Срываясь на бег по канатной дороге

Поначалу Аура решает, что все это поганое состояние, навалившееся почему-то в один миг — последствие августовской жары, сильной влажности и отвратительнейшей духоты, густой настолько, что впору, кажется, пощупать пальцами. Затем думается совсем уж глупая мысль, что это — последствие перерождения, но Аура быстро вспоминает, что прошло чертовых тринадцать месяцев после, да и судя по всему, он изначально отделался малой кровью. Состоянию же вообще параллельно, что думает о нем Кыни — по-прежнему явственно скручивает в области солнечного сплетения, словно вдавливая легкие в ребра. Не больно, но до одури неприятно, и Кыни не может заставить себя сидеть на одном месте, постоянно бегая по квартире, улицам и выбирая дорогу до работы подлиннее. Статика оборачивается вообще ужасом адовым. Скручивает так пару дней, на третий чувство слегка меняется, теперь больше напоминая то, как если бы в груди одним концом находился широкий канат, тянущий все тело куда-то вперед-наружу. Можно было бы и перетерпеть, свалившись в глубокую спячку, но и заснуть не получается, а если и выходит, то сразу же начинает сниться такая ересь, что Кыни просыпается, слыша эхом собственный крик, больше похожий на птичий; под глазами вырисовываются симпатичные темные круги, которые бы похлеще необычной способности дали бы Чханмину повод величать Кыни «Пандой». В выходные Аура решает отоспаться, и на улицу выходит только один раз, да и то из ощущения, что духота становится для него разновидностью демонов. Если до флористического салона идти не привычной, короткой, а дорогой подлиннее, то требуется пройти пару-тройку дополнительных кварталов и два заведения старшей школы - Аура помнит оба из них хорошо, потому что отчего-то именно с этими школами они раньше чаще всех остальных встречались на каких-нибудь физкультурно-баскетбольных соревнованиях. Сейчас, наверное, как справедливо рассуждает Аура, его знакомых там не осталось, ибо прошло уже три года после выпуска. В груди продолжает стабильно скручиваться некая субстанция, но Кыни не обращает на неё уже почти никакого внимания, только морщится изредка - на улице все же дышится легче и вообще ощущается куда лучше, чем взаперти. С силой вбивать кол в солнечное сплетение и вновь тянуть канатом начинает в тот момент, когда Кыни почти минует второе школьное здание на пути. Изменение в состоянии настолько неожиданное, что Аура замирает на секунду и не дышит, прислушиваясь к самому себе, и только потом решается глотнуть немного кислорода — грудь и легкие взрываются болью, и Кыни прислоняется к забору, огораживающему школьный двор. Канат, оживляясь и извиваясь, словно змея, настойчиво тянет именно в ту сторону. За год с лишним Аура почти научился доверять своему внезапно обретшемуся чутью, и только поэтому сейчас решает не мчаться домой сломя голову, а постоять на месте и понаблюдать, что могло вызвать такой взрыв. Больше даже физический, чем ментальный — а это значит, что причина ещё ближе, чем могла бы быть в случае с ментальными изменениями. На школьном дворе оживление — конец неформального учебного дня, наполненного только кружками и дополнительными занятиями, и студенты партиями вырываются из стен здания в надежде на прохладу, но опять же с недовольством встречают лишь духоту и мутно-горячее солнце. Недалеко от того места, где стоит Аура, собирается небольшая компания старшеклассников в строгой форме — разговаривают о чем-то, смеются, обмениваются бумагами и учебниками. Ничего особенного, а Кыни ловит себя на приторном ощущении ностальгии. У одного из ребят громко начинает звонить телефон, и играет какая-то новая песня сразу с припева; раздается звонкий мелодичный смех, и, пока трубку никто брать не собирается, стоящий рядом парень начинает двигаться в такт мелодии, прищелкивая пальцами. Кыни на автомате переводит на него взгляд — канат скручивается в компактный узел. Парень стройный и невероятно гибкий, и двигается очень легко, словно сам не контролирует свое тело; в какой-то момент Аура замечает, что и глаза у него, кажется, закрыты вовсе, а тело продолжает повиноваться даже без зрения. На губах старшеклассника играет какая-то полубезумная эйфорическая улыбка, когда он отщелкивает пальцами музыкальный ритм, а Аура встряхивает головой, словно пробуя отогнать наваждение. Канатный узел распутывается и на мгновение замирает, но лишь для того, чтобы в следующую секунду начать тянуть ещё с большей раза в два силой. -Мне, кажется, девушка звонила, - вздыхает парень с телефоном, с сожалением глядя на экран, когда его друг перестает танцевать под одобрение стоящих слегка в стороне учениц. -Так и брал бы трубку, - пожимает тот плечами, сначала пробуя поправить сбившийся галстук, а потом и вовсе стаскивая его и убирая в сумку. -Чтобы ты, Сансу, потом орал, де, «как ты вообще посмел выключить игрушку, пока на меня вдохновение нашло»? -Тебя как послушать, так я со всех сторон стерва, - парень, которого назвали Сансу, смеется громко и от души; замолкает, впрочем, также резко. - Ладно, Чоджин, перезванивай своей фифе и пошлите уже отсюда, на меня давят стены и хотят прикончить своей энергетикой. -Клоун, - фыркает кто-то из компании, но Сансу не обращает внимания, отвернувшись в сторону ограждения и напряженно куда-то всматриваясь. Встревоженный взгляд пробегается сначала по деревьям, по стайке вспорхнувших с кроны воробьев, по проезжающим вдалеке автомобилям; останавливается на северной части школьной ограды, около которой, скрестив на груди руки, и стоит Аура. Кыни поспешно отводит взгляд, но не отходит от забора по одной простой причине: тело словно прибивает к одному месту невидимой силой, и даже при желании — Аура понимает — он не сможет сделать ни шага в противоположную от этого странного пацана сторону. Отчасти легче становится тогда, когда Сансу с друзьями берет курс на дальний от Ауры выход из школьного двора, и канат в груди Кыни немного ослабевает, позволяя не сильно явно топтаться на месте. Но все же Ауру слегка придавливает, когда Сансу, уже выходя из ворот школы, оглядывается назад и вновь смотрит на Кыни с сильным, нехорошим прищуром. Затем взмахивает рукой и, как ни в чем не бывало, скрывается за поворотом вместе с одноклассниками. Пока одноклассники договариваются о чем-то, Сансу слушает их вполуха, то и дело оглядываясь в ту сторону, откуда они пришли, и нервно раскручивая на пальцах какой-то брелок. Звенья цепочки гремят, сталкиваясь друг с другом, и этот звук несколько отвлекает Сансу от желания вернуться обратно — тянет, словно магнитом. -Окей, так и поступим, - глухо звучит рядом чей-то голос, но в тот момент, когда Сансу выныривает из собственных мыслей, он застает только полупустую улицу и одного Чоджина рядом. -Что-куда? - спокойно выдает Сансу, а друг переходит в стабильный режим фейспалма, качая головой. - Мы куда-то собрались? -Ты, конечно, не вопил как всегда больше всех, но головой согласно мотал в такт и часто, - Чоджин внимательно наблюдает за реакцией, но Сансу смотрит куда-то вообще в другую сторону, и создается впечатление, будто он в принципе не слышит произносимых слов. - Ты в порядке? -Нет, спасибо, в другой раз, - поспешно отвечает Сансу, покрепче перехватывая ремень сумки и собираясь уходить; Чоджин обеспокоенно удерживает его за рукав школьной формы и тянет обратно. - Да чего? Я домой пойду, все в порядке. Отпусти, порвешь. Друг выглядит настороженным, пока Сансу, вытянув шею, чутко прислушивается к городскому уличному гаму, будто пытается расслоить звуки и поймать слухом только то, что требуется. -Сансу, ты себя вообще нормально чувствуешь? Солнышком не ударило? Тот отчаянно и - уже видно - раздраженно машет головой, быстро проверяя, все ли на месте в карманах и в сумке; останавливается на секунду и кивает на прощание, взмахнув рукой. В следующую секунду Сансу оказывается уже на другой стороне улицы, и уходит вдаль не то, что бы торопливо, но и порядком прибавив скорости. Чоджин вопросов больше не задает и приятеля не останавливает — знает, что бесполезно. Когда до дома остается пара кварталов, Сансу все-таки срывается на бег, но вовсе не в ту сторону - он резко сворачивает по направлению к своей школе. Теплый и душный ветер, смешанный с городской пылью, бьет в лицо упругими волнами, заставляя глаза немилосердно слезиться и заволакивать поле зрения мутной пеленой; Сансу несколько раз останавливается и ожесточенно трет их ладонями. Окончательно бежать он перестает, лишь оказавшись около главных ворот школы, откуда издали можно увидеть место, где недавно они собирались с одноклассниками после уроков. Школьный двор пуст — за час школа как всегда успевает обезлюдеть, особенно в субботу. Сансу не знает, что происходит, и что заставило его придти сюда снова; он хватается пальцами за прутья закрытых ворот, напряженно глядя на дальнюю ограду через весь двор, и только через несколько минут осознает, что ищет взглядом странного незнакомца, который стоял недалеко, пока Чоджин медлил брать трубку, а сам Сансу непроизвольно пытался что-то танцевать. Всем это, кстати, показалось действительным танцем: Сансу фыркает и думает, что это — так, подрыгался слегка, потому что после математики дурь в голову ударила. У дальней ограды никого, конечно, нет; все же ещё с минуту Сансу высматривает там что-то, и только потом разворачивается, чтобы идти домой. Создается впечатление, будто в груди что-то шевелится и неприятно тянет — впрочем, особых неудобств это не причиняет, и Сансу полдороги до дома двигается спокойно. Под конец все равно срывается на бег. У подъезда Сансу в спешке неосторожно сталкивается с выходящим человеком; больно проезжается плечом по железной двери и шипит, намеренно не извиняясь и испытывая желание показать вслед язык, средний палец, или язык с двумя средними пальцами. Взбегает на свой этаж пешком, забыв про лифт и придерживая рукой сбитое плечо — не очень больно, но саднит весьма существенно. Долго отыскивает в сумке ключ от квартиры — оба родителя сегодня хоть и выходные, но предупредили, что уедут на весь день в город и будут поздно. «И не забудь покормить кота». -Да эта срань господня сама кого хочешь съест, - огорченно замечает Сансу, вставляя ключ в скважину и кривясь от тут же подоспевшей боли в руке. — Железные двери — хорошо, но глаза на морде — ещё лучше... Сансу вваливается в коридор, сразу же бухнув сумку у порога — тут же слышится противный звук, как если бы хоровод злобных холостяков чистил старые сковородки от ржавчины. Сансу тянется вперед, чтобы снова поднять сумку — тяжелая, в ней учебников на целую неделю — но тут же, осознав, что всего лишь придавил хвост коту, с невинной улыбкой опускает портфель обратно. Ор стоит знатный. Сансу, конечно, животных любит, но ещё на птичьем рынке говорил матери, что из этого «милого, рыжего, наипрелестнейшего котенка» (на деле «отвратительного, грязно-коричневого котопса с ершиком у хвостового отверстия», как выражался обычно Сансу, вереща и бегая по дому в поисках бинта и йода), не получится ничего, кроме компактного домашнего тирана. Сансу оказался почти прав — домашний тиран вполне вышел, только с той оговоркой, что не компактный совсем. Подчинялся только матери, венику и, возможно, некоему кошачьему божеству, проповедующему ненависть ко всему живому. Сансу сбрасывает обувь и на ходу снимает пиджак; на автопилоте проводит рукой поверх рубашки на том месте, где только-то ободрал руку о дверь. На ладони остаются следы крови: рубашка, как и пиджак — чего он не заметил в подъезде — безнадежно порвана, а на предплечье красуется довольно широкая ссадина, сочащаяся мутной сукровицей. При запахе крови в голову будто бьет странная муть, и Сансу опирается спиной на стену, ненадолго закрывая глаза. Ссадину начинает жечь горячими волнами, распространяя неприятное тепло по всей руке; через минуту горит отчего-то почти весь бок, а сам Сансу понимает, что уже не стоит, а сидит, незаметно съехав спиной по прохладной стене. Боли нет, есть только адски съедающий кожу жар; перед глазами слегка мутнеет, а в следующий миг отчего-то в поле зрения оказывается только кошачья морда, которую Сансу настойчиво отодвигает рукой, получив при этом, конечно, пару нехилых ударов лапой. Некоторое время Сансу лежит, вытянувшись во весь рост на полу и уткнувшись лицом в сложенные кисти рук. Течения времени он не замечает и не знает, сколько его проходит, прежде чем на кухне раздается грохот — рыжая скотина опять постаралась — и он встает, чтобы проверить, что произошло. Сбита со стола всего лишь хлебница, и у Сансу даже не находится ни желания, ни сил проводить какие-либо воспитательные операции; он наклоняется, чтобы поднять тару, и едва ли не сгибается от ударившей в голову тяжести. Роется в ящиках в поисках градусника, раздраженно бракует два ртутных и остается более или менее доволен только тогда, когда находит новый электронный. Судя по тому, что начинает знобить — температура явная, хоть Сансу и не может похвастать высокими оценками в области анатомии. Градусник начинает бить тревогу минуты через три, визжа и вереща не хуже резаного поросенка — Сансу морщится, разглядывая неприятную цифру «38.6» на крошечном циферблате. Как по команде жар разливается по всему телу, и Сансу безвольно расслабляется, сидя на стуле и мелко дрожа от взявшегося словно из ниоткуда холода. Липкого, влажного холода, смешивающегося с температурным жаром. У миски недовольно ворчит кот, но Сансу находит в себе силы только стянуть рубашку и, пройдя в ванную, промыть ссадину; кажется, будто холодная вода на глазах испаряется с раскаленной кожи, и от этого начинает лихорадить ещё сильнее. Подушка на кровати некоторое время кажется спасительно-прохладной, но лишь полминуты; Сансу забирается под одеяло почти с головой, и спустя долгих полчаса забывается чутким, поверхностным сном, больше похожим на лихорадочный полубред. -Херня вообще полнейшая, - вслух констатирует Аура, сидя на краю крыши одного из высотных домов в Кансогу и легкомысленно болтая ногами. Вечереет, и поднимается довольно сильный ветер, особенно наверху, но раскрытые крылья уверенно держат баланс, и Ауре не нужно даже изредка взмахивать ими, чтобы не навернуться вниз. Он сидит так довольно давно, часа три назад разделавшись с каким-то не очень крупным демоном — вообще Кыни не очень любит выходить на долгую целевую охоту, но сегодня почему-то тянет провести едва ли не всю ночь в невидимых людскому глазу прогулках по Сеулу. Может, и попадется есть какая нечисть, но специально Аура её не разыскивает. Отсюда, с высоты, очень хорошо видно смешение аур как минимум двух или трех близлежащих районов города — самого Кансогу, Янчхогу и Мапхогу, находящегося на другом берегу реки. Кыни, прищурившись, отслеживает цвета, оттенки и изменения, навскидку прикидывая, в какой точке, подвластной его полю зрения, может находиться очередная темная дрянь. Пока все на удивление ровно, и пульсация теневых изменений наблюдается лишь где-то на самом севере города — Аура кивает в пустоту и думает, что на севере уж с демонами разберутся точно и без него. Теплым ветром приносит новые краски, и Аура на мгновение замирает, удивленно распахивая глаза и вглядываясь в переплетения городских огней — подобной пульсации он раньше никогда не чувствовал. Теплые, почти горячие волны и толчки — пока ещё слабые, не сосредоточенные в одном месте, но явно где-то в районе Кансогу, совсем недалеко. Это — не демон, Кыни предполагает с почти стопроцентной уверенностью; не демон, но и на пересекающего границу территорий крылатого похоже мало. Аура поднимается на ноги и вглядывается приблизительно в оцепление тех кварталов, где рассеяна странная энергия: видно мало, чувствуется ещё меньше, но Кыни успевает заметить среди всего прочего легкую дымку нефритового оттенка, прежде чем неосторожно оступается и начинает падать вниз, раскрыв крылья и мягко планируя на землю. Сансу просыпается рывком, едва ли не упав с кровати и завернувшись в одеяло на манер кокона. Превозмогая слабость и жар во всем теле, он медленно выпутывается и надсадно кашляет — в горле сухо настолько, что перед глазами расплываются темные круги. Сансу неверной походкой бредет на кухню, умудрившись по пути спиной зацепиться за что-то — правая лопатка взрывается не сильной, но мутной и тянущей болью; он щупает её на предмет повреждений, но не находит, списав боль на встречу с какой-нибудь неровностью или крючком. Когда болеть начинает и левая, Сансу приписывает и ей ту же самую причину, не особо заботясь о логичности своих догадок. Несмотря на то, что пить хочется сильно, получается выпить не больше стакана холодной воды — остальное, чувствуется, пойдет через край, если ещё чуть-чуть. Сансу кидает взгляд на часы — около девяти вечера, а родителей все ещё нет; впрочем, его это не особо волнует, когда он вспоминает, какое количество планов они заготовили на этот день. Решает дождаться, сидя на кухне - тем более чувствуется, что жар слегка спал. Только обе лопатки немного ломит. Из окна здесь хорошо виден Ханган и его набережная, опоясанная сотнями лент света, как елка в канун Рождества. Хотя и не очень поздно, но людей на ней почти нет, и с каждой минутой, кажется, становится все меньше. Облокотившись на подоконник, Сансу наблюдает то за рекой, то за парой ещё не уснувших, что странно, воробьев — зигзагообразно двигаясь, они порхают с ветви на ветвь, а один из них даже на мгновение застывает на внешнем подоконнике — будь силы, Сансу бы улыбнулся, а так только переводит взгляд вдаль, где сотнями точек света испещрены темные воды Хангана. Ловит себя на мысли, что ужасно, до одури хочет оказаться там, прямо у реки; иметь возможность окунуть в прохладную воду горячие ладони или, что лучше, вообще нырнуть полностью, вынырнув только где-нибудь на средине потока. Глядя на стоящий рядом стакан с недопитой водой, Сансу вдруг начинает явственно ощущать её запах — свежий, влажный и слегка с примесью привкуса графинного фильтра. Температура, судя по ощущением, снова подскакивает вверх, и тянущее чувство в лопатках возвращается, будто никуда и не уходило. Хватает ещё пяти минут созерцания реки на горизонте, чтобы Сансу, нервно взглянув на часы, отпихнул с дороги рыжее чудовище и, не слушая доносящийся вслед забористый кошачий мат, вытащил из шкафа в спальне первые попавшиеся вещи. В ушах звенит визг давно замолчавшего электронного термометра, в грудной клетке нарастает давление и жар; Сансу не замечает, как быстро сумел натянуть какие-то джинсы, футболку с коротким рукавом, чтобы не тревожить ссадину, и выскочить в коридор, торопливо ища ключи. Определенной цели нет вообще, но Сансу не может подавить навязчивой мысли, что он просто должен, обязан оказаться сейчас там, как можно ближе к Хангану; следование маниакальным идеям сильно смахивает на паранойю, и Сансу неспокойно усмехается, в последний момент хватая с вешалки легкую куртку и захлопывая дверь снаружи. Сбегая вниз по лестнице и встречая потоки затхлого влажного воздуха подъезда, Сансу почему-то очень хочется, чтобы по дороге ему не встретился никто, а особенно - родители. Ветер панически свистит в ушах, а Сансу бежит так, будто боится куда-то не успеть; температура, кажется, бьет все рекорды, пульсируя жаром в висках, в горле и даже в районе лопаток в том месте, где он вроде как ударился о некий выступ. Теперь лопатки не болят, но кожа сгорает словно от невидимого огня. Несколько дорог он перебегает на красный свет, слыша автомобильные гудки, энное количество раз спотыкается на ровном месте и уже в нескольких сотнях метров от набережной все же сбивает колени и ладони, неудачно перешагнув бордюр. Теперь руки горят ещё сильнее, но это, думается Сансу, ничто по сравнению с тем жаром, которых охватывает спину и горло. Говорить вслух опасается - отчего-то кажется, что вместо нормального человеческого голоса послышится что-то другое. На высокой набережной есть несколько мест, где она спускается к воде вереницей ступеней — Сансу хорошо знает их расположение, и поэтому быстро находит один из таких «выходов» даже несмотря на то, что лихорадочное состояние порядком затмевает взгляд и вносит помехи в логические рассуждения. Он спускается к воде быстро и осторожно ровно настолько, насколько позволяет неистовое желание оказаться к ней как можно ближе. Он вновь спотыкается на последней ступени, больно бьется коленями о мощеные камни и упирается руками уже в собственно тепло-прохладную, заливающую низ лестницы мутную воду. Пропускает её сквозь пальцы снова и снова, слушая звуки падающих капель; людей рядом совсем почти нет, и только один мужчина косится с удивлением, но и тот уходит прежде, чем начинается самое паршивое. Боли почти нет, но жар огненным шаром застывает на спине, концентрируя всю силу на лопатках; дико скребет и горит в горле, и Сансу силится произнести хоть звук, но не может — голосовые связки будто парализовало. Когда кажется, что сильнее жара на спине быть уже не может, Сансу с трудом стягивает куртку, оставаясь в одной футболке — именно в этот момент появляется первая, единственная и короткая, но до одури сильная боль. Кожу на лопатках словно вспарывают раскаленным кинжалом, создается впечатление, будто кровь, пульсируя, потоками хлещет из раны - Сансу, обретя голос, кричит хрипло, безудержно и полубезумно от алой боли, которая утихает почти сразу же после «кинжала». Боль утихает, остается лишь пульсация, но крик все равно пронизывает темноту набережной, становясь все более страшным и непохожим на человеческий. Теряя сознание, Сансу уже не понимает, что кричал вовсе не человек, и не слышит вместо пульсации крови мягкий шорох чего-то легко-тяжелого, опустившегося прямо за спиной. -Знакомое чувство, но я не могу понять, что происходит, - где-то в Новонгу Чонун трет пальцами виски, пытаясь сосредоточиться. - Далеко, но явно. -За Ханганом родился новый птенец, - поясняет Хёкчэ таким тоном, будто это — факт сам собой разумеющийся. Чонун понимающе кивает. -Его нужно найти. -Его найдут и без нас, - Чонсу убирает руки в карманы и уходит, оставив после себя почти визуально заметные знаки вопроса, витающие в воздухе. В груди снова натягивается канат и взрывается жаром ровно тогда, когда Аура успевает начертить на энергетическом поле мелкого демона несколько знаков, которые, по его мнению, могут разрушить рисунок ауры черной твари. Кыни не промахивается, и демон взрывается с отвратительным звуков — Аура успевает отпрянуть в сторону, с удовлетворением замечая, что в этом бою он не заработал себе ни одной царапины. -Расту, - хочет усмехнуться, но едва ли не падает ничком от вновь появившегося в груди «канатного» чувства. Теперь он не просто есть, и не просто тянет куда-то — тянет в совершенно определенное место, и Аура пока не знает — куда, поэтому просто повинуется и, не убирая крылья, выскальзывает на один из людных проспектов Кансогу. Времени — около десяти вечера, но людей сравнительно немного. Аура быстрым шагом пересекает проспект и понимает, что тянет его в сторону набережной — зрение услужливо активируется, и перед глазами вдруг все становится нефритово-зеленым. Раз в пять ярче той дымки, что он видел, сидя на крыше высотного здания несколько часов назад. Одновременно с зеленой вспышкой в голову ударяет раньше никогда не появлявшееся чувство — подсознание кружит и кидает в разные стороны, но Кыни не может назвать это неприятным. Только слегка мешает быстро идти, но под конец, Аура предполагает, именно это чувство заставляет сорваться на бег, когда вдали появляется сверкающий полог темнеющих вод Хангана. Бежит настолько быстро, насколько позволяют ноги, и несколько раз даже расправляет крылья, просто пролетая несколько кварталов и по пути в спешке неудобно обтесывая правым крылом каменную стену какого-то здания. Не убирая крыльев, а просто сложив их за спиной, Аура сначала слепо рыщет по всему периметру набережной, не понимая, что требует от него вновь проснувшийся канат; он тянет сначала в одну, затем в другую сторону, изредка исчезает вовсе, уступив место приятному чувству головокружения. Перегнувшись через парапет, Кыни долго смотрит в темные воды, словно надеясь увидеть там нечто, что ему требуется; только затем раздраженно встряхивает головой, осознавая, что для плодотворных поисков ему не нужно ничего, кроме активированного зрения. Кыни предполагает, что искать ему нужно именно то нефритово-зеленое свечение. Оно неравномерно вырывается во влажный воздух совсем недалеко, метрах в пятистах от того места, где стоит Аура; он начинает двигаться в сторону вспышек, но замирает на месте, слыша первый крик. Первый и единственный, настолько безудержный и страшный, что леденеет кровь; сначала тихий, затем покрывающий все вокруг, наполненный какой-то совершенно нереальной аурой, слепящей и без того уставшие за день глаза. Кыни несколько мгновений стоит, будучи не в состоянии пошевелиться, но потом превозмогает себя, на всех скорости бросаясь к охваченной зеленым светом лестнице, ведущей прямо к воде. В беснующемся сплетении аур сначала не видно, что там происходит, и Кыни возвращает себе привычное зрение, спускаясь вниз по лестнице. Постепенно привыкает к нормальной вечерней темноте, выхватывая взглядом сначала валяющуюся в стороне куртку, а затем и фигуру человека, наполовину опустившегося на колени в воду и наклонившего вниз голову. И крик, полубезумный крик, уносящийся вдаль по Хангану, но не слышимый ни одному человеку в округе. Парень — а Кыни видит, что это именно молодой человек — сидит, обхватив руками плечи и судорожно дрожа в ознобе; за его спиной, безвольно опустившись, лежат длинные и острые по форме, не очень широкие крылья бело-серо-черного с градиентом окраса. Птенец — понимает Аура. Это — новый птенец. Аура делает неуверенный шаг вперед, будто сомневаясь; в голову сходу, будто почуяв момент, бьет уже знакомое головокружение, вселяя чувство беспричинного пьяного счастья и какого-то эйфорического наслаждения при виде черно-белых крыльев и пробивающейся из-под них яркой зеленой ауры. Уже не сдерживаясь, Кыни бросается вперед сгребает в охапку ничего не соображающего парня, с силой прижимая к себе и заглядывая в лицо — почему-то не сильно и удивляется, узнав в новом птенце того мальчишку, которого видел во дворе старшей школы сегодня днем. Тот перестает кричать, ошалелыми глазами вглядываясь в Ауру и даже не пытаясь вырываться — судя по всему, порядком обессилел. Только цепляется судорожно пальцами за футболку Кыни, что-то неразборчиво говоря и сбиваясь на лихорадочный кашель. Наполовину сидя в воде и обнимая почти бессознательного парня, Аура понимает, что канат в груди исчез и больше не тянет, словно выполнил свою задача, стянув воедино то, что ему было нужно. И остается только да, оно — чувство пьянящего счастья, смешанного с острым удовольствием, когда Аура вдыхает запах мокрых от капель воды волос. -Сансу, значит, - говорит он тихо, на секунду отстраняясь, чтобы попробовать пальцами слишком горячий лоб птенца. - Сансу... Тот, едва почувствовав, что его отпускают, ещё сильнее вцепляется в Кыни, на мгновение будто бы приходя в сознание: -Ты, серо-розовый идиот, только попробуй, - шепчет через силу, - только попробуй сейчас меня здесь одного бросить. Аура не успевает ничего ответить, потому что Сансу делает ровно один глубокий и рваный вдох только для того, чтобы окончательно потерять сознание.