Вопрос цены

В Тёплом Сырте подводили итоги. Облава прошла довольно результативно. Пиявок уничтожили, развалины осмотрели. Погибших нет, пострадавших – минимум. Схватился за голову только начальник ремонтных мастерских: на ближайшие несколько суток его подчинённые были обеспечены круглосуточной работой. Но кто ж его послушает? – Всё, товарищи, – директор захлопнул лежавшую перед ним толстую папку. – Операцию предлагаю считать завершённой. – Владимир Сергеевич, – обернулся он к Юрковскому. – Может быть, у вас, как у генерального инспектора, будет что добавить? – Нет, – пожал плечами Юрковский. – Не будет. – Тогда действительно всё, – Лямин встал. Остальные поднялись вслед за ним. – За работу, товарищи. Участники совещания не спеша двинулись к выходу. Быков и Юрковский шли последними. Работа генеральной инспекции здесь, на Марсе, была практически завершена, остались формальности, которые можно было доделать и в полёте. – Владимир Сергеевич, Алексей Петрович, – Они обернулись. Лямин вышел из–за стола. – Можно вас буквально на пару минут? Они нехотя вернулись. Хотелось в душ, побриться, составить отчёт и готовиться к старту. – Ребята, у меня к вам просьба. Тут у нас застряла твоя коллега, Володя, инспектор медицинского управления. Не могли бы вы взять её на «Тахмасиб»? Насколько я понимаю, вам по пути… – Что? – удивлённо изогнул бровь Юрковский. – Как это инспектор застрял?! Почему его транспортом не обеспечили?! Бардак у тебя в хозяйстве, Филиппыч. – Да был транспорт, Володя, – поморщился Лямин. – Ты думаешь, на чём тех двоих, кого серьёзно помяло, только что на Землю отправили? – М-да… – протянул Владимир Сергеевич. – Скажи спасибо, Саша, что я тебя сто лет знаю. – Доложил бы что ли? – усмехнулся директор. – Мозги бы выел, – заверил генеральный инспектор. – Иначе выели бы мне. – Ну тогда, мужики, выручайте. Ей, насколько я знаю, на Эйномию нужно. Вам ведь по пути? – Бардак… – снова буркнул Юрковский. – Одни пассажиры… Впору на «Тахмасиб» табличку с номером маршрута вешать… Хотя... Эйномия — это мысль... Погоди, Саша… Ты сказал «она»? Женщина? – Женщина. И, уверяю тебя, вполне… – Бардак… Женщина–ревизор. Небось сказала, что у вас тут всё распрекрасно. При вашем–то бардаке… – Как бы не так, – усмехнулся директор Сырта. – Начмед мой вчера от неё с розовыми ушами вышел. Теперь усмехнулся уже Быков. Здешнего начмеда он знал. Заставить его покраснеть было непросто. – Кстати, Саша, а почему она сама не попросила? И на совещании я вроде никого, кроме нас и твоих спецов, не видел? Где же она? – Вот этих самых «помятых» и отправляла. Скоро должна подойти. Так что, мужики? Мне, честно говоря, перед человеком неудобно. Но наши техники ремонтировать не успевают. Быков взглянул на Юрковского. Тот явно был не в восторге от перспективы присутствия на борту ещё одного пассажира. – Что скажешь, Володя? – Ты – командир корабля, тебе и решать. – С этими словами Владимир Сергеевич пожал плечами и двинулся к дверям. Быков за его спиной возвёл очи горе. – Александр Филиппович, мне сказали, что вы меня ищете? – дверь распахнулась. На пороге стояла невысокая женщина лет тридцати пяти в длинной, явно не по росту и не по размеру, распахнутой дохе и вязаной шерстяной шапке с помпоном. Юрковский резко остановился. Уйти незаметно уже не получалось. – Да, конечно, Мария Сергеевна, заходите. – Юрковский вздрогнул. «Мария? Да ещё Сергеевна? Ладно, видно судьба напоминает. Вернусь – прочищу сестрице мозги. Впрочем, все равно не поможет». – Вот, Мария Сергеевна, товарищи Быков и Юрковский любезно согласились вам помочь. Поэтому позвольте представить вас друг другу. Командир «Тахмасиба» Алексей Петрович Быков. – Добрый день, – дружелюбно ответил Быков. Женщина не производила неприятного впечатления. – Это – ваш коллега, генеральный инспектор МУКС, планетолог Владимир Сергеевич Юрковский. Юрковский коротко и хмуро кивнул. – А это медицинский инспектор МУКС, доктор Мария Сергеевна Ильяшенко. – Вы извините, товарищи, – чуть смущенно улыбнулась Мария Сергеевна. – Сами знаете, как сейчас с запасным транспортом. А оставлять их здесь было нельзя. – Ничего, – буркнул Юрковский. – Если нам по пути и у вас не десять чемоданов платьев. Впрочем, решать будет командир корабля. – Действительно, Мария Сергеевна, – спокойно отодвигая друга, вмешался Быков. «Понесло Володьку! С чего бы это? Ну да ладно, потом выясню. А сейчас надо останавливать, пока он не наговорил такого, о чём сам потом пожалеет». – Так какой у вас маршрут? – Да, спасибо. У меня по маршруту остались Венера–5, Бамберга и Эйномия. – А порядок? Мы отсюда идём на Бамбергу, можем пройти через Эйномию, затем уходим к Сатурну. Впрочем, с Бамберги улететь намного проще. – Не принципиально. Спасибо вам, Алексей Петрович. – Женщина успокоилась. – И насчёт багажа, Мария Сергеевна… – Быков строго посмотрел на неё. – Владимир Сергеевич, конечно, перегнул палку, но вопрос это серьёзный. «Тахмасиб» – корабль небольшой. – Не волнуйтесь. У меня, уважаемый Владимир Сергеевич, – она кинула холодный взгляд на Юрковского, по-прежнему молча стоявшего в стороне. – пять контейнеров с оборудованием и чемодан с личными вещами. – Нормально, – кивнул Быков, незаметно толкая Юрковского локтём. Тот тоже кивнул. – Можете заселяться в медотсек. – Генеральный инспектор крутнулся на каблуках и быстро вышел в коридор. Через три часа «Тахмасиб» стартовал. – Чего ты к человеку привязался? – хмуро спросил Быков вытянувшего ноги в кресле кают–компании Юрковского. – Не люблю инспекторов МУКС, – ответил тот. – И других инспекторов не люблю. На одного работника – пять контролёров. – Ты сам–то нынче кто? – ухмыльнулся Быков. – А кто тебе сказал, что я себя люблю? – отпарировал Юрковский. – И потом – ты же знаешь… Новый человек… Замкнутое пространство. Что, как – неизвестно. Да и бардак этот наш вечный раздражает. И наглость. Тебе по доброте душевной предлагают то, что самому необходимо, а ты по наглости берёшь. И наглость твоя – не от наглости, а от бардака. «И на имя ты среагировал. «Мария Сергеевна» для тебя, как красная тряпка для того бугая». Все эти обстоятельства Алексей прекрасно знал и по–человечески сочувствовал другу. «Видно, я счастливый», – думал он всякий раз, вспоминая брата и сестру Юрковских. – «Это же надо – такое непонимание в семье! И ведь вряд ли у Володьки что–то изменится: годы уже не те». – Ладно, извинюсь перед ней при случае, – сказал Юрковский, хлопая руками по подлокотникам кресла. Встал и быстро вышел в коридор. *** «– Дайте–ка мне ещё одну пилюлю, Костя. Мутит меня что–то…» Костя понимающе кивнул и протянул лекарство. Владимир Сергеевич ответным кивком поблагодарил. Ему действительно было нехорошо. – Помочь? – у молодого начальника лаборатории был встревоженный взгляд. – Нет–нет, идите. Всё в порядке, – поморщился Юрковский. Константин быстро зашагал по коридору. Через какое–то время лекарство начало действовать. Боль поутихла и Владимир Сергеевич потихоньку двинулся к точке стыковки. Подходя к кессонной камере, он ещё замедлил шаг. Хотелось как можно дольше не возвращаться к роли высокопоставленного чиновника и побыть в этой живительной для него атмосфере настоящей работы: взахлёб, с отдачей на двести процентов. «Везунчики», – думал генеральный инспектор. – «Молодые ещё. Вся жизнь впереди. Столько работы! И какой интересной! Какие цели! Чёрт возьми, как же быстро летит время. Давно ли и я таким был? На Голконду собирался…» – Да вы, Константин, положительно сошли с ума! Вы что творите?! Мария Сергеевна говорила почти спокойно. Юрковский остановился. Подслушивать, конечно, нехорошо, но разговор его заинтересовал. – Вы нас закроете? – Не закрою. Полномочий у меня таких нет. Это разве что генеральный инспектор может. И задача у меня другая. Да и желания пока нет. Но сделаю всё, что в моих силах, чтобы вас на должности руководителя больше не было. Вы с этой работой не справляетесь. – Почему?! – возмутился теперь уже Константин. – Мы выполняем все задания. Ни одного срыва, ни одного нарекания. – Пока, – Юрковский словно увидел, как рассерженная Мария вскидывает подбородок, глядя на долговязого Константина. – Пока справляетесь, – продолжала она. – Вопрос – как надолго это и какой ценой! – Вы не понимаете! – Нет, молодой человек! Это вы не понимаете. И считать по–настоящему не умеете! Из той выгоды, которую проект приносит обществу, следует ещё очень многое вычесть. Вычтите расходы на лечение тех, кому больше не будут помогать пилюли. Вычтите необходимость переподготовки тех, кто не сможет больше работать по этой специальности. Да, врачи забракуют! А о тех, кто станет инвалидом, вы подумали? Это я только о том, что можно измерить деньгами. О том, потеряют ли эти люди себя, я молчу. Я таких «потеряшек» видела столько раз… И это, поверьте, страшно. – Кстати, – усмехнулась она. – И расходы на похороны не забудьте. И горе близких. Константин молча слушал. – Учли? А вот теперь ещё раз посчитайте. Результат, поверьте, сильно изменится. – Что ж нам теперь? Не работать? – усмехнулся собеседник. – Я этого не сказала, – И опять Юрковский словно видел резкий поворот её головы. – Разумеется, работать! Только помнить, что работа сама не делается. Её делают люди. Которым, кроме прочего, нужно нормально есть и жить в человеческих условиях. А у вас они голодают и спят в лифтах. Вы как–то можете это объяснить? Хотя бы самому себе? – Не успеваем инфраструктуру строить! Уж извините! – голос Константина зазвенел. «Надо же! Разозлился! Молодец, способен». Уходить Юрковскому расхотелось окончательно. «В конце концов, разговор у них сугубо деловой». – Поставщики подводят! Виноват! Сотую радиограмму этим кое-какерам не послал! Может, вы им скажете, что нельзя годами строительство задерживать?! – Да вы не передо мной извиняйтесь, – усмехнулась Мария. – А перед теми, кто через год–другой такой жизни по врачам пойдёт. У вас людям жить негде и продовольствие по графику не завезли, а мы вас где находим? Не в кабинете, посылающим радиограммы хоть в МУКС, хоть в правительство, а в лаборатории за приборами. Вы остались учёным, Константин. А должны были стать еще и администратором. Учёный вы, судя по всему, неплохой, но этого мало. И я, поверьте, сделаю всё, чтобы изменить ситуацию. Застучали каблуки. Инспектор сочла разговор законченным. Мария Сергеевна вышла в основной коридор, сердито взглянула на генерального инспектора, повернулась и спокойным шагом пошла к кессону. Константин же, выйдя, обернулся, увидел Юрковского, густо покраснел и почти побежал в противоположную сторону. Владимир Сергеевич направился к кессону и вскоре догнал Марию. Она обернулась. – Будете заступаться? – Заступаться? Отнюдь! Вот объяснять буду. Вам. Константин на своем месте. Я это знаю и снять его не позволю. Да, у них не все идеально. Впрочем, если вы покажете мне идеально работающий проект, я с удовольствием полюбуюсь на это диво! Вы посмотрите на результаты! Они реальны и ощутимы. Без этого встанет с десяток других лабораторий. Вы посмотрите на людей! Они горят на работе. За все время – только одно заявление об уходе. И то – по весьма уважительной причине. Мария удивлённо посмотрела на него. Оценивающе посмотрела. – А как, по–вашему, надо было сделать? Погладить по головке, похвалить, а потом направить его начальству рекомендацию снять его с должности? Или глаза на всё это закрыть? Нет, уж лучше так. Действительно, в глаза – честнее. Он сам, наверное, решив закрыть проект, поступил бы так же. Но всё–таки это было ошибкой, и он надеялся переубедить Марию. – Вы действительно считаете, что он не справляется? По–моему, здесь всё в порядке. Думаю, вам стоит узнать о проекте подробнее, прежде чем делать выводы. – Извините, Владимир Сергеевич, – Мария упрямо наклонила голову. – С вашей стороны – может быть и да. С моей – нет. Я не знаю, с какого момента вы слышали наш разговор, но он – учёный, а не администратор. – Это вы меня извините, – Юрковский почувствовал, что кровь приливает к лицу. – Я действительно случайно услышал часть вашего разговора. Но проект работает, от него есть реальная отдача. Да, Костя не администратор. Он действительно прежде всего ученый! И ученый талантливый. Я не ядерщик, но то, что делают эти ребята – это прорыв. Без этого наука реально встанет. А познание непознанного стоит риска. – Какая же это отдача? – усмехнулась Мария. – Это называется – «результат». А через некоторое время мы начнём получать «отдачу». Точнее – то, что в артиллерии называли отдачей. Получим больных, получим депрессии. Я считаю, что не уменьшать результат на отдачу – преступление и перед настоящим, и перед будущим. – «Слеза ребёнка»? – с сомнением покачал головой Юрковский. – Не думаю, что вас поймут. Если бы мы этой слезы боялись... – Нет, не слеза, – улыбнулась Мария. – Если уж брать литературные аналоги, то скорее – Академия Горя и Радости. Юрковский качнул головой. – Вот представьте себе, – продолжала доктор. – Серьёзный ученый делает открытие. Узнаёт ли что–то новое, или подтверждает гипотезу – не важно. А может – опровергает. Это детали… И делает он это ценой своей жизни. Как оценить то, что он не успел сделать? А то, что без него ещё годы не смогут сделать его друзья и коллеги? А горе близких? А то, что недополучат и кем не станут его дети? Величайшая ценность во Вселенной – это человеческая жизнь. Нельзя эти сокровища транжирить! И не качайте головой. Поставьте себя в эту ситуацию. – Да я не качаю, – «Заметила всё–таки». – Жизнь бесценна, с этим я согласен. Но будем реалистичны: прямо здесь и сейчас требовать идеальных условий для жизни на станции — ломать талантливых людей. В чем их суть? В том ли, чтобы гореть идеей и добиваться нового, или послушно ждать, когда все станет идеальным? Люди всегда рисковали. Иначе бы сидели в пещерах и ждали идеальной методики разведения костра. А наша с вами задача — суметь заставить работать всех смежников и поторопить там, на Земле, со строительством нового модуля. Надо не запрещать, а помогать делать лучше. Вы не согласны? Как там медицинские рекомендации: «При первых признаках недомогания лечь и вызвать врача»? Так что же? Закутываться в одеяло? Нет уж, увольте! Прогресс остановить невозможно. А что касается близких… По–настоящему близкие, думаю, поймут. Вы говорите: «поставить себя?». Ставлю. Для меня работа – это то, без чего невозможна жизнь. А моя работа – это наука. Да! Движение вперед, постоянное и нескончаемое! Это борьба, понимаете? А борьбы без трудностей не бывает! Да и велика ли цена тому, что легко досталось? Что же до близких, то лично у меня, Мария Сергеевна, их – кот наплакал. Несколько друзей да сестра. Многих в траур не повергну. Печень начала ныть. «Ч–черт, как же невовремя! Не хватало ещё перед ней расклеиться. Спишет ведь! Держись, Вова. Надо» Мария пристально посмотрела на него. - Вы думаете, количество имеет значение? Не имеет. Вас ждут – и всё. Или вы думаете, что вашим друзьям не терпится встретиться на ваших поминках? Или что ваша сестра мечтает поливать цветы на вашей могиле? Да, я несколько утрирую. Вы нужны. Это – самое главное. Такой, какой есть. - Именно что какой есть. А нытик, только и думающий, где соломку подстелить, моим друзьям не нужен. Да и мне самому тоже. - Представьте себе, мне тоже нытики неинтересны. Да, прогресс не остановишь. Здесь я с вами полностью согласна. И не надо его останавливать. Но неужели нельзя платить за каждый шаг меньшую цену? Особенно за те шаги, истинной причиной которым – наше разгильдяйство? Юрковский кивнул головой. Печень не успокаивалась, и он принялся нашаривать в кармане пилюлю. – Владимир Сергеевич, – Мария тронула его за рукав. – С вами всё в порядке? – Да, – сквозь зубы процедил Юрковский. – Вы уверены? – тёмно–серые глаза пристально смотрели на него. – Плохо спал ночью, – соврал он. – Возьмите, – Мария расстегнула поясную сумку и протянула две пилюли. – Что это? – Успокаивающее и очищающее. И радиацию уберёте, и расслабитесь. – Спасибо, – Юрковский опустил руку с пилюлями в карман. – Сейчас, – Мария снова взяла его за рукав. – Съешьте сейчас, прошу вас. Пришлось съесть. Снотворное было ни к чему, но боль в печени немного отступила. *** – Вы уверены, Владимир Сергеевич? – Юра остановился в дверях. – Может, всё–таки позвать Марию Сергеевну? Юрковский помотал головой и согнулся от нового приступа. Голос Бородина он слышал уже с трудом. Юра ещё раз обернулся и быстро вышел в коридор. Через минуту Юрковский как сквозь пелену услышал голос Марии. – Давно это? – обернулась она к Юре. – С полчаса, Марь Сергевна. – Так, – она закинула левую руку Юрковского себе на плечи. – Юра, помогите мне довести его до медотсека. – Не надо, – процедил сквозь боль Владимир Сергеевич. – Сейчас пройдёт. Я уже… – Надо, – в её голосе явно прозвучал металл. Опомнился Юрковский уже на кушетке в медотсеке. Боль отступила. Он приподнялся, собираясь встать и идти к себе. – Лежать, – Сильные и жёсткие руки упёрлись ему в плечи, отправляя его обратно на койку. Мария стояла рядом. – Я ввела вам лекарства, и до утра вы останетесь здесь. – Не надо, – он устало прикрыл глаза. – Мне уже легче. Не стоит тратить на меня время. Мария молча проверила какие–то электроды на печени и запястьях и повернулась к диагностическому компьютеру. Юрковский тоже замолчал. Такой реакции на свои слова он не видел давно. Пауза затягивалась. – Вы что? Хотите мне диспансеризацию что ли устроить? – разозлился он в конце концов. – Запомните, дорогая коллега, у меня всё в порядке! – Я сомневаюсь, дорогой коллега, – последние два слова Мария словно нарочно выделила, – что вы по–настоящему проходили её в последний год. По–человечески я вас понять могу: привыкли работать «на переднем крае». И тех, кто «входит в ваше положение» тоже понять могу. Но ещё три–четыре таких удара радиации, и ваша разлюбезная печень получит онкологию. Со всеми вытекающими. Сейчас я вас во что–то, похожее на порядок, приведу, но на Земле будьте любезны сразу же явиться в клинику для стационарного обследования. И имейте ввиду: во время ближайшего сеанса связи я передам своё заключение в медицинское управление МУКС. И не смотрите на меня, как на врага. Это моя обязанность, да и вам не во вред. Зашуршало печатное устройство. Доктор повернулась, доставая и складывая в папку вылезающую ленту. Скосив глаза, Владимир Сергеевич увидел на обложке отпечатанные крупным шрифтом свою фамилию и инициалы. «Вот уже и дело завела. Приговор подписывает», – хмыкнул он про себя. – «Сейчас ещё скажет, что мне вредно шевелиться и разговаривать. В нокаут–то одними ладонями отправила…» – Не слишком ли вы жёстко, Мария Сергеевна? – В смысле? – обернулась она. – Что вас в клинику отправляю? – Да я переживу, – он поёжился. Печень успокоилась, но постоянно лежать «оловянным солдатиком» было неудобно. – Шевелиться–то хоть позволите? Честно говоря, ненавижу чувствовать себя слабым и беспомощным. – Я тоже, – невесело усмехнулась доктор. – Можете, но ни в коем случае не вставайте. Так что же вы имели ввиду, Владимир Сергеевич? – Лабораторию на Эйномии. Константин, поверьте, не худший руководитель. - Верю, – она пристально посмотрела. – Только я своего мнения с момента того разговора не изменила. Юрковский чуть дёрнул углом рта. – Видите ли, Владимир Сергеевич, – Мария вздохнула, нахмурилась и, помолчав секунду, продолжила. – Благодаря одному такому начальнику (талантливому специалисту, хорошему человеку и т.д. и т.п.), не заложившему двойной запас прочности на технику безопасности, мои дети растут без отца. Это во–вторых. – Простите, я не знал, – тихо сказал Юрковский, чувствуя, что краснеет. «Идиот! Надо было ответ кадровиков читать, прежде чем в папку подшить! Теперь хотя бы мотив понятен». – Ничего, – кивнула Мария. Лицо у неё стало каким–то уставшим. – Уже несколько лет прошло. И это действительно – во–вторых. Во–первых то, что я – не штатный ревизор МУКС. Я – обычный практикующий врач. Странно, что вам об этом не сообщили. – Та–ак, интересно, – Юрковский приподнялся на локтях. «Читать надо письма, Вова. Еще раз идиот». – Владимир Сергеевич, – поморщилась доктор. – Я же просила вас не вставать. Он послушно опустился на кушетку. – Так как же вы попали в это безобразие? Она усмехнулась. – Любите вы свою контору. Юрковский только дёрнул углом рта. – Всё очень просто. Наша клиника расширяется. Меня перевели в новый филиал. А уже когда все приказы были подписаны, выяснилось, что на новом месте ещё не всё готово, и нам, медикам, пока нечего там делать. В общем, обычная наша несогласованность. Нас попросили либо взять отпуска, либо поработать в МУКСе. Я свой отпуск уже использовала, так что решила сюда. Заодно и знания новые получу. И улыбнулась. – А как же дети? – удивился Юрковский, снова приподнимаясь на локтях. – Лежите, – сильные жёсткие пальцы снова уперлись ему в плечи. – А дети у моих родителей. Надо же им когда–то и от меня отдохнуть. И засмеялась. Юрковский слушал и вдруг понял, что бешено завидует этому смеху. «Счастливая! Её ждёт будущее. А меня? Только старый одиночка Гришка да сестра, с которой и поговорить не о чем. Может, я действительно как–то не так жил? Хотя вроде – работа, открытия, ученики… Нет, все верно! Без науки, без постоянного движения вперед, человечество погибнет. Ч–чёрт, спать хочется! Снотворное что ли вколола?» С этими непривычными для себя мыслями он заснул. Наутро Владимир Сергеевич проснулся свежим и бодрым. Что тоже оказалось непривычно. Боли не было. Присосок и приборов – тоже. В медотсеке он был один. «Приснился что ли тот вчерашний разговор?» Но на прикроватном столике лежали три разноцветные пилюли и записка: «Владимир Сергеевич, примите эти лекарства и хорошо подумайте о том, о чем мы вчера говорили». И короткая подпись, в начале которой явственно читалась буква М. *** После разговора в штаб–квартире Бамберги Жилин и Юрковский шли к рубке. Юрковский был зол. – Я бы, Ваня, вешал таких как этот... За ... то, что побольнее и вешал бы. – У них, Владимир Сергеевич, самое больное место – это кошелек, – процедил сквозь зубы Жилин. – Вот за кошелек и подвешу. Штрафы еще никто не отменял. Разорю уродов. Подумать надо только, на чем их покрепче прижать. - А вы у Марии Сергеевны спросите. У меня ощущение, что она что–то нашла. Даже... - Что «даже»? - Нет, ничего, – Жилин выдохнул. Сообщать, что по приезде домой Юрковского скорее всего будет ждать приказ о запрете полётов, не хотелось. - Ладно, идём. Подумаю я, – поморщился Юрковский. Нет, нежданно свалившаяся на голову коллега такого напряжения уже не вызывала, но лишний раз вспоминать о вчерашней слабости не хотелось. Но – чем черт не шутит. Закрывать этих «предпринимателей» надо было и быстро, и доказательно. *** Накануне вечером Быков с Крутиковым примчались к медицинскому отсеку как только Юра сообщил о приступе. Внутрь Мария их не пустила, жестами показав, что все обошлось и они честно ждали за дверью. Через какое–то время доктор вышла. – Все в порядке, – ответила она на немые вопросы. – Заснул. Пойдемте в кают-компанию. Жилина, стоявшего на вахте, на это «совещание» не пригласили, но через открытую дверь он сказанное прекрасно слышал, а прочее — представил. – Алексей Петрович, Михаил Антонович, – Мария прикусила губу, выбирая слова. – Вы знаете Владимира Сергеевича лучше меня. Нужна ваша помощь. Быков напрягся. – Нет–нет, – покачала головой Мария. – Сейчас ничего смертельного не случилось и не случится. Но запускать ситуацию нельзя. Еще три–четыре таких удара, и вполне может начаться рак печени. Вы – взрослые люди, понимаете, что это такое. Быков угрюмо смотрел на нее. Крутиков качал головой. – Я прекрасно понимаю, – продолжала она. – что Владимир Сергеевич не из тех, кто любит ходить по врачам. И как у нас на осмотрах «входят в положение хороших работников» тоже знаю. – Мария поморщилась. – Так вот, прошу вас. Помогите убедить его лечь в клинику. Сейчас еще не поздно. Может быть, с семьей поговорить? С родными? С другими друзьями? – Да у него друзей–то – мы с Лешей да Гришенька Дауге, – вздохнул Крутиков. – И родни – одна сестра, которую он вряд ли послушает. Семьей Володенька не обзавелся. Не беспокойтесь, голубушка Марья Сергеевна. И передадим, и самого под белы руки в клинику доставим. Не сбежит. – Да, это будет надежнее, Миша. Уж кого–кого, а Марию он слушать не будет из принципа. Сестра у него, как вы, – Мария, – пояснил Быков удивившейся Марии Сергеевне. – Спасибо, товарищи. – Это вам спасибо. Мужчины двинулись к выходу. В дверях Быков обернулся. – Вы сообщите? – Обязана – Значит, спишут Володьку... – вздохнул Быков. – А что ему там, внизу, делать? – Вы полагаете, что вашему другу лучше умереть в космосе? Вот прямо здесь, на корабле? По–вашему он больше ничего не сможет сделать? - Жить он там не сможет. Для него жизнь – это работа. Больше у него ничего нет. - Простите, Алексей Петрович, но я своего мнения не изменю — нельзя так губить себя. Никакие, даже самые важные, достижения не стоят загубленных человеческих жизней. *** Дверь в медицинский отсек была приоткрыта и Владимир Сергеевич от неожиданности остановился: в отсеке пели. Юрковский прислушался – Мария напевала старую украинскую песню о цветущем терновнике и влюбленной девушке. Генеральный инспектор хмыкнул про себя: «Надо же! Оказывается, в наше практичное время еще есть люди, которые поют за работой! Аж завидно!» И постучал. – Войдите, – ответила Мария. – Что–то случилось, Владимир Сергеевич? Опять печень? – Нет, со мной все в порядке. Мария Сергеевна, я хотел с вами посоветоваться. – Слушаю вас, – Мария жестом предложила сесть, но Юрковский мотнул головой и принялся ходить по комнате. Мария осталась сидеть и молча наблюдала за ним. – Понимаете... Закрывать эту клоаку нужно. И поскорее. И я их закрою. Только закрыть нужно так, чтобы хозяева оказались за решеткой. Чтобы другим неповадно было. Я вижу, вы тоже смотрели их дела. Есть что–нибудь серьезное? Мария усмехнулась. – Думаю, гораздо больше, чем вам нужно. Вот взгляните, – она повернула монитор. Юрковский наклонился, опершись ладонями о стол. На экране был весьма длинный список. - Сегодня эти списки уйдут в МУКС. Здесь не Эйномия, и церемониться я не буду. – Это – те, кому медицина уже вряд ли поможет. А это, – она вывела на монитор еще более длинный список. – те, кому еще можно помочь. Но, согласно условиям контрактов, если они уволятся так быстро, как им это действительно нужно, то они потеряют заработок по меньшей мере за месяц. Но это еще не самое грустное. Гораздо грустнее то, что лечение, которое им потребуется, стоит столько, что они не только отдадут врачам не только все, заработанное здесь, но, возможно, еще и в долги влезут. Причем гарантий им никто не даст. Да и страховкой их такие случаи не предусмотрены. Юрковский обалдело тряс головой. – Даже так? Но это же практически убийство! – Да, – с каким–то отстраненным спокойствием сказала Мария. – Но это не так просто доказать. По документам – все чисто. – И вы так спокойны? – удивился он. - Не обращайте внимания. Это – своего рода защита. Если вы думаете, что это – единичный случай, вы ошибаетесь. И потом – здесь нужно не воспитывать, а отдавать под суд. А это у вас получится лучше, чем у меня. Ладно, утро вечера мудренее. Давайте отдыхать. Завтра предстоит общаться с «героями», предпочитающими гробить не себя, а других. После разговора с администрацией Бамберги Мария молча ушла в свою каюту. Мужчины её не удерживали. На следующий день она уезжала. Юрковский долго ходил по каюте. Слов нет, спорили они жарко, но все же доктор здорово помогла и на Бамберге, и ему самому. Да и неприязнь как–то рассосалась. Привязываться, конечно, не стоило, да и не было смысла, но проститься хотелось по–человечески, и Владимир Сергеевич направился к кессонной камере. Мария как раз выходила в коридор с вещами. – Э-э... позвольте, – Он отобрал у нее чемодан. До выхода они дошли молча. Шедший навстречу Быков оглядел их, жестом попрощался и ушел, слегка нагибая голову. У перехода Мария Сергеевна повернулась. – Спасибо вам, Владимир Сергеевич. Было очень приятно с вами познакомиться и поработать. – Мне тоже, – абсолютно искренне ответил Юрковский. – Не забудьте: по приезде домой – сразу в клинику. И прошу вас не шутить со здоровьем. – Хорошо. – Мне пора. Удачи вам! – Мария подняла руку в прощальном жесте. – Подождите, Мария... Сергеевна, – Юрковский порылся в карманах, вытащил визитку и быстро написал на ней несколько цифр. – Возьмите, пожалуйста. Если вдруг вам захочется... снова поговорить о прогрессе. Или вдруг помощь понадобится, очень прошу вас обратиться ко мне. – Сейчас, – Мария вынула из кармана блокнот, написала несколько строк, аккуратно вырвала лист и протянула ему. – Позвоните, если будет желание. И вот что – приезжайте в нашу клинику. У нас хорошие врачи. И быстро пошла к катеру. Юрковский смотрел вслед, вертя в руках листок с номерами. Катер отчалил. *** «– Э… Алексей, – сказал Юрковский. – Я никому не помешаю в рубке? – Ты генеральный инспектор, – сказал Быков. – Кому же ты можешь помешать? – Я хочу связаться с Титаном, – сказал Юрковский. – И вообще послушать эфир. – Валяй, – сказал Быков. – А мне можно? – спросил Юра. - И тебе можно, – сказал Быков. – Всем все можно.» Юра с наслаждением принялся рыться на книжных полках. *** – Ну? – Быков плотно закрыл дверь за ушедшим с книгой Бородиным. – Связался? – Считай, что нет, – покачал головой Юрковский. – Катер пришел по графику. Она уже улетела дальше, к Венере. Заболел врач одной из исследовательских групп. Поговорили минуты две, потом связь прервалась. Ч–черт, женщина – и на Венеру! Как такое могли допустить?! Там и мужики здоровье теряют! – Так она ненадолго и не на самой Венере, Володя. Думаю, все обойдется. А насчет связи – ты же сам знаешь, какая там бывает связь. Наберись терпения. *** «Иван взял у Юры невесомый чемодан, и они пошли по кольцевому коридору, мимо плавающих в воздухе десятикилограммовых гантелей, мимо душевой, мимо кухни, откуда пахло овсяной кашей, в кают-компанию. В кают-компании был только Юрковский. Он сидел за пустым столом, обхватив ладонями залысую голову, и перед ним лежал прижатый к столу зажимами одинокий чистый листок бумаги. Быков, качая головой, прошел по коридору к рубке.» *** Оставшись в кают–компании один, Юрковский вернулся к дубль–монитору приемника. Связаться на этот раз удалось. Увы, на базовой станции Венера–5 Марии уже не было. Начальник станции долго сопротивлялся, но в конце концов махнул рукой, сказал, что она улетела к тяжелому больному и продиктовал номер катера и код волны, прибавив, что связь сегодня ужасная. И теперь Владимир Сергеевич, отложив недописанную статью, с каким–то диким упорством продолжал крутить ручки настроек. Нужная волна не отвечала. *** Прошло около двух часов. Быков просматривал данные техосмотра, Юрковский и Крутиков готовились к старту в Кольцо. Владимир Сергеевич нервничал, но старался этого не показывать. – Ты, Володенька, не волнуйся. Все будет хорошо, я уверен. Юрковский кивал, но каждый раз дергался, когда раздавался сигнал связи. Но это были другие люди, и Владимир Сергеевич возвращался к работе. Где–то через час снова раздался сигнал. Быков ответил. На связи был начальник станции Венера–5. Юрковский, услышав его голос, в один прыжок оказался у пульта. – Владимир Сергеевич, вы–то мне и нужны, – каким–то странным глуховатым голосом сказал начальник станции. – Вы сегодня разыскивали Марию Сергеевну Ильяшенко. Вы ее хорошо ... знаете? – Да, знаю! Вы что–то выяснили? Она вернулась? Тогда я хотел бы... – Простите, товарищ Юрковский. – Стоявший рядом с другом Быков вздрогнул. – Это невозможно. Я решился вам позвонить потому, что вы ее искали и потому, что в ее вещах мы нашли вашу визитку. Ваш служебный телефон и ваш почерк, сами понимаете, не секрет. – Подождите! – Юрковский ошарашенно ерошил волосы. – Почему искали в ее вещах? Что с ней? Можно меня с ней соединить? – Невозможно, Владимир Сергеевич, – собеседник поднял голову и посмотрел Юрковскому в глаза. – Они вылетали на планету. Уже на обратном пути в их катер врезался шальной метеорит. Разгерметизация. Никто не выжил. Если вас утешит, ей передали, что вы искали ее. И она хотела вам ответить. Простите. И отключился. Крутиков ахнул. Юрковский стоял, глядя невидящими глазами в погасший монитор. – Вот так, Леша, – еле слышно проговорил он. – Вот и разрешился наш спор. Видно, не судьба. Он наконец опустился в кресло, поставил локти на стол, обхватил голову руками и застонал. - Значит, будем работать вдвое... Миша! Когда мы сможем вылететь?