Жажда

Каждый чертов раз, когда она оказывалась рядом со мной, у меня перехватывало дыхание. Как будто какой-то мудак со всей силы ударял под дых. Мне хотелось согнуться пополам, схватившись за живот, и громко-громко заорать. От боли, от недостатка прикосновений, от испепеляющего желания просто вдохнуть запах ее волос. И это всегда было чертовски неправильно. Я шел в какие-нибудь убитые бары, знакомился там со случайными девушками, иногда напивался. Когда хотелось забыться — снимал шлюху и трахал ее, выкинув все из головы. Потом опять тянуло блевать, но справиться с собой было уже проще. И я в сотый раз возвращался домой, смеялся, разговаривал с Гарри. Но стоило ей лишь пройти по коридору мимо открытой двери гостиной, где находился я, как меня начинало разрывать на куски. В те времена я молился лишь о том, чтобы они все вернулись в школу как можно скорее. Потому что я быстро понял: пока она рядом, у меня не будет жизни без нее. Самое сложное — видеть ее, слышать, ощущать ее присутствие, но не сметь коснуться, не иметь возможности обнять, случайно мазнуть губами по щеке. А она улыбалась этой своей сводящей с ума улыбкой, робкая, осторожная. Юная. Не моя. Я понимал, что мне никогда не получить то, чего хотелось больше всего на свете. Как понимал и то, что сам ей не нужен. И от этого понимания хотелось выть волком и бросаться на стены. Хотелось крушить все вокруг. Хотелось сдохнуть. Потом она уехала. И я действительно первые несколько дней жил как в раю. Ни запаха, ни голоса, ни случайных жестов — ничего из того, что выбивало почву у меня из-под ног. Казалось, я даже ожил. Внезапно вспомнилось, что вокруг идет война, что все мы на грани конца. Все ощущения обострились, все лишнее выветрилось из головы. Но так было лишь поначалу — буквально неделю. Потом мне стали сниться сны. Горячие, вязкие, потные, желанные. Они перемешивались с воспоминаниями, рождая в моем воспаленном мозгу новую реальность, делая ее с каждым разом все точнее и заставляя нуждаться в ней все сильнее. Я начал спать по двенадцать часов в сутки, лишь бы оставаться там подольше. Мне снилось, как она, проходя мимо, окидывала меня взглядом. Я успевал заметить, как на дне ее глаз мелькали отсветы дикого, необузданного желания. Они распаляли меня, заставляли представлять ее в таком виде, что даже мне хотелось покраснеть и провалиться под землю. Потом она останавливалась у двери в мою спальню, оглядывалась на меня и скрывалась в сумраке комнаты. И я уже знал, что меня там ждет. Я бежал к комнате, моля о том, чтобы она не оказалась пустой, чтобы там была та, которая сводила меня с ума. И она всегда была. Я помню, как во сне закрывал дверь, как скрипели половицы под ногами, когда я неторопливо шел по комнате. Как окидывал взглядом ее, лежащую на кровати в этих вечных джинсах и мешковатой толстовке. Я бросался к ней, опускался на колени перед кроватью, осторожно прикасался к ее руке, прижимался губами к костяшкам, посасывал кончики пальцев. Я видел, как ее это возбуждает, как на щеках появляется едва заметный румянец — почему-то это нехитрое действие всегда казалось ей куда интимнее, чем все остальное, что я с ней вытворял. Я помню, как стягивал джинсы с ее худых ног. Она начинала смущенно улыбаться, а мне хотелось, чтобы это никогда не заканчивалось. Потом тянул вверх ее толстовку — волосы всегда так забавно выскальзывали из узкого ворота, словно сжатая пружина. Я зарывался в них пальцами, тянул ее к себе, впивался в губы в поисках ее дыхания. Лишнего вздоха, дающего мне силы жить. Спускался поцелуями ниже, всегда долго возился с застежкой на лифчике — все эти маггловские крючки выводили меня из равновесия. Проходился языком сначала по одному соску, потом по другому. А она начинала едва слышно постанывать, выгибаясь мне навстречу. Ее тело в те моменты уже было горячим и, казалось, вот-вот должно было расплавиться в моих руках. Хотелось целовать ее всю — от шеи до кончиков пальцев. Хотелось, чтобы она вся была только моя. Я стягивал с нее трусики и вместе с ними проходился губами по нежной коже бедер, щекотал языком впадинку под коленом, — она у нее очень чувствительная, — потом возвращался к животу. К ее идеальному животу, который мне всегда хотелось целовать и слегка прикусывать: она начинала извиваться и тихонько всхлипывать. Когда я в первый раз касался клитора, слегка поглаживая его пальцами, она вздрагивала и замирала на сотую долю секунды, а потом с ее губ срывался стон — до того сладкий и тягучий, что мне хотелось забыть о прелюдии. Но я себя сдерживал и, немного поласкав клитор пальцами, вводил в нее сначала один, — средний, — отчего она сжимала пальцами покрывало и прикусывала нижнюю губу чуть ли не до крови. Тогда я проводил по клитору языком, добавляя второй палец. Она выгибалась и запускала одну руку мне в волосы, то притягивая меня ближе, то, словно опомнившись, отпуская. Ее пальцы на моем затылке — это ощущение сносило мне крышу, срывало все тормоза. Обычно, стоило мне добавить третий палец, как ее накрывало оргазмом. Она громко стонала и сжимала мою голову бедрами на пару секунд, но почти сразу расслабленно откидывалась назад, глядя на меня замутненным взглядом. Она не стеснялась показывать мне себя, раскинувшись на моей широкой кровати. После оргазма она совсем теряла контроль над собой и начинала развратно улыбаться, прикусывать губы и даже ласкать свою грудь. О, она очень любила, когда я на нее смотрел. Наверное, в моем взгляде в такие моменты была одна сплошная похоть. Дальше я терпеть уже просто не мог — одним движением расстегивал брюки, спускал их и входил в нее. Кусал ее за плечи, двигался в ней рвано и резко, не в силах совладать с накрывавшим меня возбуждением. Один ее запах сводил с ума, не говоря о язычке у меня во рту, когда я все же добирался до ее губ. Она обнимала меня ногами, заставляя остановиться на пару секунд. Я переводил дыхание, брал себя в руки и начинал двигаться уже размеренно, постепенно ускоряясь. Мощно, выходя почти до конца и одним толчком заполняя ее полностью. Я сжимал ее бедра, будто пытаясь притянуть ее еще ближе. Но самым сладким было видеть, как из ее глаз уходит рассудительность, как взгляд становится рассеянным, дыхание сбивается. Она начинала подаваться мне навстречу, прижималась ко мне грудью так, что я даже сквозь рубашку чувствовал, как напряжены ее соски. В последний момент я сжимал в кулаке ее волосы и резко дергал, кончая в нее. Откатывался в сторону, чтобы дать ей отдышаться и самому прийти в себя. Но ей всегда требовалось меньше времени — и она проходилась губами по моему опавшему члену, собирая остатки спермы. Я никогда не понимал, зачем она это делает. Это просто стало своего рода ритуалом, который я боялся нарушить. Мы засыпали вместе — она обнимала меня, положив голову мне на плечо, и только тогда я чувствовал себя действительно спокойно. А потом я просыпался. Один, конечно. Одеяло всегда было запачкано высохшей спермой, волосы были мокрыми от пота и спутанными. Я тяжело дышал и бессильно стискивал в кулаках простынь. Хуже всего в те моменты было осознавать, что я безумно хочу всего этого наяву, но не получу. Из-за этих снов я не высыпался и всегда был мрачнее тучи. О том, как несладко от этого приходилось тем членам Ордена, что постоянно находились в моем доме, я вообще не думал — это были их проблемы, а не мои. Я ведь не заставлял их жить именно тут. А потом пришел Снейп и сказал, что Гарри в Министерстве сражается с Волдемортом. А вместе с ним, конечно, верные и преданные друзья. И я бросился туда, понимая, что выбора у меня нет. Я должен их спасти. Я должен спасти Гарри. Я должен спасти… ее. Оказавшись в нужном зале, я не успел хорошенько оглядеться, сразу ввязавшись в бой. Мне казалось, что магия пульсирует у меня в руках, и я с удовольствием выпускал ее на всех встречающихся на моем пути Пожирателей. Все те месяцы, что я провел взаперти на Гриммо, теперь с лихвой окупились, и я развлекался, как мог. В какой-то момент мне попался на глаза Долохов — я его всегда ненавидел, хотя раньше даже не мог объяснить, почему. Я видел, как он заносит палочку и выкрикивает какое-то заклинание. В ту же секунду я смог, наконец, разглядеть его противников — пляшущего Невилла и отползающего Гарри. Я ринулся к ним что было мочи и влетел в Долохова плечом, отчего тот повалился на пол. Я и сам чуть не отправился следом, поэтому пришлось резко развернуться на месте, что дало ему время подняться на ноги и кинуться на меня. Между нами завязалась самая что ни на есть настоящая магическая дуэль — мне чудом удавалось уклоняться от его заклятий, но и сам я никак не мог зацепить его чем-то серьезным. Из-за полумрака я не заметил ступеньку у себя под ногами и отвлекся, чтобы удержать равновесие. Когда я вновь повернулся к Долохову, он заносил палочку и, судя по его выражению лица, готовил мне что-то гадкое. Но Гарри вовремя это заметил. Вскочив с пола, он вскинул палочку и, направив ее на Долохова, выкрикнул: — Петрификус тоталус! Тот рухнул на пол, одеревенев. — Отлично, — прокричал я Гарри, пригибая его голову в попытке увернуться от очередного заклинания. — А теперь давай-ка беги отсю… В последний момент мне удалось заметить чертов зеленый луч, и мы с Гарри пригнулись. Я краем глаза увидел мою любимую Беллу и бросился за ней, уже предвкушая, как отправлю ее на тот свет. На ходу я прокричал Гарри, чтобы он убегал вместе с Невиллом. Больше я никого из его друзей не увидел, но эта мысль отозвалась тревогой где-то слишком далеко, на задворках сознания — сейчас я был полностью сосредоточен на сражении. Я нагнал Беллу и ударил в спину ее любимым Круциатусом. Она, вскрикнув, рухнула на пол, но тут же вскочила на ноги. Еще не успев до конца развернуться, она отправила в меня два заклинания, но я с легкостью их отразил. С ней было сражаться куда интереснее, чем с остальными — она была очень изобретательна и изощрена. В бою она была истинной Блэк, что не могло меня не радовать. Заклятия сменяли одно другое настолько быстро, что я едва успевал уворачиваться и изредка огрызался ответными выпадами. И все же этого было мало, чтобы победить ее. Надо было срочно что-то придумать, но голова отказывалась работать. — Ну же, давай! Посмотрим, на что ты способна! — громко воскликнул я, стараясь выиграть себе время на раздумья. Внезапно вокруг стало слишком тихо, но не успел я обдумать эту мысль, как помещение озарилось ярким светом. В этот миг мне удалось рассмотреть собравшихся недалеко от выхода друзей Гарри. И среди них — Гермиону. Она лежала на руках у Рона, и он как-то странно качался из стороны в сторону и крепко прижимал ее к себе. И я внезапно понял: ее больше нет. Эта мысль поразила меня и совершенно выбила из колеи. Я уставился на Беллу, но будто даже не видел ее. Следующий луч попал мне точно в грудь, а потом я просто свалился в эту дурацкую арку. Мне не было ни страшно, ни больно. У меня лишь было странное недоумение, непонимание и неприятие. Я никак не мог поверить, что Гермиона умерла. А потом перед глазами просто все померкло. Как будто выключили свет. Появился сквозняк, и я зябко поежился. Стоять на одном месте не стоило — можно было попросту замерзнуть, поэтому я взял и пошел вперед. Везде вокруг была одинаковая мгла, и я бы не взялся утверждать, что не ходил по кругу. Впереди забрезжил неяркий свет, и я ускорил шаг. Очень хотелось понять, где я. Через пару минут (мне так показалось, по крайней мере) я очутился на оживленной лондонской улице. Это был определенно маггловский район — по крайней мере, среди магических я такого точно не видел. Внимательно осмотревшись, я двинулся вдоль дороги по тротуару, вглядываясь в лица людей. В один момент мне даже пришла в голову мысль, что арка — всего лишь портал в город. Это было бы удобно и здорово, но потом я вспомнил, что перед самым падением получил в грудь какое-то заклинание от Беллы. Странно, но ни боли, ни дискомфорта я не ощущал. Людей вокруг было много, они все толкались и норовили быть быстрее всех, что невероятно меня смешило. Я продолжал вглядываться в лица и фигуры — почему-то у меня было ощущение, что я должен кого-то найти. И действительно, спустя какое-то время я увидел ее. Точнее, я увидел знакомый жест — она запустила руку в волосы, чтобы убрать мешающую челку назад. Она всегда так делала в моих снах, поэтому я просто не мог не узнать. Она шла чуть впереди, и я ринулся за ней, пытаясь ухватить за рукав, но ничего не получилось. Она слишком быстро удалялась от меня, и мне пришлось бежать, чтобы не упустить ее из виду. Я все бежал и бежал, сворачивая то на шумные проспекты, то в тихие дворы, перепрыгивая через разлегшихся на дороге кошек и обгоняя слишком медленно идущих бабулек. Только вот Гермиона, казалось, не прикладывала никаких усилий, а шла с той же скоростью, что и раньше. Тогда я замедлился и пошел спокойно — она не скрылась из вида, просто продолжила идти на той же дистанции, что и раньше. Я ужасно расстроился, но решил, что бросить сейчас просто не имею права. Потому и пошел. В голову лезли странные мысли. Например, я все думал о том, как в детстве мне врали. Когда умер дедушка, мама говорила мне, — еще маленькому и наивному, — что дедушка будет наблюдать за мной с неба и всегда будет рядом. Я тогда, в силу своей фантазии, представлял, как он сидит на облаке, свесив ноги, и пьет свой любимый чай. И подсмеивается над всеми нами. Ни черта подобного — вместо того, чтобы сидеть на облаке и наблюдать за простыми смертными, я гнался за своей мечтой, больше всего на свете горя желанием хотя бы до нее дотронуться. Но она все шла и шла, а мне не оставалось ничего, кроме как следовать за ней, надеясь, что когда-нибудь мне все-таки удастся ее догнать. Сколько мы так шли, я не знаю. Иногда мне казалось, что всего пару минут, иногда — что несколько лет. Виды Лондона постоянно менялись, а вот время суток — нет. И мне совершенно не хотелось есть. Время от времени я тянулся к ней, но она слегка отдалялась, и я опять бессильно разводил руками и спрашивал у кого-то невидимого, что ему от меня надо. Но все же шел. Я смотрел на ее прямую напряженную спину и вызывал в памяти обрывки своих снов. От этого становилось то очень жарко, то слишком холодно. И все больше одолевало желание вновь броситься за ней, поймать, развернуть и поцеловать, прижимая к себе. — Гермиона, — позвал я негромко, но она так и не обернулась. Тогда я попробовал громче, еще громче и перешел на крик, но это ничего не изменило. Мы все продолжали идти, пока не вышли на пустынный пляж. Она подошла к самой кромке воды и внезапно остановилась. Я тоже замер, боясь спугнуть ее. Время шло, но ничего не происходило. Я решился и сделал шаг вперед. Она резко повернулась и протянула мне руку. Я бросился вперед, испугавшись, что она передумает или просто исчезнет. Стоило мне дотронуться до ее пальцев, как мир вокруг начал меркнуть, а сама она — исчезать. На грани сознания мелькнула мысль, что я сам себя подставил, но делать было уже нечего. Когда я вновь открыл глаза, первым, что я увидел, был потолок. Он был такого противного, слишком белого цвета, что я сразу осознал, что нахожусь в больнице. Повернув голову набок, я увидел уснувшую на стуле Гермиону, и сердце зашлось в стуке, а дыхание вновь перехватило. Я хотел потянуться к ней, но не смог пошевелиться. Постепенно я смог чувствовать все тело и ощутил, что она держит меня за руку. Это показалось настолько естественным и правильным, что захотелось кружить по комнате и радостно смеяться. Я нечаянно слегка двинул рукой, и она проснулась. Взглянула на меня сонным взглядом и резко вскочила на ноги. — Сириус, — ее тихий шепот вырвал меня из мечтаний, и я позволил себе крепко ее обнять и притянуть к себе на кровать. — Как же я рад тебя видеть, — пробормотал я скорее для себя, чем для нее, зарываясь носом в ее волосы. — А я тебя, — она улыбнулась, и у меня в голове промелькнула мысль, что одна эта улыбка стоит того, чтобы ради нее воскреснуть. Она отстранилась, и мне сразу стало очень холодно. На миг даже показалось, что сейчас она развернется и уйдет, а мне опять придется догонять ее, словно мой собственный ад еще не закончился. — Как я здесь оказался? — мой голос звучал слишком хрипло. Я понимал: мое спасение не могло быть исключительно моей заслугой. Она тоже что-то сделала тут, в этом мире, а потому в моем мире она повернулась и протянула руку. — Ну, я даже не знаю, как толком объяснить, — она смущенно улыбнулась, заправив за ухо выбившуюся прядь. И только поэтому я обратил внимание на седину в ее волосах. Тогда я задумался, сколько же прошло времени, но решил повременить с этим вопросом. — Я работаю в Отделе Тайн, — продолжила она, очевидно, взяв себя в руки. — Ну, то есть я не выезжаю на вызовы — по сути, я не являюсь невыразимцем. Я занимаюсь изучением артефактов и выявлением принципа их работы. Потом составляю руководства к применению. В общем, достаточно интересная работа. — Примерно полгода назад мне приснился странный сон, — она вздохнула и сжала край мантии — мантии для посетителей св. Мунго. — Полная темнота и твой голос, повторяющий мое имя. Ты то кричал, то шептал, то молил. Я бежала куда-то, но ничего не видела. Этот сон начал сниться мне каждую ночь, и я обратилась к руководству, чтобы меня допустили к работе с Аркой. Потребовалось несколько недель, но я все же добилась своего, — тут она победно улыбнулась, и у меня на душе потеплело. — Дальше было самое сложное — разобраться в принципе действия Арки. Я проводила сутки в Министерстве, пробуя и экспериментируя. Тогда от меня ушел Рон, — она грустно вздохнула и как-то сжалась. — Сказал, что я променяла его на работу, — горькая усмешка. — Он просто не знал, что на самом деле я променяла его на тебя. От этих слов у меня внутри что-то оглушительно взорвалось. Я спрашивал себя, не ослышался ли, но ее голос слишком отчетливо врезался в память. — Что ты имеешь в виду? — неожиданно мне стало глубоко плевать на то, как я попал обратно. Не осталось ничего важного, кроме ее ответа. — Я не знаю, — она задумчиво пожала плечами. — Просто за эти полгода поняла, что готова отдать все за то, чтобы увидеть тебя вновь. Раньше у меня, наверное, просто не было надежды. Я смотрел в ее глаза, силясь понять, не шутит ли она. По всему выходило, что она говорила совершенно серьезно, и это сводило меня с ума. Я вдруг представил, что все мои мечты могут осуществиться. Это оказалось так… непривычно, что захотелось себя ущипнуть. Я не знал, что сказать: отреагировать как-то на ее слова или же вытянуть из нее всю историю, а потом уже обсуждать такие вопросы. Но она спохватилась сама. — Да, так вот о твоем возвращении, — ее улыбка выглядела скорее вымученной, и я понял свою ошибку, но было поздно. — Нашлась пара добровольцев, которые сами ушли в арку. Конечно, мы снабдили их всеми возможными способами связи, но все было безрезультатно. Я уже почти отчаялась что-то придумать, когда Гарри вытащил меня развеяться. Он что-то говорил, но я почти его не слушала — все искала неопробованные способы. Тогда он дернул меня за плечи и, глядя в глаза, сказал: «Время невозможно повернуть вспять. Мы взрослеем, а ты теряешь свою жизнь». Его слова меня зацепили. Время ведь действительно невозможно повернуть вспять, но, может быть, можно заставить Арку действовать наоборот! От переизбытка эмоций она вскочила на ноги и принялась расхаживать по палате, оживленно жестикулируя. А я все не мог оторвать от нее взгляд — настолько меня завораживало каждое ее движение. — Все оказалось до смешного простым: найти нужное заклинание. Ты знаешь, что заклинаний обращения действия вспять существует около двадцати и что все они требуют определенной подготовки? — я отрицательно покачал головой, боясь ее перебивать. — Так вот, оставалось только перепробовать все, пока не получится. На это ушло три недели трудов, но оно того стоило. Сначала появились Метт и Райан, потом — ты. Дальше я уже не интересовалась — этим занимаются невыразимцы. А я вот уже несколько дней сижу тут, — она обвела взглядом палату и, остановившись на мне, робко подошла к постели. Мне хотелось вскочить и сжать ее в объятиях — я был бесконечно благодарен ей, да и просто рад ее видеть. Я взял ее руки, притянул к губам, поцеловал запястья и уткнулся лбом в ее маленькие ладони. — Спасибо, — выдохнул я, стараясь говорить как можно тише, чтобы, не дай Мерлин, сюда не сбежались все, кому не лень. — Хорошо, что у меня все получилось, — она тоже перешла на шепот, обняла меня за шею, и я прижал ее к себе, боясь, что она исчезнет. — Сколько прошло времени? — последний неразрешенный вопрос, который не давал мне покоя. — Восемь лет, — ее голос дрогнул, и она прижалась ко мне еще сильнее. А я был в какой-то прострации. Потому что никак не мог поверить, что упустил столько времени. Потом мне подумалось, что я еще не видел, как выгляжу сам — может, уже старик стариком. Я даже усмехнулся своим мыслям. Гермиона отодвинулась и села на стул, глядя на меня и, очевидно, пытаясь понять, о чем же я думаю. Не так-то это было просто — я и сам не понимал, о чем. Мысли разбегались в разные стороны, не давая сосредоточиться и сконцентрироваться. Я просто смотрел на нее и отмечал, что она-то почти не изменилась. Только ушла угловатость из фигуры. В остальном эти восемь лет будто обошли ее стороной, слегка дыхнув на копну каштановых волос и оставив в ней проблески седины. Впрочем, для меня это не имело ровным счетом никакого значения — в ее присутствии у меня все так же перехватывало дыхание и пропадала возможность мыслить. Я аккуратно сполз с постели и подошел к висевшему на дальней стене зеркалу. В первый момент даже зажмурился, боясь увидеть старика. Но деваться было некуда, особенно когда я почувствовал на своем локте ее тонкие пальцы. Открыв глаза, я удивленно уставился на… себя. Было ощущение, что с того момента, как я в последний раз смотрелся в зеркало, не изменилось ничего. Мне все еще было тридцать шесть, как ни смешно это было. А рядом со мной стояла Гермиона. Моя Гермиона. И улыбалась. И у меня на душе становилось спокойно, потому что теперь я был уверен: что бы ни произошло дальше, она меня уже не отпустит. И мне было совершенно не жаль отдать ей даже свою свободу, ведь взамен я получил целую жизнь.