Underground. Wingless.

— Осторожно, двери закрываются. Следующая станция… — уже, наверное, в тридцатый раз повторяет механический голос. Прикрываю глаз в надежде отгородиться от суеты и возни. Другой оставляю открытым, продолжаю наблюдать за потоком собственных мыслей. Мерцают лица, беспокойно вздрагивают тускло освещённые стены, и весь мир покачивается в помутневших красках. Туман сгущается, а я как мантру повторяю слова из какой-то песни. На шевеление губ кто-то оборачивается, неумело скрывая улыбку. Бледное лицо прикрыто огненно-рыжими прядями. Но вскоре даже озорная весёлость скрывается за слепой пеленой. Всё кажется неподъёмным и тяжёлым, с силой давящим на сознание. Сопротивляясь напору, сжимаю рукоятку трости. Колеблющийся воздух с силой ударяет по лицу, выбивая остатки стойкости. Всё превращается в сплошное пятно, и я сдаюсь, закрывая глаза. Ртутное облако душит, сжимая со всех сторон. Губы продолжают двигаться словно неисправный механизм. Наверное, единственная безнадёжная нить, за которую ещё можно уцепиться. Земля сковывает, и так хочется уйти отсюда, расправить связанные крылья, улететь… Но что может старая больная птица, сидя в клетке? Скованные землёй крылья, Связанные огнём с пылью… Резкая остановка скручивает всё, что осталось живым внутри меня. Нога ноет, предупреждая о последующих пытках. Усмехаюсь. «Вот спасибо…» Двери открываются, лёгкое дуновение новых идей разгоняет застоявшуюся дымку. Старательно вбираю в себя прохладный воздух, зная, что скоро снова буду травиться затхлой пустотой.  — Осторожно, двери закрываются. Следующая станция… — я не спешу выдыхать. Не спешу погружаться в это болото. Вязкая трясина затягивает, но внезапно отступает. Лёгкое дуновение пробивается сквозь гомон, затем слышу шелест, веками глаз ощущаю сильный сильный порыв. Неужели? .. Резко оборачиваюсь в сторону живого. Крылатый. Окрепшие крылья скрывают его лицо. Он берёт мою руку, бережно вытаскивая из мёртвого леса, и мы взлетаем. С благодарностью смотрю на него, а он лишь улыбается и кивает своей лохматой головой. Я наконец-то ощущаю свободу полёта, оставляя оборванные якоря где-то там, внизу… Я смеюсь, хотя это и напоминает клёкот больной птицы. Голова наполняется холодным ветром, этот ветер возвращает онемевшим крыльям жизнь. Какофония в воспалённом моём мозге обретает смысл и свою мелодию. Мы кружимся, изображая крылами бешеные, безумные фигуры. Столько счастья в игре порывов… Он улыбается и растворяется в воздухе, оставив после себя запах осенних листьев и сигарет. Я спешу вернуться под землю, спешу как к старому другу, понимая, что вот-вот упаду. Падает что-то внутри меня. Каменный великан достигает земли, с грохотом разламывая всё на своём пути. Он тянет меня ниже, глубже... Я распахиваю глаза, издавая беззвучный крик. Невидимая игла сшивает недавно расправившиеся крылья. Нить жжёт. Падает перчатка. Шмякается, но никто не замечает, что упала целая жизнь. Упала птица.  — Станция… — всё происходит молниеносно. С выдохом встаю, тяжело опираясь на трость. Нога воет, словно раненая волчица. Я подбираю перчатку, не теряя из виду Крылатого. Он бежит прочь от суеты и зловония.  — Крылатый! — окликаю, что есть сил. Тот останавливается, оборачивается, ища меня взглядом. Я ковыляю к нему, подняв перчатку над собой. Похожий на Статую Свободы или главаря митинга. Он замечает. Улыбается. Ждёт. Яркий факел посреди болота. Подхожу, протягиваю перчатку. Полосатая, шерстяная, без пальцев. Забирает её широкая юношеская рука с выступающими венами. Увешена деревянными и ниточными браслетами. Поднимаю взгляд, всматриваюсь в благодарное лицо. Он знает. Он помнит.  — Спасибо, — говорим мы одновременно. Он с секунду думает и кладёт в мою руку один деревянный браслет из миллионов других на его запястьях. Пахнет лесом. Подмигивает и убегает, догадываясь, что я оставил на память ему, засунув в перчатку. Волна пронзительно синего океана растворилась в мокром песке, оставив одинокую хромую птицу в одиночестве.