на поставленный вопрос.       Дженсен складывает на груди руки.       – Я поступил правильно.       Психолог что-то отмечает в своём планшете.       – Вы оправдываете своё решение?       – Да.       – А если бы вы изнасиловали девочку? Для вас это тоже было бы правильным?       – Какое, к чёрту…       – Отвечайте «да» или «нет».       Дженсен стискивает зубы.       – Нет.       – А если бы, – вкрадчиво продолжает психолог, – ваша девушка оказалась шлюхой? Вам захотелось её наказать?       Его провоцируют, грубо, внаглую, добиваясь срыва, доказательства невменяемости.       – Нет.       – А если вдруг выяснилось, что ваш отец, – продолжает психолог, – неравнодушен к мальчикам, вы бы его оправдали?       Адам сжимает кулаки так, что на ладонях глубокие полоски от ногтей.       – Нет.       – А если бы…       – Нет, – монотонно отвечает Дженсен. – Нет.       Его временно отстранили от исполнения службы. Адам появлялся на работе только для того, чтобы опять оказаться на ковре у начальства или препарировании у армейского мозгоеда. Его допрашивали, доводили до белого каления, инициировали социальную опасность.       Дженсен даже выпить не мог, хотя бы бутылку пива. Анализ крови – и ему пропишут не то, что алкоголизм, а употребление крэка и наркоманский стаж.       Грязь лилась со всех сторон. Адам скалился, отстаивал своё решение, огрызался и не позволял загнать в угол, но защитить себя – не мог.       Его били бюрократией, припомнив все мелочи, те вещи, на которые всегда и во все времена закрывали глаза. Потому что спецназ особая каста, и многими инструкциями там можно подтереться. Они были лишь на бумаге, их исполнение не вменялось в незыблемый свод правил.       Дженсену вчинили всё. Нарушение техники безопасности, несоблюдение субординации, отсутствие превентивных мер, нанесение морально-психологического травматизма гражданским, даже, блядь, заставили цитировать боевой устав. В каком именно параграфе, капитан, указывается постоянное и чёткое взаимодействие в бою? Как не знаете? Это же Устав! Библия командира! А чем достигается всесторонний учёт и использование морально-политического и психологического факторов в выполнении поставленной боевой задачи? Тоже не в курсе? Запоминайте: это достигается постоянным знанием морального состояния личного состава своего подразделения, капитан! И проведением активной политической работы по его укреплению! Ну? Какую вы проводили политическую работу?       На этот бред Адам уже даже не пытался ответить. Просто молчал, понимая – выживут. Вопрос только, с каким уроном: со статьёй по уголовке, прямиком под суд, или ограничатся заключением в досье, что полный неконтролируемый псих.       Его команде дали временного командира, пока Дженсена таскали по всем инстанциям. Уэйна Хааса. Однако парни отказались выходить на задания. Всем скопом. Мол, подождут конца расследования. Мол, у них ещё пока и свой капитан есть.       Опасаясь бунта, им разрешили помаяться дурью.       Адам несколько раз напомнил своим людям, что не хрен геройствовать, он старший по званию, он облажался, ему и нести ответственность. Ещё получат по шапке за самонадеянность, и не фиг тут выёживаться.       – Капитан, – сказали ему на это ребята. – Идите нахуй, капитан. Мы вас дождёмся.       – Долбоёбы, – констатировал Дженсен. Стараясь не расхохотаться.       На Хааса он не смотрел вообще. Взгляд вскользь, как в воду, – и дальше, к родным лицам.       Не замечал, как не замечают пустое место.       В конце концов, решение приняли. Собирай манатки и пшёл вон. И скажи спасибо, что просто вон, а не за решётку.       В картонной коробке оказалось на удивление много вещей. Пришлось перекладывать два раза, прежде чем вместилось всё. Дженсен бросил сверху кепку и принялся аккуратно сдирать с внутренней стороны шкафчика пару улыбчивых фотографий. Отец с мамой. Мег – в обнимочку, в его любимом красном свитере. Его бакланы, вместе со служебным псом, всеобщим любимцем. Это ребята снялись всей группой после первого успешного задания.       Надо будет их всех распечатать нормальным размером и в рамку, что ли, поставить.       Он здесь жил. Восемь лет. И эти фотокарточки согревали его, дурака, даже когда не обращал на них внимания. Были неотъемлемой частью интерьера.       Без них шкафчик показался окончательно пустым. На облысевшей дверце виднелись небольшие, чуть более тёмные, чем остальная поверхность, квадратики и белые полоски от скотча.       Дженсен сгрёб свалку в коробке чуть в сторону и прилепил фотографии к внутренней стороне картонной стенки. Чтобы не помялись.       – Дженсен, нужно поговорить.       – Так, – сказал Адам, не поворачиваясь. – Хаас, иди отсюда.       – Дженсен, я на пару слов.       – Хаас. Давай без соплей. Тебя не трогают, вот и сиди ровно.       Уэйн смотрел в командирскую спину с ненавистью. Вылез, чистоплюй. Презирает теперь. Разговорами пренебрегает. Цацу из себя строит совестливую. Добродетель. Да чтоб ты сдох, нравственный ты наш.       Хотя какой он теперь командир? Идиот с волчьим билетом, разве что в охранники продуктового склада возьмут. Мышей гонять.       – Дженсен, – повторил Уэйн. Очень отчётливо. – Ты праведника-то не строй. Мы оба знаем, кто на самом деле виноват.       – Да? – Адам поставил коробку на верх шкафчика. Закрыл дверцу, повернул ключ в замке.       Наконец обернулся.       – И кто?       Хааса перекосило от его скрытой насмешки.       – Если бы не ты…       – Уэйн, – устало произнёс Дженсен. – Давай закроем лавочку. Мне некогда слушать твой унылый трёп. Что было, то было. Ты здесь, я ухожу, все довольны.       – Если бы не ты, Дженсен!..       – Хаас, да что ты заладил одно и то же? Ну что? Что «если бы не я»?       – Ты мог его с одного выстрела положить! Из снайперки! Пуля в лоб – и всё! Никаких мучений, ничего! А ты не захотел! Упёрся! Ручки побоялся замарать! И пришлось мне! Мне его валить! Напополам, из пулемёта!       Последние слова Хаас выкрикнул, буквально швырнул их бывшему командиру в лицо.       В следующий момент Дженсен засветил ему в челюсть.       Молча. Без размаха.       Так, что Уэйна ахнуло об стену.       – Ты, сука, – пальцы капитана сгребли Хааса за воротник, так, что затрещала рубашка. – Гнида ты конченая…       – За тебя в тюрьму никто не хотел! Ты принял решение, а расплачиваться всем нам! Из-за тебя все бы пострадали! Ты о них никогда не думал, о нас! Звезда, блядь, Детройта, любимчик начальства! Вечно на рожон, вечно жопа горит!       Кровь из разбитого и, кажется, сломанного носа, лилась рекой, заляпывая ткань. Хаас попытался врезать Дженсену по почкам, но тот блокировал удар. И от души приложил Уэйна о громыхнувшие вразнобой железные шкафчики.       – Ты сопляка грохнул, мразь ты такая! Ему пятнадцать лет было! Пятнадцать! Ты его матери смотрел в глаза, а?! Ты хоть о чём-нибудь думал, кроме своей шкуры, кретин?!       – Думал! О жене! Что она одна останется! Потому что ты отмажешься, ты везунчик! А я нет! Ты что, думаешь, тебя так все любят?! Да тебя боятся, Дженсен! Ты же ненормальный! Тебя лучше не трогать, чем потом расхлёбывать последствия! У всех семьи есть, им работа нужна и кусок хлеба, а не героизм твой блядский! И домой вернуться живыми, а не взорванными малолетками, из-за твоей глупости!       – Хаас, – просипел Дженсен, бешеный от ярости. – Замолчи. Или я тебя убью.       – Давай! – заорал Уэйн. – Мочи! Думаешь, мне не жалко его? Не жалко?! Я нас защищал, всех! Я просто исполнил приказ! За тебя, гондон! Белоручка ты наша! Кому-то же надо выгребать дерьмо в этой жизни! Ты напортачил, а я виноват?! Я тебя насквозь вижу, ты лицемер, каких поискать! Ну давай, ну!       Дженсен отпустил его так внезапно, что Хаас едва не свалился мешком вниз, потеряв равновесие. Но удержался, не подвела многолетняя выучка.       – Ты мне что, – с брезгливостью переспросил Адам, – завидуешь?       – Да я тебя презираю, – Уэйн оттирал подбородок и губы. – Ты больной на голову. И тащишь остальных на дно. Сам тони, ясно?       – Ясно. – Дженсен смотрел на него с выражением, как будто увидел… клопа. Или червя. Без злости, с одним лишь отвращением, даже гадливостью.       – Я думал, ты говно, – произнёс он. – А оказалось, просто дурак. Прости, Хаас. Ошибся.       – Дженсен! – вскинулся Уэйн. – Не смей надо мной шутить!       – Хватит. – Адам поднял руку. – Закрой пасть, пока я тебе нос на другую сторону не свернул. Ты мне всё сказал? Или добавить хочешь?       Уэйн сплюнул красную слюну.       Дженсен подождал, но Хаас молчал, пытаясь унять кровотечение.       Адам мельком глянул на собственные разбитые костяшки… и вытер о плечо Уэйна.       – Передавай привет Лиэтт. Она у тебя хорошая, досталось тебе счастье, недоумок.       Вернулся к своему шкафчику, оставил ключ в скважине. Снял сверху своё упакованное барахло, перехватил поудобнее, обеими руками, и направился к выходу.       – Дженсен! – мстительно крикнул вслед Уэйн. – Подумай, как будешь жить с этим!       Адам остановился. Хаасу показалось, что сейчас грохнет коробку об пол, как тогда – шлем, и вернётся обратно.       Не бить уже.       Убивать.       – Хаас, – сказал бывший капитан, тяжело, размеренно, глядя прямо перед собой. – Подумай, как ты будешь с этим жить.       И толкнул дверь плечом, так и не обернувшись.