Умершее воспоминание

Слишком много в ней благородства, чтобы она могла поверить в отсутствие благородства у тех, кого любит. Маргарет Митчелл, «Унесённые ветром»

       — Может, хочешь добавки?        Я взял в рот последний кусочек куриного наггетса и тепло улыбнулся Дианне.        — Нет, спасибо. Не хочу сильно наедаться на ночь.        Дианна молча опустила глаза, и я, спохватившись, тут же спросил:        — Надеюсь, я не обидел тебя этим? Всё было очень вкусно, правда, но я действительно наелся.        Она рассмеялась и, взяв из моих рук пустую тарелку, поставила её на стол.        — Перестань думать, что каждое твоё слово может меня обидеть.        — Я так не думаю… — Поймав на себе её насмешливый взгляд, я тоже улыбнулся и опустил голову. — Ладно, я так думаю. Просто мне действительно не хочется портить то, что происходит между нами.        Я взял в руку бокал красного вина и сделал глоток. Каждый раз, ужиная вместе, мы с ней пили этот алкогольный напиток. Дианна была без ума от красного вина, а я — от неё.        Честно говоря, я чувствовал себя последним козлом на планете из-за того, что продолжал встречаться с Дианной после первой крупной ссоры с Эвелин. Я даже толком не сумел поговорить с Эвелин, потому что та не хотела видеть меня. Об этом я узнал от Уитни, когда вечером в день нашей ссоры приехал к дому Блэков. Мне хотелось поговорить с Эвелин и попросить прощения за свои слова, потому что чувство вины уничтожало меня изнутри. Уитни открыла мне дверь с таким выражением лица, будто только что сделала большую ставку в казино и была на сто десять процентов уверена в своём выигрыше. Я ни разу не видел на её лице такого самодовольного выражения.        На мой вопрос о состоянии Эвелин она с явным удовольствием швырнула мне какую-то тетрадь. С недоумением нахмурившись, я спросил у Уитни, что это.        — Это то, что думает о тебе Эвелин, — был мне ответ. — Это её дневник.        Я отдал тетрадь обратно Уитни.        — Я не стану читать то, что она не сумела доверить никому другому, кроме бумаги, — решительно сказал я. — И не похоже на то, чтобы Эвелин добровольно отдала тебе свой дневник.        — Не хочешь прочитать сам, — начала Уитни с той же улыбкой на губах и раскрыла тетрадь, — тогда послушай, как я прочитаю тебе.        — Нет! Я не собираюсь слушать это!        — Во что люди могут ставить свои собственные слова, обещания? — принялась читать Уитни, словно не обращая внимания на мои слова. — Правда ли, что в этом мире ни до кого никому нет никакого дела? Если так, то почему люди обманываются ложными надеждами, почему твердят друг другу, что важнее их никого нет? Правда ли, что я столкнулась с этим в своей жизни? О боже, если ты есть, дай мне силы, чтобы пережить это, я не хочу верить, что человек, которому я доверяла больше себя, позволил моему доверию исчезнуть. И если вместе с океаном всё-таки умирают все воспоминания, то, пожалуйста, пусть мой океан умрёт.        — Заткнись! — не выдержал я и вырвал из рук Уитни тетрадь. Я не мог слушать это. — О боже, Эвелин… Я не верю, что она могла написать такое!        — Во всяком случае, это написала не я.        Я раскрыл тетрадь и торопливо пробежал глазами по строчкам. Руки дрожали то ли от волнения, то ли от злости, что я испытывал к самому себе. Читая её дневник, я буквально видел, как Эвелин писала эти строчки, видел её слёзы, которые всегда причиняли мне боль, и вспоминал те слова, что мы сказали друг другу во время последней встречи.        — Нет, это она… — тихо сказал я, глубоко в душе всё ещё не желая признавать этого. — Она могла написать такое. Да, могла, и здесь моя вина. Эвелин меня ненавидит.        — Не стоит быть таким резким, Логан.        Я поднял на неё глаза и, отдав тетрадь обратно, произнёс:        — Редко можно увидеть, как ты улыбаешься. Но с того момента, как ты открыла мне дверь, я ещё ни разу не видел, как ты не улыбаешься.        Уитни рассмеялась.        — Почему бы мне не улыбаться? — пожала плечами она. — Я радуюсь своей победе.        — Нет, ты радуешься моему поражению.        Я уехал, потому что не видел смысла оставаться там: Эвелин всё равно не стала бы говорить со мной, а улыбка Уитни начинала меня раздражать. И тогда я впервые пожалел о том, что решился помочь Эвелин, взяв на себя ответственность показать ей другой мир, вытащить её из четырёх стен её комнаты. Лучше бы никогда этого не случалось, лучше бы мы никогда не встретились. Тогда бы Эвелин не узнала, какова на вкус свободная жизнь, и ей не было бы так больно возвращаться домой теперь. Я хотел изменить её жизнь, я поклялся сделать это, но всё вышло только хуже… Я всё испортил, уничтожил всё, что было между нами.        Может, Уитни была права, когда говорила, что я плохой друг для Эвелин? Теперь я не знал, стоило ли нам продолжать развивать наши отношения, было ли у них будущее. Кажется, это всё было бессмысленно…        Я почти детально помнил чуть ли не каждый наш разговор с Эвелин. И теперь я вспоминал один из них и чувствовал, как это воспоминание острыми когтями впивается в моё сердце.        — Уитни никогда не будет доверять тебе, — как-то раз говорила Эвелин, с невероятным сожалением глядя на меня. — Никогда. Это недоверие не позволяет ей впустить тебя в мою жизнь.        И я прекрасно помнил, что ответил ей тогда.        — Мне плевать на её недоверие. Самое главное — веришь ли ТЫ мне? Доверяешь? Не считаешь, что я испорчу твою жизнь?        — Конечно, нет. Думаю, ты уже сумел изменить мою жизнь. Я чувствую себя совершенно иначе, когда ты рядом. И чем дольше мы с тобой разговариваем, тем яснее я тебя вспоминаю. Это так несправедливо, что вместе с воспоминанием о человеке умирают и мои чувства к нему!        Вспоминая эти её слова, я яснее осознавал, насколько подло поступил с Эвелин, и это угнетало меня.        А потом мне вспомнился ещё один разговор, когда мы с ней рассуждали о существовании бога и о вере в него.        — А если человек верит в бога, но не чувствует его помощи? — спрашивала меня Эвелин.        — Значит, он не верит в бога. Верить можно только в то, в чём уверен. А если человек посмел усомниться в божьем всемогуществе, то о какой вере может идти речь?        — Тогда я не верю, — шёпотом ответила мне она.        — Верь в меня, — сказал я ей тогда. — Даю слово, мою помощь и поддержку ты ощутишь в полной мере.        О боже, какой я идиот! Это воспоминание ранило мою душу ещё больнее. К чему были все эти слова, обещания? К чему?        Нет, это всё слишком мучительно. Я только мучаю себя всеми этими воспоминаниями. Надо забыть…        Сразу же после ссоры я хотел разорвать отношения с Дианной, ведь они, по сути дела, оттолкнули от меня Эвелин. К тому же я считал, что поступаю просто непростительно грубо с ней. Но потом я всё обдумал, вспомнил разговоры парней и понял, что ничего плохого в наших отношениях с Дианной (которая, плюс ко всему, чертовски мне нравилось) нет. Я не люблю Эвелин, Эвелин не любит меня, мы друг другу не принадлежим. Даже если Эвелин что-то и чувствовала ко мне, она могла прямо сказать об этом… Она ведь не думала, что я умею читать её мысли, знаю о её чувствах или хотя бы догадываюсь о них? Нет, я слишком долго был покорно верен одной девушке, и теперь мне не хотелось вновь сковывать себя цепями верности к человеку, с которым меня не связывают никакие другие чувства, кроме дружеских.        — О чём ты задумался? — прозвучал голос Дианны, и я вздрогнул, вырвавшись из мира своих мыслей.        — Не знаю, — признался я. Мысли разбегались в разные стороны, поэтому мне было тяжело сосредоточиться на одной вещи. Но я ни на минуту не переставал думать об Эвелин и о том, как обошёлся с ней.        — Ты часто сидишь неподвижно, будто в забытье, думаешь о чём-то, а когда я спрашиваю, о чём ты думаешь, ты неизменно отвечаешь: «Я не знаю».        Я молча посмотрел на неё.        — Тебе есть что скрывать от меня? — тихо спросила Дианна.        — Нет.        — Тогда, может, у тебя что-то случилось?..        Душа болезненно сжалась, когда я вновь вспомнил об Эвелин, и я, обняв прелестную Дианну за талию, прижал её к себе.        — Вообще-то да. Но я не хочу говорить об этом, потому что этот разговор будет бестолковым. Мне нужно сделать кое-что… И я сделаю это. Когда наступит время. Сейчас оно ещё не наступило, поэтому…        — Это связано с другой девушкой, верно?        — Не вижу смысла говорить неправду, — сказал я, тяжело вздохнув. — Да. Это связано с другой девушкой, и я не могу перестать думать о ней.        Дианна отстранилась от меня и посмотрела мне в глаза.        — О нет, — покачал головой я, поняв, что означает её взгляд. — Не надо, Дианна, не ревнуй.        — Что значит не ревнуй? — возмущённо спросила она.        — Я ненавижу ревность.        — Вот как? А я ненавижу, когда мой молодой человек думает о другой и открыто признаётся в этом!        — Послушай! — настойчиво сказал я, схватив Дианну за руку, — ты не можешь сомневаться во мне. Предательство — это худшая вещь, что может прийти на ум человеку! А подозрение в предательстве, то есть ревность… Это унизительно!        — Тише, Логан, тише. — Дианна коснулась рукой моей щеки и с проницательностью посмотрела в мои глаза. — Не нужно кричать.        Я сделал глубокий вдох, чтобы взять себя в руки. Мне не хотелось повышать голос на Дианну, но её ревность вывела меня из себя. Я знал, что такое предательство, и никогда не позволил бы себе опуститься до него, я бы никогда не вонзил нож в спину близкому человеку... Ревность Дианны, на мой взгляд, была беспричинной, и это оскорбляло меня ещё больше.        Мы встречались, и я не был намерен скрывать от неё свою болезнь. Поэтому, когда моё настроение начинало меняться (а теперь, когда я прекратил принимать таблетки, это происходило особенно часто), прелестная Дианна касалась моего лица, шеи, рук и просила перестать нервничать, одним нежным взглядом туша пожар внутри меня. В большинстве случаев это срабатывало, как это случилось и теперь, но временами, когда я был особенно сильно рассержен, на меня не действовали даже её слова и прикосновения.        — Я не сомневаюсь в тебе, — тихо сказала она, когда я остыл. — Не злись, Логан, просто я всё ещё не могу понять, что такое ревность. Не знаю, доказывает она мою любовь к тебе или же подчёркивает мою неуверенность в себе…        Её дыхание задрожало, и Дианна отвернулась. Я не один раз замечал, какой застенчивой она была порой, замечал и её неуверенность в себе, замечал, как менялся её взгляд, когда мы говорили с ней об этом. Но я не знал, в чём было дело, и не спрашивал об этом. Я лишь пытался сказать ей, что она особенная для меня, пытался придать ей веру в себя.        — Дианна, — произнёс я и попытался заглянуть ей в глаза, но она упорно отворачивалась. — Пусть лучше твоя ревность доказывает твою любовь, я даже не буду злиться из-за этой ревности. Но не ревнуй из неуверенности в себе, прошу! Не думай, что я могу уйти к другой потому, что есть кто-то лучше тебя.        Прелестная Дианна медленно подняла на меня свой взгляд.        — Но мне правда больно думать о том, что каждый день ты общаешься с большим количеством красивых девушек, что у каждой из них есть шанс завоевать твоё сердце без особого усердия и…        — Хватит, — прервал её я. — Во-первых, я не общаюсь с большим количеством красивых девушек каждый день, это слишком даже для Джеймса. А во-вторых, никто не может завоевать моё сердце, потому что оно уже принадлежит одной очаровательной девушке.        Дианна улыбнулась, услышав это, и обняла меня.        — Нет, я понимаю теперь, что моя ревность означает лишь мою неуверенность в себе, — проговорила она, не прерывая наших объятий. — Ты никогда не ревновал меня, но это ведь не значит, что ты меня не любишь. Прости, Логан, наверное, я жутко надоела тебе со своими подозрениями.        — Тогда я, наверное, жутко надоел тебе своими криками.        Она улыбнулась и замолчала. Мы медленно отошли от разговора о ревности, и я не видел смысла возвращаться к нему. Это заставило бы меня вновь вспомнить об Эвелин, а я не хотел и не считал нужным рассказывать о ней Дианне. Я не считал, что должен оправдывать перед Дианной свои мысли об Эвелин, ведь теперь, когда я не был свободен в отношениях, мне нужна была свобода хотя бы в мыслях.        — Перед тем, как мы сели ужинать, ты хотела сказать о чём-то, — вернулся я к разговору о её робости. Я всё ещё не знал, в чём была причина её такой сильной неуверенности в себе, и хотел узнать это. — О чём?        Прелестная Дианна опустила глаза и закусила нижнюю губу. Я знал это её выражение лица: она вспоминала о том, о чём ей было неприятно вспоминать. Один и тот же разговор она начинала уже в третий раз, и уже в третий раз этот разговор обрывался в самом начале.        — Есть такие вещи, о которых совсем не хочется думать, — сказал я, не услышав от Дианны ответа. — Но эти вещи важны. Мы отказываемся думать о них, потому что подразумеваем, что они исчезнут из нашей головы, если оставить их без внимания. Но от этих вещей никуда не деться, Дианна… Если хочешь о чём-то поговорить со мной, сделай это сейчас.        Она подняла на меня испуганный взгляд, точно только что осознала, что эти вещи действительно никуда не исчезают, когда она старается не думать и не говорить о них.        — Я чувствую, что хочу говорить об этом, — наконец начала Дианна и нервно переплела свои пальцы, как она делала это обычно, — но также чувствую, что не вынесу этого разговора…        — Тогда попробуй сказать об этом по-другому.        Она молча встала и взяла в руки скрипку. Я наблюдал за ней, затаив дыхание: я очень-очень любил смотреть и слушать, как прелестная Дианна играет на скрипке. Клянусь, я готов был смотреть на неё часами.        Она положила скрипку на плечо и, взяв в правую руку смычок, заиграла незнакомую мне, но очень приятную на слух мелодию. Каждый раз, когда Дианна играла на скрипке, её брови самопроизвольно ползли вверх, она закрывала глаза и полностью отдавалась игре, словно та приносила ей неимоверное удовольствие. Это действительно было так. Прелестная Дианна играла, полностью забываясь и растворяясь в этой музыке, она отдавала себя игре без остатка, и именно это так цепляло меня.        Нежная мелодия, казалось, звучала из глубины души Дианны. В этот раз девушка играла как-то по-особенному, верно эта мелодия была дорога её сердцу. Я смотрел на неё, любовался ею и старался понять, почему эта мелодия причиняла ей такую боль.        Я заметил, как музыка резко сменила свою тональность. Дианна сбилась и тщетно постаралась вернуть мелодии прежний ритм. Её руки не слушались, дыхание совсем сбилось. Она выронила из рук смычок и вдруг разрыдалась. Я встал, удивлённо нахмурившись, и взял девушку за руку.        — Дианна…        Теперь я пожалел, что заставил её думать о том, о чём думать и говорить она упорно не желала. Я понятия не имел, что это было, но, кажется, Дианна не была готова к этому разговору… Она ни на мгновенье не прерывала рыданий, закрывая лицо обеими руками.        — Тише, тише, — принялся успокаивать её я и поневоле вспомнил, как часто я утешал Эвелин, когда она точно так же плакала на моих глазах. Но я вдруг понял, что слёзы Эвелин причиняют мне больше боли, чем слёзы Дианны, я понял это, но ничем не смог бы это объяснить. О, прочь, глупые воспоминания! — Не нужно, Дианна, не плачь… Не думай об этом, если тебе всё ещё непросто…        — Нет, — произнесла она и взяла меня за плечи. — Логан, если я не расскажу об этом, то я умру от горечи, переполняющей меня.        Она подняла с пола скрипку, смычок, села на кровать и замолчала, уставившись на свой инструмент. Я молча смотрел на неё, давая ей время собраться с мыслями. По щекам прелестной Дианны всё ещё катились слёзы.        — Эту музыку я написала сама, — еле слышно начала она через несколько минут. Её руки дрожали, и Дианна постоянно с невероятной нервозностью переплетала свои пальцы. — Я посвятила её одному человеку и назвала её «В сердце жива любовь». Я действительно очень сильно любила этого человека, я так его любила, что себя не помнила от этой любви… И ты представить себе не можешь, как я была счастлива рядом с ним. Он всегда был со мной, говорил, что никогда меня не покинет, но…        Её слова прервались новыми рыданиями, и я, присев рядом с ней, крепко обнял её. Я не знал, о чём дальше будет говорить Дианна, но мне сильнее всего на свете хотелось поддержать её.        — Почему мир так несправедлив, Логан? — спрашивал её голос где-то у меня внутри. — О боже, почему… Мы были так счастливы, мы были невероятно счастливы вместе. В моём сердце всё ещё жива любовь. Любовь жива — он не жив…        Дианна обняла меня так крепко, как только могла, и зарыдала ещё сильнее. Я закрыл глаза, всем сердцем сочувствуя её горю. Я не знал, что можно было сказать, поэтому молчал и заботливо гладил Дианну по спине.        — Что случилось, дорогая? — спросил я через несколько минут, когда она успокоилась и могла говорить.        — Он болел. Он сильно болел, но лечился. В нём было столько жизни и столько желания жить… Такого желания нет даже у самых здоровых людей. Почему господь не забирает себе наркоманов и алкоголиков, которые потеряли смысл жизни? Выжившие самоубийцы, почему они живут? Почему господь забирает тех, кто из последних сил тянется к жизни? О Логан…        Дианна крепко обняла меня за шею и беспомощно заплакала.        — Раньше я была так уверена в себе, в нём, в нашей любви. Он дарил мне силы, заставлял меня чувствовать себя особенной, нужной. Он был таким… таким мягким, бескорыстным, понимающим… И ты так похож на него, Логан!        Я удивлённо взглянул на неё. Прелестная Дианна вытерла слёзы и, взяв моё лицо, заглянула мне в глаза.        — Ваши взгляды… Они невероятно схожи. Ещё то, как ты заставляешь меня себя чувствовать… О Логан, ты первый, кого я сумела полюбить после его смерти… И ты спасаешь меня. Черты твоего лица… они возвращают меня к жизни.        — Ты любишь меня? — спросил я, почувствовав, как по спине пробежал холодок. — Или любишь во мне образ твоего возлюбленного?        — Не путай два разных понятия, Логан. Я люблю тебя и ничего не желаю так сильно, кроме как любить тебя до конца своих дней.        Дианна встала и раскрыла шкаф с одеждой. Я подошёл к ней сзади.        — Я храню всё, что связывает меня с ним. — Она сняла с вешалки мужскую рубашку и, прижав её к себе, понюхала воротник. — О, его парфюм… Самое сильное и самое больное воспоминание. Мне кажется, что у вас даже один размер одежды.        Я с неким испугом покосился на одежду, висящую на вешалках, и робко спросил:        — Давно его не стало?        — Полтора года прошло. Мои раны были настолько свежи, что каждое утро я просыпалась только с окрепшей болью от потери любимого. Это ужасно — просыпаться и вспоминать, что его больше нет. Порой кажется, что всё это — сон. Вот я проснусь и увижу его, такого светлого, улыбающегося, верящего в меня… Но я просыпалась одна. И мирилась с этой потерей. Ничего не помогало, я до сих пор не знаю, как выжила без него…        Я смотрел на Дианну, с сожалением приподняв брови. В этот вечер она открылась мне с новой стороны. Теперь я понимал, почему она была такой не уверенной в себе, почему так ревновала меня… Она увидела во мне своего покойного возлюбленного, и теперь боялась потерять меня. Она не переживёт вторую потерю… Это будет слишком больной удар.        — Но теперь со мной ты, — продолжала Дианна, в упор глядя в шкаф с одеждой. — И я снова чувствую себя живой, чувствую, как любовь в моём сердце вновь оживает. Нет ничего дороже этого чувства. И сейчас у меня нет никого дороже тебя.        Она закрыла дверцы шкафа и, прижавшись к ним спиной, взглянула на меня.        — Мне так жаль, — тихо сказал я. — Мне доводилось терять любимого человека, но нас разлучили обстоятельства, а не… смерть. Я не могу представить, каково тебе. Мне очень жаль.        — Спасибо. Надеюсь, я не сильно напугала тебя этим, я чувствовала, что должна была рассказать тебе. Хочу, чтобы ты знал, насколько глубоки мои чувства к тебе. После перерождения я чувствую в себе ещё больше сил, и я готова отдать все эти силы тебе.        — Я рад, что мы поговорили об этом, — признался я, чувствуя, что непонятный страх, леденящий душу, отступает. — Дианна, я хочу, чтобы ты поняла, что жизнь потерей любимого человека не заканчивается. Я тоже чувствовал себя потерянным после болезненного расставания, но теперь понимаю, насколько это было бессмысленно. Жизнь идёт дальше, ей всё равно на людские потери. Время не бесконечно для людей, и…        — И минуты, которые мы дарим любимым людям, становятся бесконечными для нас. Время здесь бессильно.        Я улыбнулся, услышав это от прелестной Дианны, но подумал, что Эвелин тоже могла бы сказать так. Нет, это подло думать о ней, когда я нахожусь рядом с Дианной, тем более в такой важный момент наших отношений.        — Ты останешься у меня на ночь? — спросила она, почти в плотную приблизившись ко мне.        — Да. Сегодня я не хочу оставлять тебя одну.        — Тогда я пойду в душ. Через пятнадцать минут вернусь, хорошо?        — Хорошо. Но учти, что мне надо вставать рано утром.        — Учту.        Я не спал почти всю ночь: я начал плохо спать без принятия успокоительного, и это подрывало моё здоровье. Странные и страшные мысли одолевали меня со всех сторон. Я лежал рядом со спящей Дианной, но чувствовал себя дико несчастным, и это несчастье угнетало и злило меня. Сердце, терзавшееся когтями сомнения, отчаянно колотилось, умоляя меня о скорой смерти и проклиная бесконечность человеческой жизни. В ту ночь одна навязчивая мысль, доселе скрывавшаяся в самых глубинах моей души, вновь наполнила всё моё существо непонятным страхом и желанием. «Только одно может спасти меня — пуля. Только одно я могу сделать для своего спасения — спустить курок». Но ровное дыхание Дианны мало-помалу возвращало меня к жизни, и я забылся беспокойным сном лишь утром, перед самым будильником.        Пока я одевался, Дианна лежала на подушке с закрытыми глазами, но не спала.        — Я так хочу, чтобы ты остался, — сонно протянула она, кутаясь в одеяло. — Ещё хотя бы на десять минут.        Я застегнул ремень на брюках и, наклонившись, поцеловал Дианну в щёку.        — Я хочу остаться с тобой больше всего на свете, — тихо сказал я. — Но мне пора. Вечером я позвоню тебе.        — О, как я рад видеть ваши лица, друзья мои, — с весёлой улыбкой сказал Мик, когда мы впятером встретились в студии. Наши выходные подошли к концу, и теперь мы возвращались к работе над нашей музыкой. — Мы не виделись всего ничего, но я чувствую, что прошло уже очень много времени. Как настрой?        — У меня отличный несмотря на то, что вчера вечером мы крупно поссорились с Алексой, — сказал Карлос с добродушно-счастливой улыбкой на лице.        — Опять? — с усталым вздохом спросил Мик.        — К сожалению, да… Но сейчас всё в порядке, не стоит беспокойств. Я уже принёс свои извинения, и Алекса приняла их.        — Она каждый раз будет это делать, — с укором в голосе заметил я. — А ты каждый раз будешь спускать свои деньги в казино, даже не думая о том, что это вредит вашим с Алексой отношениям.        — Небольшие ссоры могут только укрепить брак.        — Небольшие и редкие, — поправил я друга. — А ваши ссоры крупные и частые.        — Нашёлся советчик по отношениям, — с усмешкой сказал Джеймс и ударил меня по плечу. — Кстати говоря, как ваши отношения с Дианной?        — О, Логан! — удивился Мик и перевёл на меня взгляд. — У тебя новая девушка?        — Да, — признался я, — но я не хочу, чтобы мы это обсуждали сейчас. У нас всё отлично, Джеймс, избавь меня от подробностей.        — А ты, я смотрю, уже не такой мрачный, каким был прежде, — обратился к Маслоу Кендалл, который до этого был подозрительно молчалив. — Тоска по Изабелле уже прошла?        Джеймс нахмурился, услышав это имя, а я, бросив сердитый взгляд на Шмидта, ударил его по животу. Он виновато пожал плечами.        — Не совсем, — тихо проговорил Маслоу, будто в душе борясь с вновь нахлынувшим чувством тоски и одиночества. — Но я стараюсь не вспоминать о ней, чтобы не причинять боль сердцу. Думаю, если буду убедительно весёлым для других, стану весёлым и для себя тоже.        — Работа поможет тебе отвлечься, Джеймс, — щёлкнул пальцами Микки и, склонившись над своим столом, принялся перебирать бумаги. — У меня есть зачатки новых песен, думаю, вместе мы сделаем их лучше. О, они выйдут чертовски хорошими!        — У меня есть две новых песни, — вдруг сказал Кендалл и опустил взгляд, точно был виноват в чём-то.        — Целых две? — изумился и обрадовался его активности Мик. — Покажи же мне их, не скромничай!        Кендалл достал из рюкзака тетрадь, в которой у него хранились тексты песен, и со слабой улыбкой протянул её Мику.        — Читай, друг мой, — с той же улыбкой сказал немец. — Первая называется «Мысли о тебе», а для второй названия пока нет. Читай. Я очень ими горжусь.        Микки улыбнулся, услышав это, и раскрыл тетрадь. Я, Карлос и Джеймс, столпившись вокруг менеджера, с интересом вчитались в строки. Шмидт стоял, скрестив руки на груди, и смотрел на нас таким взглядом, будто заранее знал, что его песни нам понравятся. И он не ошибся.        — Кендалл… — в растерянности произнёс Мик, подняв глаза на немца. — Они восхитительны… О, ты такой молодец! Где ты нашёл вдохновение?        — Я столкнулся с ним чисто случайно, — ответил Кендалл и забрал из рук менеджера тетрадь. — Я, конечно, не хочу напугать свои чувства, и я ни в чём окончательно не уверен… Но мне кажется, что я влюбился.        Радостный хохот Джеймса наполнил звуками студию.        — О боже, Шмидт! — воскликнул Маслоу, схватив Кендалла за плечо. — Я невероятно счастлив за тебя! Скажи же, кто? Кто она?        — Нет, — с мучительным вздохом отказался немец. — Прости, Джеймс, пока не скажу… Я не уверен во всём этом.        — Да брось. Ты по-настоящему влюбился впервые за два последних года, неужели ты не скажешь нам о предмете своего воздыхания?        — Нет, — уже категоричнее заявил Кендалл. — Не просите. Пока что эта влюблённость дарит мне вдохновение, но… Думаю, через несколько дней всё пройдёт, и я вновь превращусь в одинокого, вечно ищущего вдохновения сухаря.        Мы с упрёком смотрели на Шмидта, и он, улыбаясь, сказал:        — Нет, парни. Не дайте мне спугнуть мою музу.        — Мы хотя бы знаем её? — заинтересованно спросил Карлос.        — Я ведь сказал, что ничего не буду говорить о ней.        — Значит, знаем, — сделал вывод я.        — Да, — указал пальцем на Кендалла Джеймс. — И знаем настолько хорошо, что ты боишься нам в этом признаться.        Шмидт оглядел нас равнодушным взглядом.        — У неё кто-то есть, так? — спросил я.        — Я не знаю, Логан, — засмеялся Кендалл. — Я не знаю о ней практически ничего…        — Стой, это ведь не Изабелла? — резко вставил слово Джеймс.        Посмотрев на него, Кендалл усмехнулся.        — Успокойся, несчастно влюблённый романтик. Это не Изабелла.        — Ладно, хватит разговоров, — вмешался Мик. — Вижу, все вы в наилучшем расположении духа. Работа у нас получится замечательная.        Когда одна из двух песен Кендалла была полностью готова, а песни Мика слегка доработаны, менеджер дал нам перерыв, и мы с парнями снова увлеклись разговорами.        — Ну, как твой новый дом? — поинтересовался у Шмидта Карлос. — Устроился?        Мы все заметили, как в этот момент смутился Кендалл.        — Да, всё круто, — сказал он, не поднимая на нас глаз.        — Позови же нас наконец на новоселье! — попросил Джеймс. — В последний раз мы веселились на моей новогодней вечеринке, и то без Логана.        — О, ещё не время… — забормотал Кендалл, сжимая в руках свои наушники. — Нет, у меня ремонт идёт полным ходом. Кругом пыль, мусор, беспорядок… Нет, я приглашу вас позже, когда твёрдо встану на ноги.        Маслоу заметил этот подозрительный тон, что звучал в голосе немца, и презрительно нахмурился. Но, не сказав другу ни слова, Джеймс перевёл взгляд на меня и, улыбнувшись, спросил:        — Как проходят первые дни вашего уединения с Эвелин?        Я помрачнел, услышав о ней, хотя до этого ни на минуту не прекращал думать о ней: я знал, что мои мысли не написаны у меня на лице, а потому вёл себя совершенно непринуждённо. Но теперь, когда Джеймс напомнил о ней, я не мог скрыть своей необъяснимой тоски.        — Никак… — задумчиво сказал я и поднял глаза на Маслоу. — Она больше не живёт со мной. Она уехала.        — Уехала? — не поверив своим ушам, переспросил Карлос. — Она что, помирилась с Уитни?        — Нет. Она просто поссорилась со мной.        — Браво, — захлопал в ладоши Джеймс с мрачным выражением лица. — Как ты умудрился поссориться с ней?        — Это всё из-за моих отношений с Дианной, если быть до конца честным. О, парни, я не хочу обсуждать это.        — Подожди, Эвелин живёт теперь в своём доме?        — А где же ей ещё жить?        — Вы не помирились? — с бесконечным возмущением в голосе спросил Маслоу. — Чёрт, Логан, ты болван!        — Думаешь, я не пытался попросить у неё прощения? — начиная сердиться, спросил я. — Я приехал к ней в тот же день, чтобы извиниться! Она не хочет меня видеть!        — Так вы всё-таки виделись?        — Нет. Я говорил только с Уитни, она…        — Это она сказала тебе, что Эвелин не хочет тебя видеть? — поучаствовал в разговоре Карлос.        — Ну, не из воздуха же я это взял!        — Логан, ты кретин, — со слабой улыбкой произнёс ПенаВега.        — А?        — Уитни намеренно сказала тебе это! Эвелин только и ждала тебя, сидя совершенно одна в своей комнате! Она ждала тебя, ждала твоих извинений, она хотела тебя видеть. Неужели ты поверил словам Уитни? Будто ты не знаешь, как она относится к вашим отношениям!        На мгновенье я растерялся: слова Карлоса открыли мне глаза. Но тут же опомнившись, я сказал:        — Уитни показала мне её тетрадь. Я думаю, Эвелин действительно питает ко мне если не ненависть, то жуткую неприязнь.        — Ты читал то, что написала Эвелин?        — Уитни читала. Вслух. Я уже давно понял, что на бумаге Эвелин выражает свои чувства ярче, чем она делает это словами.        — О, чёрт, — произнёс Карлос, уставившись на стену бессмысленным взглядом. — Видимо, ты натворил что-то действительно ужасное…        — Нельзя так оставить это, — возразил Джеймс, решительно сжав кулаки. — После работы поезжай к ней и немедленно извинись, вам обоим это нужно.        — Да, я тут думал… — вздохнул я и замолчал, собираясь с мыслями. — Я не стану извиняться. Да, я виноват, но я больше не хочу портить жизнь Эвелин. Я подарил ей надежду на свободную жизнь, пытался быть для неё хорошим другом и разубеждал её в словах Уитни об обратном. А потом я сам взял и разрушил все свои обещания, это… Я не знаю. Она больше не захочет поверить мне, я был для неё единственной опорой, но сейчас… Пусть её жизнь идёт своим чередом, она ещё встретит человека, который изменит её. Это буду не я.        — Ты сумасшедший! — сказал Джеймс, когда я закончил. — Конечно, тебе надо извиниться и снова ворваться в её жизнь! Не стоит надеяться на кого-то, кто сможет изменить её… Не стоит! Сделай это сам. Если не ты, то кто?        — Да, Логан, — поддержал друга Карлос. — Исчезнуть из её жизни, оставив о себе такие неприятные воспоминания, — это, по меньшей мере, не по-мужски. Подумай об этом ещё раз. Разве не ты столько раз помогал ей, поддерживал её, утешал, когда ей было плохо? В конце концов, разве не ты наполнил её тетрадь такими счастливыми воспоминаниями? Если ты оставишь это сейчас, то всё, что было между вами, станет сплошной бессмыслицей.        — Прогони эти отвратительные мысли из головы! — не успокаивался Джеймс. — Тебе правда стоит поговорить с ней, ваши отношения должны продолжаться.        — Почему ты так беспокоишься о них? — с неким раздражением в голосе спросил я.        — Потому что мне небезразлично состояние Эвелин. Мне жаль её, и я не хочу, чтобы ты, бесчувственный эгоист, причинял ей боль сверх той боли, что ежедневно причиняет ей мир.        — О, и ты даже не думаешь о том, чтобы свести нас? Не думаешь, что она нравится мне, что ей нравлюсь я?        Я подумал, что Джеймс начал интересоваться нашими с Эвелин отношениями с новой силой потому, что теперь, когда Изабелла окончательно исчезла из его жизни, ему некуда было девать те силы, которые раньше он посвящал ей. Но я не стал говорить об этом другу, полагая, что эти слова сделают ему мало приятного.        — Я смирился с вашим равнодушием друг к другу, — терпеливо ответил Маслоу. — К тому же я помню про Дианну. Или с ней ты тоже успел поссориться?        Я посмотрел на него со слабой улыбкой, оценив его шутку.        — Кстати, Алекса в последнее время очень много говорит об Эвелин, — сказал Карлос, значительно подняв брови. — Очень просит, чтобы я передал тебе, Логан, чтобы ты передал Эвелин, что Алекса сильно ждёт её в нашем доме.        Я невесело усмехнулся.        — Скоро она сведёт меня с ума разговорами об Эвелин, — засмеялся ПенаВега. — Думаю, моя жена крепко влюбилась в неё!        — И как оно, Логан? — поинтересовался Кендалл, вдруг вступив в наш разговор и изменив тему этого разговора. — Ты влюблён в Дианну?        — Мы бы не встречались, если бы…        — О, она безумно влюблена в тебя, — прервал меня Джеймс. — Я созванивался недавно с Клэр. Дианна только и говорит, что о тебе.        Я улыбнулся, услышав это. Было так приятно думать о Дианне и слышать о её любви, что я не мог скрыть своего счастья от мысли, что я с ней. Кендалл тоже просиял улыбкой.        — Хорошо всё устроилось, — с радостным вздохом сказал Карлос. — Я счастлив со своей женой, Джеймс весел, каким и всегда был, Кендалл спустя два года снова влюблён, Логан наконец встретил любимую девушку (во что я сам до сих пор не могу поверить), и мы занимаемся любимым делом все вместе. О, я так рад осознавать это!        — Осознай, что впереди у нас ещё много работы, — с усмешкой сказал я.        — Меня это даже радует. Мы молодые и найдём в себе силы, чтобы справиться с этой работой.        — Но насчёт Эвелин я был серьёзен, — сказал Джеймс, склонив голову на бок. — Обещай, что исправишь всё.        — Джеймс, ты слишком…        — Ваша минутка отдыха закончилась, — прервал меня голос Мика, прозвучавший в звукозаписывающей комнате, где мы с парнями стояли во время перерыва. — Отдохнули? Пора вернуться к работе!        Здание под красным фонарём мы покинули лишь вечером, когда на часах было около восьми. Прежде, чем мы успели попрощаться, Кендалл сделал неожиданное предложение.        — Не хотите поехать на конюшню?        Я согласился почти слёту: мне не хотелось возвращаться в свой дом, но альтернатива поехать домой к Дианне также меня почему-то не устраивала. Карлос и Джеймс какое-то время пытались придумать отговорку, чтобы не ехать на конюшню сразу после работы, но всё-таки сломались и приняли предложение Шмидта.        — А чего это ты принял такое спонтанное решение? — поинтересовался ПенаВега, когда немец вёз нас троих на конюшню.        — О, это всё Родерик. — Заметив недоумение на наших лицах, Кендалл улыбнулся и пояснил: — Родерик — старший сын миссис Маккой, у которой я купил свой дом. Мы встретились с ним как-то, он сказал, что держит конюшню за городом, и пригласил меня к себе. Я пообещал приехать и привезти с собой друзей. К тому же я с детства питаю большую любовь к лошадям.        — Я уже не помню, когда в последний раз сидел на лошади, — сказал Джеймс, занимавший переднее пассажирское сиденье. — Надеюсь, я не сделаю что-то не то и лошадь не скинет меня с себя.        — С лошадьми на самом деле даже проще, чем с девушками, — вставил слово Карлос. — Если лошадь рассердится, можно её погладить, сказать пару ласковых слов на ушко, и она успокоится. А на разозлившуюся девушку порой не действует ничего.        — И лошадь может просто скинуть тебя, — добавил я. — А девушка ещё и ногами притопчет, чтоб ты не смог встать.        Маслоу и Шмидт засмеялись, а мы с Карлосом с улыбками переглянулись.        Вскоре мы вчетвером ехали вдоль деревянного невысокого забора ровным шагом. Карлосу достался красивый конь фредериксборгской породы каштанового цвета с белыми пятнами на вытянутой морде и мускулистых ногах. Это был мальчик четырёх лет по кличке Альбастро. Он нетерпеливо перебирал ногами, когда хозяин просил идти его медленно, и мышцы энергично переливались у него на груди. Под Кендаллом был конь породы кигер-мустанг по кличке Драфт. Это был конь невероятной красоты серо-коричневого цвета с рыжеватым оттенком, с чёрной, переливающейся на свету гривой. Кендалл сразу понравился Драфту, конь даже позволил немцу себя накормить. Джеймс сидел верхом на лошади породы клеппер. Ему досталась довольно выносливая девочка трёх лет от роду с красивым именем Левантина Близ. Она была бежевого цвета, с белой гривой и таким же белым хвостом, и то и дело переминалась с одной крепкой ноги на другую, тем самым выражая своё нетерпение. Она сразу же приглянулась Джеймсу, и он ласково назвал её «моя Леви». Я же ехал верхом на девочке по кличке Сарви Бей. Это была лошадь ганноверской породы, светло-каштановой, блестящей в лучах закатного солнца масти. Её стройные длинные ноги белого цвета, будто одетые в чулочки, поднимали пыль на поле для пеших прогулок. Сарви Бей выказывала своё желание показать себя в беге, но я не позволял ей сделать этого, строго контролируя скорость её шага.        — Хорошо, что мы выбрались сюда, — улыбнулся Джеймс, когда наши лошади завершили первый большой круг. — Если бы не ты, Кендалл, я бы сидел сейчас дома и наверняка пил бы бренди.        — Вот видишь, — загордился собой Шмидт, — а ты ещё ехать не хотел.        Альбастро, конь Карлоса, поднял голову и громко заржал. ПенаВега крепче взял его под уздцы и, глубоко вздохнув, сказал:        — Нет, здесь правда хорошо. Мне нравится это место. Далеко от города, тихо, умиротворённо…        — Если не считать той таблички у въезда в конюшню с надписью «Осторожно, змеи», — добавил я.        Парни засмеялись, и Кендалл сказал:        — Змей на территории самой конюшни нет. А вот за её пределами — да. Туда разрешается делать прогулки, но только вместе с инструкторами. Порой это может быть опасно, потому что лошади могут стать непредсказуемыми на воле.        Я устремил свой взгляд за забор, на зелёные травы, где мимо невысоких деревьев несла свои воды какая-то речушка. Затем я потрепал свою Сарву Бей по гриве и предложил:        — А поскакали за пределы конюшни?        — Надо договориться об этом с Родериком, — сказал Кендалл, с прищуром глядя вдаль. — Сейчас вернёмся к началу малого круга, и я скажу ему.        — Нет, давайте сделаем это сами, — продолжал высказывать свою мысль я. — Перемахнём через забор и домчимся до той речки.        — Ты с ума сошёл? — усмехнулся Карлос. — Мы не можем взять чужих лошадей и…        — Да брось, какая жизнь без риска? Ничего страшного и опасного случиться в принципе не может. Максимум на нас разозлятся инструкторы.        — Я тоже не в восторге от этой идеи, если честно, — высказался Шмидт. — Нам правда не стоит этого делать.        Но я не желал слушать парней.        — Давайте наперегонки? — выдвинул ещё одно предложение я и развернул свою лошадь. — Кто первый доскачет до речки, тот победил.        Не предоставив друзьям право выбора, я ударил обеими пятками по бокам Сарви и закричал:        — Пошла, девочка!        Лошадь подо мной встрепенулась, дождавшись от меня того, чего так страстно хотела, и понеслась прямо к забору, обозначающим территорию конюшни. Я услышал, как позади парни начали подгонять своих коней, и с радостной улыбкой сжал поводья.        — Всё равно я не одобряю это! — послышался голос Кендалла, заглушаемый встречным ветром.        — Брось, Кен! — ответил ему голос Джеймса. — Радуйся свободе, не думая о последствиях!        Сарви Бей уже подбегала к забору. Я крепче натянул поводья, упёрся стопами в стремя и прижал кисти рук к обеим сторонам шеи лошади.        — Не подведи меня, Сарви, — сказал я тихо, но так, чтобы лошадь могла услышать мои слова.        В ответственный момент перед прыжком я привстал. Сарви Бей заржала, мотнув головой, и одним ловким движением перемахнула через забор. Я смотрел перед собой твёрдым взглядом, крепко держась руками за седло и не возвращаясь в него. Когда я понял наконец, что произошло, радостный крик вырвался из моей груди.        — О Сарви, девочка! — воскликнул я и увидел, обернувшись, что лошади парней, вдохновившись прыжком моей Сарви, тоже преодолели это препятствие.        Лошадь подо мной, кажется, почувствовала свободу и понеслась к реке ещё быстрее. Я не старался удержать её, я беззаботно смеялся как ребёнок, ощущая, что чувствам и эмоциям в груди становится тесновато. Я никогда не чувствовал себя таким освобождённым, как будто все проблемы, что терзали мою душу, остались там, на конюшне. Сарви Бей мчалась во всю прыть, и я наслаждался встречным ветром, что свистел в ушах, и не мог унять участившееся дыхание. Всё на свете потеряло для меня смысл в то мгновение. Я не хотел ни о чём думать, ни о чём заботиться, я просто хотел чувствовать себя независимым от обстоятельств, что так сковывали меня на конюшне.        Это светлое, наполненное невероятной ясностью чувство в одно мгновение омрачилось звучанием обеспокоенных голосов. Я нахмурился, возвращаясь в реальность из мира грёз, и отчётливо услышал голос Карлоса:        — Останови Сарви, Логан…        Свист в ушах усилился, и до меня начали долетать лишь обрывки фраз:        — Стой же… ты не видишь… Логан… змея… в траве…        Лишь через несколько мгновений до меня дошёл смысл их предупреждений. Я с ужасом увидел бледно-жёлтую скользкую змею среди изумрудной травы и в панике постарался остановить Сарви, но принятое мною решение оказалось уже бесполезным. Моя лошадь, ощутив свободу, совсем забылась. Она не глядела себе под ноги, её взор был устремлён вперёд, к речке. Поэтому Сарви Бей не заметила змею, что была совсем уже близко, и наступила на неё…        Все последующие события совершились в одно мгновение. Змея, пострадав от сильных ног лошади, в испуге подпрыгнула и ударила скользким хвостом по брюху моей Сарви. До этого момента всё ещё не замечавшая под собой хладнокровное животное, лошадь заржала страшно громко и, встав на дыбы, качнулась в сторону. В то мгновение поводья были ослаблены, и меня буквально выбросило из седла. Я вовремя ухватился за него и повис на левом боку лошади, неуклюже застряв левой ногой в стремени. Сарви Бей металась из стороны в сторону, всё ещё не умея успокоиться после встречи со змеёй и не позволяя мне вернуться в седло. А эта подлая скользкая змеюка давно уползла в сторону конюшни.        — Сарви! — отчаянно выкрикнул я, из последних сил держась за седло. Лошадь испуганно переминалась с ноги на ногу и не переставала ржать. — Тише, тише, девочка!        Сделав усилие, я подтянулся на руках к седлу и закинул правую ногу на спину лошади. Левую ногу я всё ещё не мог вытащить из стремени.        Я не видел и не слышал парней, я слышал только своё отчаянное сердцебиение. Сарви Бей так и бросалась из стороны в сторону, грозясь в любой момент скинуть меня с себя: я лежал на её спине, обеими руками уцепившись за седло.        — Сарви, хорошая моя, успокойся, — умолял её я, пытаясь вытащить застрявшую ногу из стремени. — Змеи больше нет, успокойся, пожалуйста…        Моя левая нога внезапно вырвалась из стремени, и я, не сумев среагировать вовремя, со всей силы ударил Сарви пяткой в бок. Она, заржав ещё громче, встала на дыбы, и я соскользнул с седла.        Я видел перед собой спину Сарви Бей, видел бледно-розовое небо и пролетавшую неподалёку стайку птиц. Я успел увидеть это, а потом наступила темнота.        Темнота.        Я чувствовал, что лежу на животе в мягкой постели. Глаза были закрыты, в ушах шумело. Прислушавшись, я понял, что это гудят лампы.        Какое-то время я лежал неподвижно, боясь пошевельнуться и стараясь вспомнить всё то, что случилось накануне. В памяти всплывали отдельные моменты: запись новых песен, разговоры с парнями, конюшня… О, Сарви Бей! В области поясницы я почувствовал ноющую боль, и меня до ужаса испугала мысль, что я мог сломать себе что-то, когда выпал из седла лошади.        Я полежал без движений ещё несколько минут, силясь понять, сломаны мои кости или нет. Боли, кроме поясничной, я больше не ощущал, и это позволило мне наконец прислушаться к тому, что происходило вокруг.        Помимо гудения ламп, я слышал чьи-то голоса. Они были слишком тихи и слишком смешаны, чтобы я смог различить, кому они принадлежат. Слов я также разобрать не смог, поэтому, решив больше не мучить себя безызвестностью, осторожно поднял голову. В висках неприятно закололо, затылок заныл.        Кругом были белые стены. Я понял, что лежу в больничной койке, и на мгновение растерялся. Неужели я всё-таки покалечился? Наступила тишина, беспощадно давящая на слух, и я огляделся. Рядом со мной сидели Кендалл, Карлос, Джеймс, Дианна и… Эвелин… Она сидела рядом с Маслоу и тихо о чём-то с ним говорила.        — О боже, — вырвалось у меня, и я упёрся ладонями в одеяло, намереваясь подняться, но все пятеро разом бросились ко мне.        — Нет, Логан! — испуганно сказала Дианна, указав на кровать. — Тебе нельзя вставать!        — По возможности даже не шевелись, — добавил Карлос. — И да, не вставай, дружище.        Я без сил опустил голову на подушку и вздохнул. Мысли в голове сменяли друг другу с бешеной скоростью. Что со мной? Сколько времени прошло с того вечера, как мы вчетвером отправились на конюшню? Что здесь делают Дианна и Эвелин? Меня привела в ужас мысль, что они узнали друг о друге и, наверное, уже успели познакомиться.        — Чёрт побери, — тихо сказал я и поднял глаза на парней, стараясь не смотреть в сторону девушек. — Что произошло?        — Ты совсем ничего не помнишь? — осторожно поинтересовался Кендалл.        — Я помню змею под ногами Сарви… Помню, как я повис на её левом боку, как вернулся в седло, как вытащил из стремени застрявшую ногу… А потом передо мной промелькнуло небо. Это всё.        — Сарви сбросила тебя с себя, — объяснил Джеймс. — Мы с парнями страшно перепугались. Ты скажи, ничего у тебя не болит?        — Н-нет… Я не знаю. Спина в области поясницы немного ноет.        Дианна подошла к моей койке и аккуратно стащила одеяло с моей обнажённой спины. Я поднял голову, стараясь взглянуть на свою поясницу, но Дианна одним прикосновением заставила меня снова опуститься на подушки.        — У тебя большая гематома на пояснице, — сказала Дианна, боясь дотронуться до моей спины. — Удар пришёлся как раз на эту область.        — О боже, — тихо сказал я и закрыл глаза. — Боже… Почему мне нельзя вставать?        — Доктор, осмотрев тебя, велел обеспечить тебе полный покой, — ответил Карлос. — Нужно лежать неподвижно до повторного осмотра. Доктор думает, что это всего лишь ушиб позвоночника, но необходимо провести МРТ. Последствия могут быть серьёзными.        — Видишь, до чего ты доигрался? — с возмущением спросил Кендалл, указав на меня рукой. — Не я ли говорил, что прогулки за пределами конюшни могут быть опасны? А что ты ответил, а? Напомнить тебе?        — Перестань, — остудил его пыл Джеймс. — Время для нравоучений ты ещё найдёшь, сейчас главное — убедиться в том, что ушиб не причинил позвоночнику и спинному мозгу большого вреда.        — Сколько я лежу здесь? — поинтересовался я.        — Мы вызвали скорую сразу же после того, как ты потерял сознание, — сказал Шмидт. — Это было около девяти вечера. Сюда тебя привезли только в одиннадцатом часу, а сейчас девять утра. Стало быть, здесь ты чуть больше десяти часов.        Я вздохнул, не понимая, радует меня количество времени, проведённое в этой палате, или наоборот огорчает.        — И почему у меня так ноет затылок? — сморщив нос, спросил я и коснулся ладонью головы.        — Падая, ты ударился головой о землю, — дал ответ Карлос. — Поэтому ты и потерял сознание.        — Это сотрясение?        — Нет. Всего лишь ушиб.        — Но могло быть и сотрясение, — отцовским тоном вставил слово Шмидт.        — Ладно, Кендалл, хватит, — умоляюще попросила Дианна и, положив свою изящную руку на мою голову, аккуратно погладила меня по волосам. — Посмотри на него, ему и без того плохо. О Логан, мой хороший…        Я перевёл взгляд на Эвелин. Она сидела в стороне, даже не глядя на меня и не говоря со мной. Её равнодушие причиняло жгучую боль моему сердцу, и я не мог отвести пытливого взгляда от неё. Дианна не переставала гладить мои волосы.        — Парни, — обратился я к друзьям, — будьте добры, дайте знать доктору, что я пришёл в себя. Я готов к МРТ.        — Да, Логан, конечно.        Все трое встали и двинулись к выходу. Джеймс, остановившись в дверях, бросил взгляд на Дианну, стоявшую подле моей постели, и тихо спросил:        — Дианна, не желаешь сходить вместе с нами?        Она перевела растерянный взгляд на Эвелин, затем на меня. Я снова увидел этот огонёк ревности, что полыхал в её взгляде позавчера вечером, и устало покачал головой, как бы напоминая Дианне о нашем недавнем разговоре. Она всё поняла и тут же попыталась усмирить свою ревность.        — С радостью, — со слабой улыбкой ответила она Джеймсу, и они ушли, оставив нас с Эвелин наедине.        Я совсем растерялся и не знал, с чего начать разговор. Эвелин по-прежнему сидела, отвернувшись от меня, и молчала, будто не хотела понимать, что в палате мы остались вдвоём. Это угнетало меня с невероятной силой.        — Эвелин, — позвал девушку я, и она подняла на меня глаза.        Она смотрела молча, и я с трудом выдерживал этот тяжёлый взгляд. Эвелин ничего не говорила и даже не вставала, чтобы подойти ко мне. Тогда я решился встать сам и уже упёрся обеими ладонями в матрас, как Эвелин оказалась рядом с моей постелью и мягко положила руку на моё плечо.        — Ты слышал слова своих друзей, — произнёс её голос. — Тебе нужно лежать.        Я покорно опустился на подушку и поднял на девушку взгляд. Она стояла надо мной, сложив руки, и молча смотрела на меня. Я не мог растолковать этого взгляда, и это причиняло мне ещё больше боли.        — Ты позволишь? — извиняющимся тоном спросил я и опустил глаза. — Мне неудобно смотреть на тебя снизу вверх.        Эвелин так же безмолвно опустилась на колени перед моей постелью, и наши лица оказались на одном уровне. Я слабо улыбнулся, но она не ответила на мою улыбку.        — Зачем ты здесь? — тихо спросил я.        — Это всё Джеймс. Он позвонил мне и рассказал, что произошло. Я не могла не приехать.        Я с непонятным стыдом опустил взгляд и принялся вспоминать всё то, что так хотел сказать Эвелин. Я вспоминал, как чувствовал себя, думая о ней и о своём поступке, но, как назло, мне в голову не приходили никакие слова для выражения моего сожаления о содеянном.        — Эвелин, я… — начал я наконец, чувствуя, что молчание неприлично затянулось, — я понимаю, что тебе не хочется говорить со мной, но…        — Хватит, Логан.        Я с неподдельным изумлением посмотрел на неё, и Эвелин, устало вздохнув, сказала:        — Я всё знаю. Джеймс рассказал мне.        «Что этот кретин мог рассказать ей?» — сердито подумал я, но вместо этого спросил:        — О чём? О чём ты знаешь?        — О твоём расстройстве.        В то мгновение я почувствовал, что, если между нами и было что-то до этого момента, всё это безвозвратно рухнуло.        — Это то, о чём ты не хотел рассказывать? — задала вопрос Эвелин. — И это каким-то образом связано с болезнью Чарис, разговор о которой ты захотел отложить до лучших времён, верно?        — Эвелин, да… — беспомощно выговорил я. — Но сейчас я меньше всего хочу говорить о ней, надо поговорить о нас…        Глядя на Эвелин теперь, я не мог понять, сочувствовала она моей болезни или же боялась меня из-за неё.        — Я должен попросить прощения за то, что сделал…        — Не нужно, — прервала меня она спокойным голосом, но я чувствовал, какой невысказанной злобой был он пропитан.        — Мне чертовски стыдно, и я хочу…        — Я ведь сказала, Логан. Не нужно делать этого. Я простила тебя.        Ощутив непонятное оскорбление, нанесённое мне её словами, я нахмурился и сказал:        — Нет, ты простила не меня, а положение, в котором я сейчас оказался. К тому же Джеймс рассказал тебе… И ты меня пожалела.        — Это здесь не причём. Я простила тебя, услышь же это.        В голову мне пришла мысль, что Эвелин, возможно, действительно простила мне мои слова. Да, она простила мои слова, но она не могла простить мне Дианну…        — Что ты чувствуешь сейчас? — тихо поинтересовалась Эвелин, опустив глаза.        — Чувствую себя жалким ничтожеством, которое находится в полнейшем исступлении и не может решить, что делать дальше.        — Логан…        — Что — Логан? — сердито выпалил я и до боли в пальцах сжал одеяло в кулаках. — Попробуй придумать что-то более смешное и жалкое, чем положение, в котором я нахожусь сейчас, — у тебя ничего не выйдет! Я так хотел получить твоё прощение, я чувствовал себя последней сволочью! Но я получил это прощение лишь из жалости! Подумать только!        — Не нужно сердиться на обстоятельства, Логан, — сказала Эвелин, коснувшись моей руки. Её прикосновение подействовало сильнее всех успокоительных в мире вместе взятых. — Подумай о своём здоровье, это важно для тебя. Мы можем обсудить всё позже, если захочешь.        Я не успел больше ничего сказать: в палату вошёл доктор, а за ним — Карлос, Кендалл, Джеймс и Дианна. Я бросил сожалеющий взгляд на Эвелин. Она отошла от моей постели, подошла к Джеймсу, и он что-то тихо спросил у неё. Почувствовав неразборчивый укол в сердце, я поднял глаза на начинавшего сердиться доктора и понял, что он задал мне уже не один вопрос.        Врачи сделали мне магнитно-резонансную томографию и определили тип травмы: ушиб позвоночника в поясничном отделе с незначительным повреждением мышц. Сам позвоночник, к счастью, не пострадал. Доктор сказал, что, хотя повреждение мышц и незначительно, первое время для меня может показаться затруднительным долго стоять. Он прописал мне болеутоляющую мазь и трёхдневный постельный режим без активных физических нагрузок.        — На четвёртый день можете вернуться на работу, — сказал доктор. — Вот тут умеренная физическая нагрузка пойдёт вам только на пользу.        Вскоре мы вшестером уже стояли у входа в больницу. Доктор был прав, когда сказал, что первое время мне будет трудно стоять: мы разговаривали всего минуты три, а я уже почувствовал ноющую боль в пояснице, ввиду чего и сел на скамейку.        — Я поеду к тебе домой, — сказала Дианна, жалостливо глядя на меня. — За тобой нужен уход, один ты вряд ли справишься.        Я молча улыбнулся ей. Честно говоря, между нами с Эвелин я ощущал некую недоговорённость и чувствовал, что мне нужно ещё многое сказать ей. Заметив мой взгляд и, очевидно, догадавшись о моих мыслях, Эвелин присела на скамейку рядом со мной и тихо спросила:        — Заглянешь к нам, когда тебе станет лучше?        Дианна в этом время говорила о чём-то с Карлосом, а потому не слышала вопроса Эвелин. Я обрадовался этому, поняв, что не увижу в глазах Дианны тот полыхающий огонь ревности, который так раздражал меня.        — Несомненно, — неким заговорщическим тоном ответил я.        Она встала.        — Что ж, думаю, мне пора домой, — с тонкой улыбкой сказала Эвелин. Она выглядела совершенно разбитой: видимо, она не спала целую ночь. Но ни своим поведением, ни внешним видом Эвелин не выдавала своей усталости.        — О, конечно, — оживился Кендалл. — Я на машине. Сейчас я развезу всех по домам…        — Нет-нет, — решительно отвергла его предложение Эвелин. — Я доберусь сама.        Кендалл с недоумением посмотрел на неё.        — Э-э-э… Ты уверена?        — Да. Спасибо большое, Кендалл, но я правда доберусь сама. — Эвелин перевела взгляд на меня. — А ты, Логан, поправляйся после такого… не очень приятного происшествия.        Затем они с Джеймсом обменялись непонятными взглядами, и Эвелин, с улыбкой со всеми попрощавшись, ушла.        — Ладно, места в моей машине как раз хватит на пятерых, — пожал плечами Шмидт и посмотрел в сторону своего автомобиля. — Логан, я думаю, сядет впереди: ему нужно больше свободного места.        Когда мы шли к машине, Джеймс поравнялся со мной и сказал:        — Ну, дружище, надеюсь, ты не станешь играть на две стороны.        Я смерил его возмущённым взглядом.        — Зачем ты позвонил ей? — спросил я, снизив тон до полушёпота.        — Ты про Эвелин? О, меня сильно задели твои слова, когда мы обсуждали ваши отношения в студии… Я подумал, ты действительно решил оставить её. А этого я допустить просто не мог. Но поскольку ты не захотел сделать первый шаг на пути к примирению, я сделал его за тебя.        Хотя внешне я и старался показать свою злость на поступок друга, глубоко в душе я всё же был безмерно благодарен ему.        — О чём вы двое разговаривали? — поинтересовался я, с равнодушным видом пожав плечами.        — Засунь свою ревность себе поглубже в задницу.        — Да перестань ты про эту ревность! — не выдержал я. — С каких пор обычный интерес считается за ревность?!        — Тише, Логан. Мы просто говорили… Сначала о тебе, потом о… Слушай, это не так важно. Мы просто говорили, — повторил друг.        — Она говорила что-то обо мне? Что она сказала?        — Ничего из того, что ты так хотел бы услышать.        — Но зачем здесь Дианна? — с раздражением в голосе спросил я.        — А как без неё? Она твоя девушка, и я подумал, что это будет уместным, позвонить и рассказать ей обо всём. — Взглянув на Дианну, что шла далеко впереди, Джеймс добавил: — Она мало обрадовалась, когда увидела Эвелин. Они обе смотрели такими глазами, будто готовы были поубивать друг друга!        — Эвелин тоже? — с удивлением спросил я будто у самого себя. — О, она не могла опуститься до ревности… — И тут же я мысленно ударил себя по лбу, разозлившись, что снова начал разговор о ревности.        — Не знаю точно, ревновала ли она. Но Дианна поначалу ревновала сильно. Я сказал ей, что вы с Эвелин просто друзья… Я ведь всё правильно сделал?        Бросив на друга недоумевающий взгляд, я растерянно ответил:        — Да. Конечно. Конечно, Джеймс, о чём разговор?        Пока мы ехали, Кендалл не уставал обвинять себя в том, что случилось со мной вчера.        — Если бы не я со своим дурацким предложением, — укорял себя Шмидт, — мы бы сейчас все вместе не ехали из больницы!        — Да брось, Кендалл, с чего это вдруг ты начал винить во всём себя? Ещё же час назад ты отчитывал меня за моё желание покататься за пределами конюшни.        — Да, но во всём этом, как ни крути, виноват один я.        — Нет. Я, конечно, ценю твоё благородство, но я сам виноват, что помчался к реке сломя голову…        Шмидт высадил меня и Дианну возле моего дома, и вскоре мы оказались внутри.        — Я расстелю тебе постель, — заботливо сказала она, — а ты пока прими душ и реши, что ты хочешь на обед.        Я остановился у входа в ванную и, взявшись за косяк, обернулся. Я хотел сказать Дианне об Эвелин, о том, что бессмысленно ревновать меня к ней, что я остался бы с Дианной, несмотря ни на что и ни на кого. Но вместо всего этого я сказал:        — Спасибо за заботу, милая.        Улыбнувшись, она коротко поцеловала меня в губы. Я тоже улыбнулся ей в ответ и, войдя в ванную, запер дверь на замок.        Следующие три дня Дианна почти ни на минуту не отлучалась от моей постели. Она приносила мне завтрак, обед, полдник и ужин, а готовила она очень вкусно. Я был безгранично благодарен ей за то, что она делала для меня, я видел, что её действия были преисполнены самой настоящей искренности. И я благодарил её за заботу почти каждый раз, когда видел. На третий день её уход за мной уже совсем расслабил меня, и я начал наглеть. То я просил её принести мне плед, потому что у меня страшно мёрзли ноги, то был слишком капризным в выборе блюд на обед или ужин, то звал её из другой комнаты только затем, чтобы она подала мне пульт от телевизора, который лежал на тумбе в метре от меня. В конце концов мне это надоело, я стал противен самому себе, и на четвёртый день я предложил Дианне совершить утреннюю пробежку.        — Уверен, что ты должен так резко переходить к физическим нагрузкам? — сомневалась она.        — Всё будет в порядке. Я уже не могу целыми днями лежать и превращать тебя в свою рабыню.        Дианна засмеялась, но согласилась, несмотря на свои сомнения. Мы встали в семь утра и, даже не позавтракав, побежали в ближайший парк. Активным отдыхом мы занимались до десяти часов, после чего вернулись ко мне домой и приняли совместный душ.        — Может, тебе лучше поехать домой? — спросил я, вытирая мокрые волосы полотенцем. — Ты плохо спала все эти три дня, и я беспокоюсь за твоё здоровье. Тебе следует хорошо выспаться.        — О чём ты, Логан? Я прекрасно себя чувствую.        — Не то что я хочу, чтобы ты уехала, мне очень нравится, что ты живёшь со мной, но… У меня ведь невозможно выспаться. Здесь слишком шумно.        — Здесь отлично. И я хорошо высыпаюсь, Логан.        — Неужели я не надоел тебе за эти три дня? — засмеялся я. — Я был невыносим, как мне кажется.        — О, нет, ты был ещё как выносим, — в ответ засмеялась Дианна и, обняв меня, прижалась ко мне. — Тебе сегодня нужно ехать в студию, так?        — Да, — нехотя ответил я, вспоминая про просьбу Эвелин приехать к ней, когда мне будет лучше. Какое-то время я молчал, размышляя: соврать Дианне или нет, и наконец решился. — Но в студию мне надо будет только вечером.        — Отлично. Тогда у нас есть целый день для того, чтобы посвятить его друг другу.        — Вообще-то нет… Я хотел уехать сейчас. У меня есть дела.        Дианна отстранилась и вопросительно заглянула в мои глаза.        — Съёмки? — насторожившись, спросила она.        Я почувствовал знакомое раздражение и ответил как можно спокойнее:        — Нет.        Глаза Дианны наполнились непонятной злобой, и она, нахмурившись, спросила:        — Ты едешь к ней, правда? Как же её?.. Эвелин? Ты едешь к Эвелин?        — Да. Видишь? Я честен с тобой, и у тебя нет повода злиться на меня.        — Разве ты не слышишь себя, Логан? — в отчаянии произнесла Дианна и покачала головой. — Как я могу не злиться на тебя? Ты едешь к другой девушке! Ты меня не любишь!        Я с удивлением поднял брови и, сердито набрав в лёгкие воздух, сказал:        — Знаешь что? Это правда, что совместное проживание невероятно портит отношения. Меня начинает тошнить от тебя.        — Это не совместное проживание испортило наши отношения, — дрожащим голосом выговорила Дианна, и её глаза заблестели, — а твоё унизительное поведение!        Почувствовав, как гнев переполнил всё моё существо, я бросил в Дианну своё полотенце.        — Если не можешь принять меня таким, какой я есть, — повысил голос я, — то о наших отношениях и их развитии можешь вообще забыть!        Я вышел из ванной и направился в свою спальню.        — Небось с Эвелин ты тоже жил, — врезались мне в спину острые слова Дианны, — а ваши отношения, как я посмотрю, совсем не испортились от этого! Ты ведь едешь к ней сейчас! И думаешь о ней даже тогда, когда находишься рядом со мной! Просто признайся, что ты любишь её!        — Заткнись, Дианна! — умоляющим тоном попросил я и, взяв со стула джинсы, принялся одеваться. — Ты вообще ничего не знаешь о ней, не знаешь о наших отношениях! Но тебе будет достаточно и того, что сказал тебе Джеймс!        — Откуда мне знать, что он сказал правду? — Дианна нервозно засмеялась, и её голос задрожал. — Тем более, если ты знаешь, что он вообще говорил со мной об этом!        — Я уже упоминал о том, как я ненавижу твою ревность? — сердито спросил я, приблизившись к ней. — Ты говоришь, что она подчёркивает твою неуверенность в себе, но я-то знаю, что она подчёркивает твою неуверенность во мне.        — Да! — не выдержала Дианна и беспомощно всхлипнула. — Боже, Логан, а что я ещё могу думать о тебе? Думаешь, я не видела, как ты смотрел на неё тогда, в больнице? Думаешь, я не заметила, что вы столько времени были наедине? Думаешь, я не слышала, как вы говорили с ней уже тогда, когда мы вышли из больницы? Я не слепая, Логан!        — А я не бессердечный, — холодно выдал я. — И я уже говорил тебе, что твоя ревность меня унижает.        — Повтори ещё! Повтори это и катись к Эвелин, давай же!        — Я сказал, перестань! — выпалил я, гневно нахмурившись. — Ты ведь знаешь, как я отношусь к этому, зачем ты делаешь мне неприятно своими подозрениями? О, мы столько раз говорили об этом… Я просто скоро не вынесу!        — Не вынесешь наших отношений? — тихо, но очень ядовито поинтересовалась Дианна. — Или не вынесешь той лжи, в которой тонешь?        Я больше не мог терпеть её слова и беспричинные упрёки в неверности. Дианна прекрасно знала о моих отношениях с Чарис, знала, почему мы расстались. Неужели она думала, что после всего этого я позволю себе опуститься до измены?        — Да замолчи! — закричал я и влепил Дианне пощёчину. — Хватит, чёрт побери!        Она снова всхлипнула, но не заплакала. Дианна молча смотрела на меня, держась за щёку, по которой пришёлся удар.        — О Дианна… — вырвалось у меня, когда гнев отпустил меня и я понял, что произошло. — Дианна, дорогая, прости, пожалуйста…        Я сделал шаг к ней, но она испуганно отшатнулась.        — Не надо, — беспомощно выговорил я. — Не сердись. Ты же знаешь… я не хотел…        Устало выдохнув, я сжал двумя пальцами переносицу. Какое-то время я стоял так, не шевелясь и ничего не говоря. Но тут остыла и Дианна. Она подошла ко мне и обняла.        — Я знаю, Логан, знаю, — произнесла она и вдруг расплакалась. — Я тоже не хотела… Господи, я невыносима со своей ревностью… Прости, меня, прости… Я заслужила эту пощёчину…        Хотя наши ссоры с Дианной порой были крупными и почти не давали шансов к примирению, мы очень быстро мирились и отходили. Гнев испарялся сам собой, и мы мгновенно забывали про прежние обиды. Но ревность Дианны всё ещё дико бесила меня, и я до конца дней своих не смог бы избавиться от этого. Даже при большом желании.        — Но я всё равно поеду, — серьёзным тоном сказал я, когда слёзы на щеках Дианны высохли.        — Ладно, Логан. Я не вправе тебя останавливать. Поезжай. Я верю, что ты останешься верен мне.        Я не принял её слова во внимание. Да, может быть, сейчас Дианна преисполнена этой уверенности, но завтра, только вспомнив об Эвелин, она снова начнёт строить неверные догадки и подозревать меня в неверности. Она неисправима: Дианна ревновала меня раньше, ревнует сейчас и будет ревновать потом. Даже когда меня не будет на этом свете, я уверен, она найдёт повод усомниться в моей верности.        — Ух ты, — удивился я, когда дверь мне открыла Эвелин, а не Уитни. — Привет… Не думал увидеть тебя первой…        Эвелин улыбнулась и впустила меня в дом. Я повернулся к ней, готовясь обнять, ведь мы до этого обнимались с ней при встрече, но Эвелин, будто позабыв об этом, указала рукой на лестницу.        — Я рада, что ты сумел приехать, — тихо призналась она, когда мы оказались в её спальне. — Честно говоря, не думала, что ты приедешь сегодня. Но очень ждала.        — Где Уитни?        — Спит у себя в комнате. Она всю ночь проговорила по телефону с Дейвом.        — Вот для неё будет сюрприз, когда она проснётся и узнает, что я здесь, — с грустной усмешкой сказал я.        — Никакого сюрприза не будет. Уитни знала о том, что ты обещал заглянуть к нам.        — Знала? И как она к этому отнеслась?        — Вполне спокойно, — ответила Эвелин. — В последнее время она больше занята мыслями о Дейве, ты её мало интересуешь.        Нет, дело не в Дейве, просто Уитни почувствовала, что уже одержала победу надо мной. Она думала, что наши отношения с Эвелин невозможно возродить из пепла, а потому считала, что мой визит в дом Блэков ничего не изменит.        — Давай я сделаю нам чай, — предложила Эвелин, отвлекаясь от мыслей о сестре. — Нам… надо поговорить.        Я молча согласился, и она ушла из спальни. Какое-то время я осматривал стены помещения, после чего перевёл взгляд на письменный стол, и моя рука сама потянулась к тетради со стихотворениями. Эвелин была немногословна сегодня, но я точно знал, что все свои мысли и чувства она уже выразила в стихах.        Мне не хотелось читать их втихомолку, но мне необходимо было узнать, что она чувствовала. Я сел в кресло, раскрыл тетрадь, и моё внимание привлекло свежее стихотворение с названием «Забыть». Моё сердце подпрыгнуло в груди, когда я понял, что это как раз то, что мне нужно.

Мне их убить не стоит ничего. Но почему ты усложняешь это? Моё доверие… К чему лишил его? Зачем ответил на их смерть запретом? Твои слова имеют вес для многих, Но чем он больше, тем больнее бьёт. Он не оставит, может, ран больных, глубоких И в сердце места для обиды не найдёт, Но для меня он оказался роковым: Погиб тот сад, что раньше цвёл в душе. Доверию к тебе не стать иным. Ты всё, что мог, давно решил уже. И я не знаю, сколько правды здесь И стоит ли другую щёку повернуть, Но знаю твой поступок весь: Он совершён. А время не вернуть. Теперь она, не я, твоим словам внимает, Им слепо следует, не ведая того. Ты всё услышал? Нет? Я повторяю: Мне их убить не стоит ничего.

       Задумчиво глядя в окно, я закрыл тетрадь и отложил её в сторону. Прежняя боль за обиду, нанесённую мной Эвелин, вновь выплыла из моей души. Я больше не хотел читать её стихов, потому что знал, что от этого мне не станет легче. Они только сильнее обостряли моё чувство вины.        Но слово «она» никак не шло у меня из головы. Стало быть, «она» — это Дианна. Конечно, это Дианна. Эвелин не выразила прямой злобы к ней, не выразила яркой ревности, но я знал: она безумно злилась и безумно ревновала. И её эта немногословность раздражала меня. Почему бы ей прямо не высказать мне всё в лицо, как это делает Дианна? Почему Эвелин говорит обо всём завуалировано, почему ходит вокруг да около? Неужели так сложно напрямую признаться в своих чувствах?!        Нет, мне нужно быть уверенным до конца. Я подлетел к письменному столу и судорожно принялся искать другую тетрадь — ту, которую показывала мне Уитни несколько дней назад. Мне нужен был дневник Эвелин, нужен был для того, чтобы ясно убедиться в том, что она ненавидит меня и презирает Дианну за то, что она со мной.        Наконец в моих руках оказалась тетрадь с тёмно-синей обложкой, и я торжествующе улыбнулся. Быстро пролистав страницы, я остановился на последней записи и торопливо пробежал глазами по строчкам.        «19 февраля. Я была страшно напугана звонком Джеймса, но ещё больше тем, что мне придётся там увидеть. Я боялась не зря. Когда я ехала к нему, я не думала о нежеланных встречах, я думала лишь о нём и о том, как ему плохо сейчас.        Да… Я встретила её. Джеймс представил нас друг другу. (Он старался быть осторожным и представлял нас друг другу так, чтобы не было больно ни мне, ни ей. О, как же я благодарна ему за то, что он сделал… Из всех друзей Логана Джеймс нравится мне больше остальных.) Её имя Дианна. Она очень красива и очень добра, что делает моё счастье за Логана безмерным. Она говорила со мной очень мило и, я заметила, всегда держала спину прямо. Кажется, она преисполнена уверенности в себе… Но неужели можно оставаться таким бессердечным, когда…»        Услышав шаги на лестнице, я захлопнул тетрадь и, бросив её на стол, молнией переместился на кровать. Дочитать я не успел, да и не желал: слишком неприятно было знать чужие мысли.        В спальне возникла Эвелин с разносом в руках и с очаровательной улыбкой на лице. Я улыбнулся ей в ответ со всей искренностью, стараясь забыть то, что прочитал в её тетрадях.        — Тебе уже на самом деле лучше? — поинтересовалась Эвелин, когда мы принялись за чай.        — Да. Я лежал в постели все эти три дня, и теперь моё состояние заметно улучшилось.        — Спина больше не болит?        — К счастью, нет. Дианна каждый вечер втирала в мою поясницу мазь, что прописал доктор…        Я оборвал себя на полуслове, поняв, что говорю о Дианне с Эвелин. О, я так этого не хотел! Замерев, я виновато посмотрел на Эвелин. Она слабо засмеялась.        — Вижу, тебе не очень приятно говорить о ней, — сказала девушка. — Она знает, что ты у меня?        — Да. Я не собираюсь врать ей.        — Ложь ведь бессмысленна, правда? А ложь любимым людям особенно.        Я заметил, какое ударение она сделала на слово «любимым», и напрягся.        — Эвелин, я не хотел так резко переходить на эту тему, но, видимо, по-другому не получится. Тогда, в больнице, я пытался попросить у тебя прощения, но я хочу убедиться, что ты знаешь, в чём есть моя вина, а в чём нет.        Она выжидающе глядела на меня.        — Я прошу прощения за то, что давал тебе напрасные обещания, — продолжал я, чувствуя, как внутри что-то натягивается из-за этого разговора, — за то, что пытался скрыть от тебя свои отношения с Дианной, за то, что сказал тебе множество невыносимо неприятных слов… Но я не собираюсь извиняться за свои чувства к Дианне. Не жди этого.        Взгляд Эвелин не изменился. Она всё так же смотрела на меня, ничего не отвечая.        — Поверь, я не хочу говорить обо всём этом, — продолжал я, понимая, что Эвелин ничего не скажет. — Я не хочу делать тебе больно, но…        — Как твоя болезнь связана с болезнью Чарис? — внезапно прервала она меня.        Я удивился такой резкой смене темы разговора и сердито вздохнул. Внутри поднялась безудержная волна гнева на Эвелин, но я постарался взять себя в руки и сдержанно ответил:        — Я не выдержал того, что она обманула меня.        Глаза Эвелин расширились от непонятного страха, и она тихо спросила:        — Ты ударил её?        Я никогда не думал, что когда-нибудь заговорю об этом с Эвелин. Теперь я видел её прежней девушкой, какой она виделась мне до рождественской вечеринки, и понимал, что между моей жизнью до знакомства с Эвелин и жизнью после знакомства с ней нет ничего общего. Мне было неприятно говорить с Эвелин о Чарис, ведь это были два совершенно разных человека. И меня преследовало одно странное чувство: рассказывая чистой и искренней Эвелин о такой порочной Чарис, я, как мне казалось, разрушал её невинность.        — «Ударил» — это не то слово, — так же тихо ответил я и с невероятным стыдом опустил глаза. — Я… Я избил её. Не хочу подробностей, избавь меня от них, прошу. После всего этого у Чарис обнаружились проблемы с позвоночником. Она проходила курс лечения все эти полгода в местной больнице, но сейчас она улетела в Германию и лечится там. Это всё, что я пытался скрыть от тебя. А скрывал лишь потому, что думал, что до смерти напугаю тебя. Я не хочу, чтобы ты считала меня чудовищем.        Эвелин молчала какое-то время.        — Разве у чудовища может быть такое искренне доброе сердце?        Я поднял на неё удивлённый взгляд.        — Ты считаешь, что у меня доброе сердце? Разве ты не согласилась с Уитни?        — В чём?        — В том, что я плохой друг для тебя.        Эвелин грустно улыбнулась и, подсев ближе ко мне, положила руку на моё колено.        — Не бывает плохих друзей, Логан. Да, я сказала Уитни, что согласилась с ней, но лишь для того, чтобы вернуться домой. И я не жалею, что сделала это. Дом — это единственное место, где тебя готовы принять таким, какой ты есть.        «Кажется, здесь мой дом», — промелькнула странная мысль в голове, и я, улыбнувшись, спросил:        — А что насчёт моих пустых обещаний?        — Никогда не поздно наполнить пустой сосуд водой. Это ничего, что сосуд порой разбивается. У некоторых просто скользкие руки…        — Мне важно знать, что ты доверяешь мне, — сказал я, с сожалением покачав головой. — Все те слова о том, что ты в полной мере ощутишь мою поддержку и заботу, были настоящими. Я клянусь! Эвелин, просто скажи, что веришь мне.        — Я верю тебе. И, я думаю, это всё, что нам нужно.        Я не мог не заметить, как изменилась Эвелин. В отдельные моменты я смотрел на неё и не узнавал её взгляда. Некоторое время назад я ещё не мог поверить в то, что Эвелин может быть злой и сердитой, но сейчас я искренне верил этому. Эвелин могла быть злой, и я чувствовал, что это всё из-за меня. Она была совершенным ребёнком, когда я увидел её впервые, и она, как ребёнок, перенимающий вредную привычку курения от своих родителей, переняла от меня мою злость, мой гнев, мои резкие выражения. Я изменил Эвелин, но хороши ли были в ней эти изменения?..        Дверь в спальню без стука отворилась, и в комнату вошёл мистер Блэк. Он был в точности такой, каким я запомнил его с момента нашей первой и на тот момент последней встречи: он выглядел занятым, но чрезвычайно интересующимся жизнью своей дочери.        — Эвелин, ты не помнишь, куда мама положила мой…        Увидев меня, мистер Блэк замолчал и, выпрямившись, поздоровался со мной.        — Здравствуйте, — поздоровался в ответ я и, подойдя к мужчине, с улыбкой пожал ему руку. — Рад снова видеть вас.        Пожимая мою руку, он задумчиво сузил глаза, вспоминая нашу первую встречу.        — О, Логан! — вспомнил он и добродушно улыбнулся. — Я рад, тоже очень рад.        — Что ты хотел? — спросила Эвелин, возникнув рядом со мной. Она испытующе смотрела на отца, точно хотела, чтобы он поскорее ушёл.        — Ты не помнишь, куда мама положила мой журнал? Она говорила, что хотела выписать оттуда пару заметок, но я понятия не имею, куда она дела его потом.        — Нет, я не помню. И не понимаю, что ты забыл в моей спальне.        Меня поразил тот холодный тон, которым Эвелин говорила с отцом, но мистера Блэка, кажется, он вовсе не смутил. Мужчина уже хотел уходить, но, точно что-то вспомнив, взглянул на меня и с улыбкой сказал:        — Кажется, это тот самый Логан, о котором Эвелин не могла перестать говорить все эти три дня?..        — Кажется, тот самый, — улыбнулся я и посмотрел на Эвелин. Её лицо не выражало ни одной эмоции.        — И это с тобой она жила несколько дней, так?        Я насторожился, услышав этот вопрос, ведь, насколько мне известно, отцы очень требовательно и строго относятся к своим дочерям и их… друзьям… Я знал это наверняка. Каждый отец думает, что его дочь — принцесса, а любой парень — злое чудовище, желающее похитить принцессу из замка короля.        — Д-да, мистер Блэк, — запинаясь, ответил я.        — Забавно, что мы знаем о тебе лишь со слов дочери. Думаю, было бы уместно предложение о совместном ужине…        — Папа! — с возмущением обратилась Эвелин к отцу.        — Что — папа? Я думаю, это хорошая идея, тем более мама ещё не знакома с твоим другом, ведь так?        — У Логана планы сегодня вечером, — сердито выпалила Эвелин, и её злость на своего отца больно кольнула меня в сердце.        — У меня тоже. Что ты скажешь насчёт завтрашнего вечера? — обратился мистер Блэк ко мне.        Я пропустил умоляющий взгляд Эвелин сквозь себя и, подумав, что это не так уж плохо, познакомиться с родителями Эвелин за совместным ужином, ответил:        — Я свободен завтра.        — Отлично! — воодушевился мистер Блэк. — Скажу маме и Уитни, чтобы они не строили планов на завтра: у нас будет семейный ужин в ресторане. Что ж, Логан, тогда до скорого?        Мы попрощались, и мистер Блэк ушёл. Меня расстроила мысль, что на ужине будет и Уитни, но слово «семейный» подразумевало под собой присутствие на ужине всех членов семьи. И нужно было смириться с этим.        — Кажется, ты не в восторге от этой идеи, — заметил я, когда мы с Эвелин вернулись к чаю.        — Да нет, я не против семейного ужина. Просто я не хочу, чтобы ты знакомился с моими родителями.        — Почему? Думаешь, я им не понравлюсь?        — Это правда, что им очень тяжело понравиться, но дело даже не в том. Я люблю своих родителей, но они невыносимы. Правда, Логан, я очень тебе не завидую…        — Ты не можешь говорить так о своих родителях. Какими бы они ни были, они твои родители… И прости, но мистер Блэк, как мне кажется, не заслуживает того холодного тона, каким ты с ним…        — Логан, видишь ту красивую шкатулку на полке? — прервала меня Эвелин, указав рукой на стену.        Вздохнув с непонятной злостью, я обернулся и посмотрел на полку.        — Вижу.        — Тебе нравится эта шкатулка?        — Что ж, — со вздохом пожал плечами я. — Да. Она очень красивая.        — Вот видишь? Тебе кажется, что эта шкатулка очень красивая, но только я знаю, как больно она может прищемить мне палец.        Я замолчал, когда понял, о чём говорит Эвелин. Может, она была справедлива, говоря о том, что её родители невыносимы, но теперь моё желание поближе узнать их вспыхнуло во мне с новой силой. Как бы там ни было, отказываться было поздно. К тому же Эвелин уже была знакома с моей семьёй, так почему же мне теперь не познакомиться с её?        Я просидел в её спальне до самого вечера, мы говорили почти без остановки. Но в шесть часов я засобирался на работу. Наша встреча прошла гладко, и это не могло меня не радовать. Покидая дом Блэков, я чувствовал, что парил на седьмом небе от счастья. Мы с Эвелин восстановили наши отношения и заключили безмолвное соглашение не возвращаться к разговорам о Дианне: эта тема доставляла мало приятного нам обоим. Мы помирились, и я знал, что Эвелин доверяет мне теперь, как прежде.        Вернувшись домой после работы, я увидел на столе ужин на одного. Дианна спала на диване в гостиной. Я разбудил её.        — О, ты уже вернулся? — сонно спросила она и, сев на диване, потянулась. — Я ждала тебя и сама не заметила, как уснула…        — Почему ты приготовила ужин всего на одного? — Дианна встала, и я, улыбнувшись, коротко поцеловал её в губы. — Ты не будешь ужинать со мной?        — Нет, я уже поела.        Пока я расправлялся со своим ужином, Дианна сидела напротив и, подперев левой рукой щёку, загадочно за мной наблюдала.        — Как прошёл твой день? — спросила она, и я понял, что она хотела спросить меня об Эвелин, но не стала.        — Хорошо, — ответил я, не вдаваясь в подробности об Эвелин. — Вместе с парнями мы написали ещё одну песню, и я думаю, что она чудесная.        Дианна улыбнулась, но не искренне: она не услышала того, чего хотела.        — А ты чем занималась весь день? — поинтересовался я, желая отвести Дианну от нежеланного разговора.        — Немного прибралась: дом был совсем запущен, потому что эти три дня у меня руки до уборки не доходили. Потом пыталась написать новую музыку, потом поиграла немного так, для души. Потом стала дожидаться тебя, приготовила ужин и сама поела… Вроде и всё.        Улыбнувшись, я взял Дианну за руку и заглянул ей в глаза.        — Спасибо, милая. Ты так много делаешь для меня.        За всё то время, что сегодня меня не было дома, Дианна ни разу мне не позвонила и не спросила, где я. Я знал, что её ревность никуда не делась, но Дианна старалась изо всех сил, и мне очень это нравилось. Было приятно осознавать, что она готова была измениться ради меня.        — Завтра суббота, у тебя выходной, — начала Дианна, обводя пальцем узоры на скатерти, — может, мы сходим куда-нибудь?        — Конечно. Но нам надо успеть это до вечера, вечером я буду занят…        — Занят? — переспросила она, сделав особое ударение на это слово.        — Да. Я… Я поеду ужинать в ресторан.        Дианна со злостью сузила глаза, и я буквально увидел, как все её старания и попытки усмирить свою ревность канули в бездну.        — Мне нужно встать в очередь, чтобы провести день с тобой? — спросила она, стараясь придать своему голосу твёрдость. — А твой «просто друг», Логан, знает о том, что ты занят?        — Дианна, пожалуйста…        — Не проси меня ни о чём! Я о многом просила тебя, но разве ты меня послушал? Неужели ты не понимаешь то, что делаешь? Неужели не понимаешь, что я чувствую?        — Хватит! — рассердился я, сжав в кулаке вилку. — Я ведь даже не сказал тебе, что буду ужинать с Эвелин! А ты уже начинаешь строить непонятные догадки и снова обвиняешь меня в том, в чём я не виноват!        — Но ты будешь ужинать с Эвелин?        — Да!        — Вот видишь?! — в отчаянии закричала Дианна, и вся твёрдость её голоса исчезла. — Ты даже не скрываешь этого!        — В том-то и дело, чёрт побери! Я абсолютно честен с тобой и абсолютно честно говорю, что Эвелин — мой друг, и ничего больше!        — Как я могу поверить в твои «абсолютно честные» слова, если ты проводишь своё время с ней, а не со мной?        — Нам нужно увидеться, пойми же это! — Сердито зарычав, я отбросил вилку в сторону и взялся за голову обеими руками. — Дружбу, как и любые другие отношения, нужно поддерживать встречами и разговорами. Без этого никак.        — Так поддержи же наши отношения, Логан, — тихо попросила Дианна.        Я поднял на неё гневающийся взгляд.        — Мы, бл…, живём вместе! — с плохо скрываемым раздражением в голосе выговорил я.        — Но до этого мы так часто не ссорились! В чём дело?        — В том, что я привык жить один.        — Тебя теснит моё присутствие?        — В данный момент — да.        Ни слова не выговорив, Дианна встала и забрала мою тарелку.        — Я ещё не доел, — тихо, но со злостью сказал я.        — Доешь завтра в ресторане.        Гнев переполнил всё моё существо, и я резко отодвинул от себя стол. Дианна испуганно обернулась, но потом равнодушно взглянула на меня и вывалила остатки ужина в мусорное ведро.        — Тебя невозможно терпеть! — признался я, не глядя ей в глаза, и ушёл из кухни. Чувство голода не было утолено, но я не собирался возвращаться туда.        Теперь, после очередной ссоры, мне не хотелось ложиться с Дианной в одну постель. Нет, я её не ненавидел и мог понять её ревность, но в тот момент ярость кипела во мне с невероятной силой. Оказавшись в своей спальне, я разделся и, выключив свет, лёг в постель. Дианна пришла, когда я ещё не спал. Лёжа к ней спиной, я слышал, как она переодевалась и ложилась.        — Если хочешь, в холодильнике есть остатки вчерашнего ужина, — тихо сказала она. Видимо, она уже остыла.        — Не говори со мной, — прошипел я, не поворачиваясь. Да, она, может быть, остыла, но я ещё не остыл.        — Логан… — Я почувствовал, как Дианна ближе придвинулась ко мне и положила руку на мой живот. — Хватит, пожалуйста. Ты ведь знаешь, что мы оба не хотели этого. Куда делась твоя отходчивость?        Я убрал её руку и, сердито набрав в лёгкие воздух, ответил:        — Я уже сказал тебе. Не говори со мной и не трогай меня. Я сильно устал.        Каких-то пару мгновений моя тёмная спальня находилась в идеальной тишине.        — Я устала больше тебя, — дрожащим голосом произнесла Дианна и отодвинулась. — Но я нахожу в себе силы на разговоры с тобой и попытки всё исправить.        — Если хочешь всё исправить, то иди спать в гостевую. Правда. Я не хочу делить с тобой постель.        Я не видел её реакции, но слышал, как Дианна резко вздохнула. Кажется, она начала плакать.        — Если бы за своим эгоистичным гневом ты умел замечать мои чувства, если бы знал, что творится у меня в душе… — Теперь сомнений не было: Дианна плакала. Она пару раз всхлипнула. — Да никто другой не выдержал бы и сотой части того, что я терплю от тебя каждый день!        — Я не собираюсь слушать это, Дианна. Я не шучу: уходи спать в гостевую.        Не получив ответа, я повернулся и со злостью взглянул на Дианну. Черты её лица еле-еле различались в полумраке, царившем в спальне.        — Или ты хочешь, чтобы я столкнул тебя со своей кровати? — спросил я с вызовом. Слёзы Дианны на этот раз не остужали мой пыл, а наоборот, только подливали масла в огонь моей ярости. — Поверь, я могу.        — Услышь себя, Логан! Хватит, пожалуйста!        — Тогда ты перестань рыдать! Меня не разжалобить дешёвыми слезами!        Дианна заплакала сильно, но сдержанно, стараясь подавить в себе чувство жалости к тому, во что превратились наши отношения.        — Успокойся, Дианна, — попросил я, но теперь в моём голосе не прозвучало раздражения. — Прошу. Хватит. Иначе я успокою тебя сам.        Но она продолжала всхлипывать, и я, сев в кровати, с досадой произнёс:        — Бл…, Дианна, ты хочешь получить по второй щеке? Я же попросил тебя! Хватит рыдать!        Она сделала глубокий вдох, стараясь взять себя в руки, но ничего не ответила. Тогда я встал с кровати, взял свою подушку и одеяло и двинулся к выходу.        — Куда ты, Логан?        — Кто-то из нас должен был уйти. Ты не захотела — уйду я.        Я постелил себе в гостиной и лёг там. Неприступное чувство гнева потихоньку начало оставлять меня, и я, хотя уже и не помнил какую-то часть сказанных мною слов, всё же осознавал свою бестактность. О, прелестная Дианна... Она ведь такая понимающая, она должна понять, что я не хотел говорить всего этого… В конце концов, она должна понять мои чувства и отношение к Эвелин!        Несмотря на все наши ссоры и разногласия с Дианной, ни один из нас никогда не предлагал другому расстаться. Я и не думал, что это когда-нибудь случится: слишком драгоценно было для нас то, что происходило между нами в промежутках между ссорами; слишком мы дорожили друг другом, чтобы отныне пойти разными дорогами. Частые ссоры были лишь показателем наших крепких отношений; оба мы были отходчивы, быстро мирились и не спешили растолковывать эти ссоры как неуверенность друг в друге.        Я начал засыпать с этими мыслями, но решил, что хорошо было бы подумать о предстоящем ужине с семьёй Блэков. Только сейчас я осознал, насколько важным мне было понравиться родителям Эвелин и доказать Уитни, что она была не права насчёт меня: я хороший друг для Эвелин и останусь им до конца своих дней.