Солнце и пурпур

Два мира тянуло друг к другу, неуемно, сильно, так, что возмущения тканей были слышны даже в самых отдалённых мирах. Ткани миров прошивались светящимися нитями энергии — и пусть обычные, тонкие нитки быстро рвались, на смену им приходили другие. Другие стежки, твёрдые, уверенные, сделанные быстро и на совесть, серебристо-стальные, пронзительно-оранжевые и солнечно-жёлтые, прошивали два мира насквозь, делая их ближе друг к другу. Два мира тянуло друг к другу, и Ткач чувствовал, как пульсирует неправильной болью изнанка миров. Город, завязший в мутной пелене событий, двигался по координатам времени медленно, натужно, словно лошадь, тянущая груженую под завязку телегу. Но вместо телеги город тащил за собой людей. Люди не упирались. Люди послушно тащились за городом, жалуясь друг другу на плохую работу, отвратительную семью, невозможность что-то изменить, люди тащились за городом, словно не желая рвать кандалы социальных связей. Безвольные. Город был по-аристократически красив, старинен, словно вырванный из сказки, он появился совершенно внезапно — и не было ни его основания, ни войн, ни перехода от одного государства к другому. Он просто стоял здесь всегда, менялся, морфировал, сбрасывал старую кожу из фасадов зданий и выпускал новые отростки, стремившиеся к пригородам. Ланая уже и не помнила, как попала сюда. Город быстро стёр своим будничным туманом из неё все воспоминания, мысли и мечты, оставив только несколько тайн, которые она призвана была хранить. Она помнила своё имя, смутно помнила свои привычки — например, вставать ранним утром или пить по вечерам горячий чай — но остальные воспоминания словно скрывала стеклянная стена, прозрачная, но плотная, толстая, прочная. Ланая знала, что где-то в глубинах подсознания таится её истинная сущность, но с каждым моментом это знание уходило в никуда, уносимое временем, словно обрывки сна после пробуждения. Время здесь не щадило никого, постепенно пожирая каждого изнутри. Время утекало сквозь пальцы, тянулось прилипшей к подошве жвачкой, игралось с каждым, словно кошка с мелким птенцом, повредившем крыло. Только время, наигравшись, никого не оставляло в живых. Возмущённая ткань миров кипела. Ткач, вечный страж границ, в последний момент почувствовал гигантскую вспышку энергии, переходящей из одного мира в другой, грозящую нарушить вечное равновесие между мирами, вечный темп в движении звёзд. Он мчался к месту взрыва настолько быстро, насколько мог, и само время подгоняло его, помогая и поддерживая. Когда Ткач очутился в маленькой келье Храмовой убийцы, он сначала не мог поверить в произошедшее. Религиозный ритуал, традиционный для храмовников, проводился каждое суперлуние, когда Луна была гораздо ближе к миру, чем обычно. По поверьям, каждый храмовник во время раскрытия переживал тот опыт, что был ему нужен. И только Ткач помнил те времена, когда «раскрытие» открывало врата в чужой мир. Тогда и храмовники были намного сильнее, чем сейчас. «Ланая должна была знать главное правило», — думал Ткач, перебирая лапками ткань мира. Каждый выдуманный мир становится хоть на секунду реальным, если в него поверить. Любой маг, обладающий псионическими способностями, соединял своё тело и разум, открывая доступ материи туда, куда могла попасть только энергия. А правило выдуманных миров помогало контролировать свой разум, не давая ему унестись в закоулки и тупики лабиринтов выдуманных вселенных. «Ланая должна была знать...» — рефреном повторял Ткач, пытаясь найти связующую нить, которая, словно нить Ариадны, повела разум храмовницы за собой. И лишь потом Ткач увидел яркую жёлтую ленту, тянущуюся солнечным лучом сквозь весь мир. Первое, что она увидела: высокие старинные дома, смотрящие друг на друга вычурными окнами и подмигивающие мягким жёлтым светом из окон. Ланая чувствовала себя новорожденной, в которую каким-то магическим образом запихнули знания об окружающем мире и словарный запас. Она помнила своё имя — и оно казалось ей слишком странным, словно не из этого мира, а какой-то фэнтезийной ролёвки. «Ла-на-я», — повторила девушка своё имя и поморщилась: «Что за бред». Хмурое серое небо смотрело на неё мигающими глазами звёзд. На улице было тихо, и только звенели какие-то мошки под фонарями. На улице стоял прохладный май, и город, насытившись за день людскими эмоциями, развалился в пространстве, скучая, переваривая поступившую энергию. Городу пока не было дела до чужеродного существа, которое так внезапно обосновалось в нём. Идти было некуда. Ланая знала, что в лучшем случае её ждёт милиция с тягомотиной выяснения личности, в худшем — жизнь в психоневрологическом диспансере. Сознание услужливо подсказывало ей названия диагнозов. Ретроградная амнезия? Нет, тогда бы она не помнила своего имени. Фиксационная амнезия? Это к текущим событиям. Диссоциативная фуга*. Проходит через несколько дней или месяцев, иногда дольше. А странное имя, значит, совершенно новое. В фильмах такое часто показывают, да и в книгах не реже описывают. Именно этот опыт из художественных произведений и помог устроиться в первый месяц. Приходилось жить у случайных людей, пока на работе не выдали первую зарплату, перебиваться с воды на хлеб, но всё оказалось почему-то проще, чем Ланая ожидала. И после уже пошло по накатанной. Ланаю быстро затянуло в будничный водоворот протухших страстей, и она быстро стала частью того самого механизма, что перемалывал сам себя в мелкий железный фарш. Найти здесь работу было на удивление легко, но устроиться в городе было гораздо сложнее. Найти место для жительства, устроить дело с документами, медицинским страхованием... всё это вызывало у Ланаи странное отторжение, словно в её родном месте всё было по-другому, словно остатки её истинной сущности противились всей неестественности этого людского муравейника. Каждое утро она вставала в своей маленькой комнате (почему-то удивительно похожей на келью) на работу. Утро встречало её взгляд тусклым солнцем через тучи — а, может, и не было в этом октябре солнца вовсе, а свет генерировали сами тучи, небесная вата, подсвеченная изнутри серыми светодиодами. Утро встречало её ноги липким ворсом старого ковра — сколько Ланая ни билась над тем, чтобы отмыть и почистить его, он, наследие советской эпохи, упирался и упорно не хотел сдаваться. Утро встречало её слух белым шумом радио — за окном было оживлённое шоссе, по которому неслись куда-то автомобили. Лёгкий завтрак, привычный раствор чая из дешёвых пакетиков — и в шесть утра Ланая выдвигалась на работу. Работа была непыльная, лёгкая, а зарплаты как раз хватало на то, чтобы снимать комнатку в спальном районе. Дорога занимала большую часть всего дня. По утрам транспортные артерии города были битком забиты автомобилями, и выглядело это, словно какой-то серый змей, натужно извиваясь и задыхаясь, полз по дорогам. Город, скооперировавшийся со временем, выпивал из уже уставших за утро людей все жизненные силы. Ланая чувствовала себя в городе неуютно. Её пугала и смущала толпа, безликая серая масса, единый организм, напирающий со всех сторон аморфным слизняком. Ланая старалась отгородиться от киселя толпы хотя бы в мыслях. Любимым её занятием было придумывание себе прошлой жизни. Диссоциативная фуга, верно, не возникала просто так, но в её жизни всё равно были хорошие, радужные стороны. Кем она была? Офисным клерком, просиживающей дни в конторе в выглаженной блузке и узкой юбке-карандаше? Научным сотрудником, пытавшимся выбить у жадного государства деньги на новые реактивы и оборудование? Где она жила? В таком же людском муравейнике, который только прикрывал памятниками архитектуры свою истинную сущность? В маленьком провинциальном городке, где из развлечений — телевизор и сплетни бабушек у подъезда? С кем она жила? Был ли у неё любимый человек? Живы ли были родители? Ищет ли её кто-то или просто в пустой квартире надрывается голодный кот? Когда Ланая выныривала из своих мыслей, она словно видела настроение людей вокруг: неприятную, туманную серую дымку. Изредка попадались ярко-красное марево ярости или гнева, ярко-жёлтые сферы радости. Ланая отчего-то знала, что это нормально. «С древних времён ходят легенды и сказки про колдунов и ведьм, — успокаивала она себя в минуты особой паранойи. — Так почему же это всё не может быть реальностью?» Тут же вспоминался Клиффорд Саймак со своим «Фишхуком**» и путешествиями сквозь космос. Всё было скрыто в самом человеке, все паранормальные способности были, по сути, простым умением, как талант бегать или музыкальный слух. Со временем Ланая даже перестала рыться в себе, выискивая оправдания. Есть и есть, и больше ничего знать не требуется. Она приловчилась использовать это — аккуратно, медленно, осторожно манипулировала настроением людей. Это было похоже на практическую психологию, только вот с той разницей, что психологи могли основываться только на догадках и невербальных жестах. Ланая же знала всё точно. Очередной день приевшейся работы — и Ланая возвращалась домой. Время стояло на месте — а, может, двигалось невозможно медленно и безумно утомительно — и камень улиц, казалось, не двигался под ногами. В наступающей темноте дома казались картонными декорациями, подсвеченными изнутри прожекторами. Толкни один рукой — и дома посыпятся один за другим, как домино, а перед глазами встанут театральные подмостки да толпа искушённых зрителей, следящих за представлением. По ногам потянуло холодом. Ланая инстинктивно посмотрела вниз и увидела молочно-белую змею чьего-то страха, обвивавшуюся кольцами вокруг ног. По змее ползли тёмные бордовые жилы чужого удовлетворения. Кому-то рядом было плохо. Ланая заметалась по улице, пытаясь найти источник белого тумана, а город, ехидно насмехаясь, путал переулки, заплетал дороги в косы, пытался запутать карты. Казалось, будь его воля — и он бы превратился в творение художника-абстракциониста, смешав небо и землю в одну кашу. Наконец Ланая нашла путь. Грязная подворотня горела белым огнём. Именно здесь город показывал своё обличие, грязную, отвратительную сущность, словно вселившись в человеческое тело, он нависал над забитой в угол девушкой-жертвой. — Эй! — окликнула мужчину Ланая, пытаясь отвлечь внимание на себя. Мужчина повернулся к ней, и Ланаю обдало карминовым пламенем похоти. — А ты-то посимпатичнее будешь, чем та, — и насильник повернулся к прежней жертве. — Беги отсюда, пока не получила. Загнанная в угол девушка подняла на него испуганный взгляд. По щекам бежали чёрные дорожки туши, а тело, казалось, совсем не слушалось хозяйку. Девушка поднялась неуклюже, дрожа, и тут же бросилась наутёк. «Хотя бы помогла, чёрт», — мелькнула у Ланаи мысль. Мужчина надвигался на неё. Инстинктивно вскинутые в защитном жесте руки — и тело нападающего прошили пурпурные лезвия. Тело упало на асфальт. — Блять, — коротко прокомментировала ситуацию Ланая. По подворотне распространялся молочно-белый дым уже её страха. Ланая попятилась назад, чуть не споткнулась, повернулась и выбежала на улицу. К счастью или к сожалению, на улице никого не было, и Ланая бежала туда, куда глядят её глаза. Паника завладела ею полностью, заставляя бежать по улицам города в поисках какого-то эфемерного укрытия. Мышцы болели, а дыхание срывалось. Ланая была вынуждена остановиться. Бежать в никуда не было смысла, но вся ситуация её ужасно пугала. Мозг пытался найти из ситуации выход, но работал как-то плохо. Единственное, что Ланая могла вспомнить, — то, что в холодильнике не оставалось ничего, а, значит, ей нужно было зайти в магазин. Верно, скрыться в толпе людей было самым лучшим решением. «Отлично, просто чудесно. Ты убила человека, а теперь идёшь за едой. Ты бы могла его съесть прямо там, что уж тебе теперь». Яркая жёлтая нить Ариадны вдруг натянулась, и Ткач напрягся. Это не значило ничего хорошего — миры, стремившись друг к другу, могли столкнуться и смяться, могли повредиться и умереть. Для вечных миров их смерть была бы быстрой, но для всех существ, что населяли их, она была бы вечной агонией, бесконечным Адом. Нить была натянута как струна, её можно было бы легко перерезать, но Ткач медлил, чувствуя, что повреждение нити приведёт только к худшему. Скитскур мог лишь последовать за нитью, и он сделал это с величайшей поспешностью. Он увидел её в очереди. Обычный супермаркет, обычные очереди, когда из двадцати касс работают только четыре, обычные препирания старых бабушек и терпеливое сопение мужчин. — А ты специально так похожа на Ланаю? — услышала Ланая голос из-за спины. Девушка вздрогнула и обернулась, чувствуя, как щёки покрываются румянцем. Она до сих пор была в шоке от произошедшего в подворотне, и воображение рисовало ей картины слежки. Опять вспомнился Саймак: преследование людей с паранормальными способностями, ненависть и, возможно, даже распятие на центральной улице. — На кого? — спросила Ланая, стараясь не выдать своей отчего-то возникшей паники. — На Ланаю, — охотно пояснил парень. — Не знаешь, кто она такая? Сейчас покажу! Пока парень доставал из кармана толстовки телефон и рылся в нём, Ланая продумывала пути к отступлению — ничего лучшего в голову не лезло. Ситуация была слишком странной словно придуманной сценаристом-недоучкой, которому поручили придумать сценарий к первой в его жизни короткометражке. Как назло, очередь почти не двигалась, и Ланая начала озираться вокруг. Выход находился только в трёх метрах над головой, где под крышей наскоро слепленной коробки торгового центра пересекались толстые металлические балки. Бежать было некуда. Ланая не знала, что сидит у неё в мозгу, но время пока останавливать не умела. Это значило, что «как у Саймака» не было бы: пришелец в голове не остановил бы ей время, не помог бы убежать, не спас и не приютил. — Ланая, Templar Assassin, — произнёс парень, показывая ей картинку на телефоне. С экрана телефона на Ланаю смотрела она сама. Те же голубые глаза, длинные тёмные волосы, собранные в косу с фиолетовым кончиком, изящное и ловкое тело. Только всё это было исполнено в грубой графике компьютерной игры, которая не могла передать полигонами строение всего тела. В глубине бессознательного что-то зашевелилось, забилось, но быстро умолкло, не в силах пробиться сквозь стеклянную стену. «Совпадение», — постаралась успокоиться Ланая. — «Того мира не было, это всё просто воображение, может, я раньше играла в эту игру...» — Эй! — окликнул её парень, вырвав из месива мыслей. — С тобой всё в порядке? — Да, всё хорошо, — этими словами Ланая, казалось, старалась успокоить саму себя, загнать непрошенные мысли в угол сознания. — Меня, кстати, Даня зовут, — представился радостно парень. — А тебя? — Не поверишь, — улыбнулась девушка. — Лана. Застревая в возмущённой ритуалом материи, Ткач подумал, что спасение этого мира — слишком маленькая цена за затраченные усилия. Он был приставлен Вечными Стражами смотреть за миром бесконечных битв, который трескался по швам раз за разом, изнывая от количества чужеродной энергии, которую принесли с собой существа. В этот мир почему-то приходили многие — и все со временем находили свою цель и свой покой в бесконечных битвах на полях сражений. Раз за разом они умирали, прожигая энергией ткань мира, и раз за разом возрождались, оставляя на ткани пламенные следы. Ткач не знал, почему этот мир ещё существовал. Мир был хилым, тусклым, вялым, но что-то поддерживало его, наполняя жизненной силой, такой нужной энергией. В этот мир кто-то верил. — Я помню, ты говорила, что тебе не нравится город, — произнёс Даня, когда они встретились в назначенном месте. Они встретились в первый раз — до этого всё никак не получалось, хотя они разговаривали по телефону и разговаривали много, несмотря на то, что по вечерам и ночам Даня был стабильно занят. «Работа», — оправдывался он, и в уме Ланаи проносились самые странные и криминальные варианты заработка, хотя представить этого жизнерадостного парня боссом мафии было невероятно сложно. — Так вот, — продолжал Даня, направляясь в один из переулков, — я хочу доказать тебе, что он не так уж и плох. — Экскурсия? — непонимающе спросила Ланая. — Можно и так сказать, — и парень увлёк её за собой на какую-то улицу. Город, казалось, надел праздничную карнавальную маску из тёмно-карминовой черепицы крыш и изящных фасадов, прикрывая ею гниение и разложение. Холодным ветром тянуло по ногам, и Ланая понимала, что город отторгает её, как отторгает организм чужеродный орган. Но сейчас город не мог ей даже угрожать — она была под защитой своего сегодняшнего провожатого. К нему город привык, и парень приручил его, усмирил, будто сделавшись любимцем этого огромного существа. Ланая видела, как вокруг них сферой солнечного света переливается настроение Дани. Если бы Ланая имела право полностью обладать им — или хотя бы самое маленькое право собственности — она бы звала его Солнцем. Солнце, лето в ладонях, радостные искры трещащего в камине пламени, истекающий медовым светом янтарь — всё это яркое, жёлтое, полное энергии. Ассоциации захлёстывали с головой, растворяя истинную личность в мареве эмоций и впечатлений. — А кто ты по профессии? — осмелев, наконец спросила Ланая, прервав рассказ Дани об истории какого-то здания. — Помнишь, я тебе тебя показывал? — Ланая утвердительно кивнула. — Это персонаж из доты — игры, в которую я играю на профессиональном уровне. — Профессионально играть в игры? Над Ланаей не хватало только таблички «скепсис» — такая гамма эмоций и чувств была изображена на её лице. Сфера солнечного света вокруг чуть поникла — Даня был уязвлён. — Эмм... в смысле, это совсем не для меня, — попыталась исправить ситуацию девушка. — Никогда не любила игры. Сколько в неё играют? — Десять миллионов человек. Десять миллионов. Десять миллионов людей со своими проблемами, желаниями и амбициями, проецируемыми в компьютерную игру. Десять миллионов людей, погружающихся на часы в этот мир с головой. Критическая масса аур и мышлений, эмоций и желаний, мыслей и проблем... такая сила могла попросту перевернуть мир, поставив привычный уклад вещей с ног на голову. Молчание длилось недолго — Даня начал рассказывать про дома-корабли, которые мачтами телевизионных антенн смотрели в небо. Рассказывал он эмоционально, зная много мистических историй — кто бы мог подумать, что привидения любят только дома готического типа? Ланая чувствовала мешанину эмоций, которыми пропахли улицы. Дома, небо, воздух вокруг — всё цвело красками, небрежно заляпанное тенями эмоций. Всю энергию город поглощал — и поглощал жадно, паразитируя на людях, но вот тени прошлого город удалить не мог, и прошлое оставалось на нём ожогами, шрамами, царапинами. Прошлое не отпускало этот город, и время цеплялось за людей, прилипая к ним клеем, затягивая в вечный водоворот воспоминаний. Казалось, что в этом городе нет настоящего и будущего — одно прошлое, красиво оформленное старинными зданиями и витиеватой историей. С историей Даня дружил, и всю прогулку он рассказывал про город, раскинувшийся перед ними, как щенок, выставивший живот. Ланая слушала его завороженно, внимая тайнам, которые он открывал перед ней. Город перестал казаться враждебным существом, ненадолго он даже стал её другом, открывшим перед ней душу. — Спасибо за вечер, — поблагодарила Даню Ланая, когда импровизированная экскурсия была закончена. Они стояли у подъезда её дома: совершенно мелодраматическая, розово-сопливая ситуация. Свет солнца казался совершенно искусственным, словно где-то наверху, в шторах туч, для непослушного ребёнка-города зажгли большой ночник. Только вот город был тем ещё ребёнком-монстром. Свет солнца казался каким-то стеклянным и неживым, словно что-то поглотило его ещё за тучами, оставив вместо него какую-то подделку. Серые коробки домов задевали затылками крыш нависшее грязно-серое небо, противное, покрытое рваной ватой туч, уныло-угрюмое. Послышался раскат грома — словно город, утробно урча, пожирал небо заживо. А время, опять застывшее еловой смолой, потакало ему, цеплялось за людей туманными руками, отвлекая их от надвигающейся грозы. Небо, кажется, готово рассыпаться дождём в унынии. Тучи серо-сизыми стервятниками кружились прямо над головой, словно готовые в любой момент схватить людей, пойманных в ловушки времени, и унести в заоблачные дали. Этот город был живой хотя бы потому, что может призвать грозовые тучи за несколько минут. — И тебе спасибо, — ответил Даня и посмотрел на Ланаю в упор — совсем неприлично и бестактно. Он порывисто кинулся к ней и обнял, и весь мир затопило в солнечном свете. Ланая, щурясь, слышала, чувствовала, ощущала, как всё сгорало в безумно радостном свете, как поглощал раскинувшийся слизняком город энергию, как корчился, не в силах выдержать этого, и взорвался язвой, выплёскивая куда-то в воздух кубометры ненависти, уныния, апатии. Жить на мгновение стало легче. Она не отпустила его тем вечером. Ланая вообще не хотела его отпускать — он, казалось, помогал ей справиться с этим отвратительным, пропахшим пылью и бензином городом. И когда Даня предложил ей через несколько утомительных, выматывающих месяцев быть вместе, она ухватилась за эту возможность, как за последнее спасение. Город, раскинувшийся слизняком, понял всё мгновенно. Город начал заражение. Изнанка мира показалась совсем странной даже для привыкшего ко всему Ткача. Мир бесконечных битв был прошит стежками вдоль и поперёк. Обычные стежки, прозрачные, быстро рвущиеся и слабые, покрывались сверху разноцветными и сильными. Обилие ярких стежков просто поражало. Были среди них и тонкие, изящные, словно танцующие, серебристо-стальные нити. Были и радостные оранжевые, наложенные кривовато, но словно в соответствии с каким-то орнаментом. Были и толстые, короткие красные стежки, напоминающие цветом драконью кровь. Но внимание Ткача привлекли поражающие своей силой яркие жёлтые нити, родственники нити Ариадны. Скитскуру показалось, что эти нити сотканы из самой сущности Солнца, из его жизненной силы и энергии. С каждой минутой нитей становилось всё больше, и Ткач понял, что медлить больше нельзя. Атмосфера турнира сводила Ланаю с ума, будоражила сознание, пьянила. Волнующееся море публики перед сценой — и не унылая ежеутренняя и ежевечерняя толпа, а живое море, словно Солярис, эмоционирующее и энергичное. Даня потащил её дальше, за кулисы — быстро, проворно, чтобы никто их не заметил. И именно там, где собирались все игроки, спонтанно образовывалось энергетическое сердце всего турнира, так ярко контрастирующее с душным городом. Когда они вошли в большое помещение, Ланаю ослепило разноцветье красок и настроений в нём. Тут была и радость, и грусть, и возбуждение, и апатия, и зависть, и злость, и смех радостными волнами разносился по помещению. Ошарашенная, ослеплённая, Ланая не заметила, как голоса смолкли, а все взгляды были направлены на неё. Все в комнате замерли, как один, смотря во все глаза на новую девушку Денди, так похожую на Ланаю. Девушка опомнилась только тогда, когда сизый туман удивления, как сигаретный дым, наполнил комнату. Она подняла взгляд и тут же пожалела об этом: к такому пристальному вниманию она готова не была. — Так это же Ланая! — чей-то возглас послужил катализатором, и в помещении воцарилось броуновское движение. — Хвостецкий, ты бы постеснялся, — произнёс через полкомнаты Даня и направился к своему сокоманднику. Ланае ничего не оставалось, как последовать за ним. Девушка попросту боялась потеряться в этой хаотичной системе, полной людей, красок, эмоций и чувств. — А чего стесняться-то? — не понял Дашкевич и повернулся к Ланае. — Как вас зовут, прекрасная леди? — Лана, — ответила девушка, когда пауза начала слишком затягиваться. — А я же говорил! — торжествующе воскликнул Хвост. Неожиданно что-то в атмосфере переменилось и по помещению начал распространяться бурый цвет волнения. Волнение и вправду было похоже на волны — оно распространялось медленно, тихо, словно вода, разливаясь ручьями по комнате. Хвост озабоченно посмотрел на часы. — Пора? — спросил Даня. — Конечно пора, финалы же, — фыркнул Хвост и встал. Вместе с ним встали и остальные игроки команды. Даня ободряюще улыбнулся Ланае. — Ты не стесняйся, посмотри лучше нашу игру, — выпалил он и заспешил за командой. Ланая, стараясь не смотреть вокруг, не натыкаться на удивлённые взгляды, аккуратно уселась перед большим экраном. Комментаторы что-то говорили, показывая зрительный зал, и Ланая со всей силой ощутила это месиво чувств, что владело толпой. После небольшого перерыва начиналась и сама игра. На экране появлялись портреты героев, но девушка прилипла к экрану только в тот момент, когда появился портрет героини, так похожей на неё. — И для Денди пикают Ланаю! — и девушка услышала гул зрительного зала. Через стены к ней начали проникать маленькие пузырьки радости, словно пузырьки углекислого газа в лимонаде, и карминовые змейки удивлённого возбуждения. С течением игры эмоций становилось всё больше, они заполняли комнату под завязку. Дышать Ланае становилось всё труднее, и несколько раз она ловила на себе обеспокоенные взгляды других игроков, которых пугало её затруднённое дыхание. — И НаВи вырывают себе зубами победу! Отличная игра от украинцев! Всё вокруг затопило золотым сиянием радостной победы, и эта взрывная волна поглотила Ланаю с головой. Она не могла сопротивляться, её разум был слишком сильно открыт, слишком восприимчив, и перед глазами пронеслась золотистая молния, целящаяся прямо в разум. Последняя мысль перед тем, как темнота поглотила всё вокруг: «в обморок падают вперёд». Ткач видел, как жёлтые нити пришивают к тому миру создание этого. Скитскур действовал осторожно и расторопно: не трогая саму основу, он начал распускать уток, пытаясь выпутать храмовницу из переплетения солнечных нитей. Город убивал её. Убивал медленно, мучительно, а врачи называли это всё умными словами, советовали таблетки, таскали на обследования. Вирус этого безумного города проникал прямо в кровь, пускал метастазы по органам, заражал спорами, бежал по нервам. Этот вирус пожирал её изнутри, выпивая все жизненные силы. Город, часть этого враждебного мира, отторгал её, старясь избавиться от чужеродного существа, пускал лейкоцитами свой вирус в её кровь, а время, став на время помощником части пространства, менял цепи судьбы так, чтобы случайности всё быстрее и быстрее убивали её. Медленно, по каплям яд этого мира проникал Ланае под кожу, вызывая язвы, воздух жёг лёгкие, заставляя отхаркивать кровь. Диагнозы врачи ставили совершенно разные, но ни один из них не был смертельным. До тех пор, пока всё не стало слишком серьёзно. Даня узнал об этом только тогда, когда она в его присутствии зашлась кровавым кашлем. Его удивление и беспокойство взрывной волной прокатились по помещению, наполняя его фиолетовой дымкой. А потом начался выматывающий марафон. Она в шутку называла болезнь «борьбой с гравитацией», намекая на потерю веса, а он, так по-солнечному хмурясь, стремился сделать всё, чтобы отдалить неизбежный её полёт в неизвестность. Лекарства, химиотерапия, иностранные врачи и новые технологии — и всё это было напрасно, словно куча усилий бросалась в ненасытную топку времени. Он, потерянный и сломленный, боролся за то, чтобы отобрать её у потока времени. Она фаталистически считала, что такова судьба. Их взгляды на болезнь аннигилировали в больничной палате, где Ланаю держали уже второй месяц. Кинетическая энергия столкновения превратилась в бурю эмоций и ощущений. Его объятья, горячее дыхание у шеи, хаотичные поцелуи — всё это обжигало её нутро, зажигало внутри солнечный огонь. Ланая знала, что Солнце — большой плазменный шар, и сейчас плазма разливалась по её венам, пытаясь наполнить её жизненными силами. Но ничего не помогало. Ланая не чувствовала себя хуже — она чувствовала себя легче, словно по каплям из неё выходил вес всего того, что свинцовыми грузилами привязывало её к этому городу. И когда город, пространство, этот мир уже почти отпустили её, она вспомнила, кто она есть на самом деле. Память возвращалась к ней быстро, словно кто-то своими ловкими пальцами собирал паззл. Ланая вспомнила свой мир, храм, свои приключения, вечные битвы... Вспомнила Громобоя, который не раз помогал ей, вспомнила Аюшту, Лину, Рилай, вспомнила всех тех диковинных существ, что встречались на её пути. Воспоминания кружились в цветастом водовороте, потихоньку вставая на места, заполняя координатную прямую времени своими значениями. Ланая вспомнила ритуал. «Раскрытие», пульсирующая боль в висках — и темнота небытия. Темнота Внемирья. Каждый мир становится реальным, если в него поверить. Это правило Ланая знала наизусть, и теперь, когда к ней вернулась память, оно вертелось на языке. Люди верили в их фэнтезийный мир, и со временем он стал слишком реальным. Вера давала энергию, и по достижении критической массы произошёл их Большой Взрыв, давший начало целому новому миру бесконечных битв. Энергии становилось всё больше, и миры приближались друг к другу. А ритуал... ритуал просто помог ей пройти по связующим нитям. Картина мира стала полной. Ланае нестерпимо захотелось остаться здесь, в этом пыльном от древности городе, в мире, который теперь казался более реальным, осязаемым, чем картонные декорации её родного мира. — Если бы ты узнал, что я из другого мира, например, — девушка приподнялась на подушках и пристально посмотрела на Даниила, — что бы ты у меня спросил? Он поднял на неё встревоженный взгляд. Даня выглядел хуже, чем обычно — под глазами залегли тёмные тени, между бровями залегла морщинка, старящая его сразу лет на десять, а кожа побелела и напоминала тонкую бумагу. Он напоминал иллюстрации в учебниках по клинической психиатрии — настолько контрастировал его горящий взгляд с безумной усталостью образа. — Так что бы ты спросил? — нетерпеливо повторила девушка, потакая навязчивой идее раскрыться, рассказать, кто она на самом деле. — Останешься? Мелодраматическая приторность ситуации колола глаза. Ланая улыбнулась и откинулась на койку. — Вряд ли. Тени в комнате внезапно потеряли объём, похожие на картонные декорации. Память возвращалась быстро, словно кто-то ловкими, тонкими пальцами собирал один большой паззл. Стены палаты то расходились, то сходились, мир словно пульсировал, наполненный невидимой энергией, стал одной большой клеткой, в которой кипела своими, незаметными глазу, темпами жизнь. Борьба с гравитацией была наконец закончена. Ланая закрыла глаза. Её разум, прошивая пурпурным пламенем ткань мира, стремился туда, где был её родной мир. Ткач, недовольно шипя, вытащил храмовницу из чужого мира, не замечая, как за лёгким, окутанным пурпурным псионическим сиянием разумом Ланаи тянутся яркие, словно солнце, паутинки жёлтых нитей.