Don't leave

Солнце уже давно встало и теперь вовсю заливало просторную классную комнату, просачиваясь сквозь пять огромных окон. Лучи скользили по отделанным белыми матовыми панелями стенам, обычным школьным партам из светлого дерева, забиралось за стекла тянущихся вдоль двух стен шкафов, на чьих полках стояли книги, разноцветными слоистыми стопками лежали папки с документами, разнообразные коробки, от обычных картонных с металлическими уголками до жестяных и стеклянных. Кое-где виднелись стопки дисков и даже такой древности, как дискет. Их, скорее всего, уже давно перевели в более удобную для использования форму, но почему-то не решились выкинуть. Пластиковый подоконник был достаточно широк, чтобы расположиться на нем со всем возможным комфортом, а именно откинувшись на гладкий косяк и вытянув ноги. Окна выходили не на оживленную улицу, а в тихий сквер, сердце системы зданий Ночного Дозора. Временами здесь устраивались шутливые битвы, вечеринки и просто передышки от работы, чему способствовали окружающие заасфальтированную площадку деревья, в тени которых змеились выложенные плиткой дорожки и стояли лавочки. С этой стороны сквера деревья подступали вплотную к стенам здания, и, расположись комната парой-тройкой этажей ниже, солнцу было бы не так легко попасть сюда. Но оно беспрепятственно заливало меня теплом, а ветер шевелил ветки деревьев, отчего складывалось чувство, что я парю над листвой. Солнце пригревало, свежий ветер робко проникал в комнату сквозь наполовину приоткрытое окно, шуршал собранными жалюзи. На календаре было начало осени, но казалось, что природе все равно: она еще не прошла сквозь призрачную дверь, ведущую из лета в осень, поэтому солнце все еще грело, а на половинке неба тонким слоем взбитых сливок были размазаны перистые облака, уходящие к горизонту. Было тепло и так легко дышалось… воздух пропитался свежестью, в которую тонкими нотками примешивался запах бумаги, дерева, зелени и прячущийся в этом вихре запахов едва ощутимый аромат парфюма человека, находящегося примерно в пяти метрах от меня. Он стоял, чуть облокотившись на учительский стол, на котором не было ничего, кроме ноутбука и цветной флэшки. Солнце окутывало его фигуру, еще больше выбеляя и так светло-зеленую ткань рубашки, делало серые потертые джинсы почти белыми. А вот белоснежные кроссовки на липучках сияли почище первого снега. Солнце отразилось от длинных каштановых волос, когда он чуть наклонил голову, и я краем уха услышала задушенный восхищенный вздох со второй парты. Издавшая его девушка покраснела и поспешно уткнулась в конспект, в то время как ее подружка беззвучно хихикнула и бросила на учителя заинтересованный взгляд. Девушкам всего по шестнадцать, их можно понять. Учитель, скорее всего, все видел и слышал, однако он все понимает, поэтому как ни в чем ни бывало продолжает диктовать лекцию. Хотя, скорее всего, он просто привык к студентам. Их немного, одиннадцать человек. Точнее, должно было бы быть одиннадцать, но сегодня присутствуют только девять. Похоже, двое, как и природа, не шагнули из лета в осень и продлевают себе каникулы. Что ж, это их право, ведь разгребать горы домашнего задания кроме них никто не сможет. Девять человек, по идее, займут пять парт. Как бы ни так. На левом ряду, самом ближнем к окну, первая парта была занята двумя девушками, за которыми сидели два парня, по одному на парту. Первая парта среднего ряда была занята двумя парнями, за которыми сидел третий, и, наконец, на третьем ряду на второй парте, оставив первую пустовать, сидели давешние девушки. Кто-то не отрывал взгляда от лектора, внимательно слушая, кто-то строчил в тетрадь, не поднимая головы, кто-то неспешно набирал лекцию на планшете или ноутбуке. Кто-то был сонным, кто-то не очень, хотя до начала пары я слышала, что некоторые жаловались, что их заставляют заниматься в утро субботы. Однако недовольные быстро замолчали, когда в классную комнату вошел учитель, источая бодрость и спокойствие одновременно. Голос был негромким, почти умиротворяющим, но одновременно таким, что не давал студентам ни единого шанса уснуть. Хотя я без малейших угрызений совести дремала на подоконнике, поглаживая рельефное кольцо на безымянном пальце левой руки и наблюдая за преподавателем сквозь ресницы. «И зачем ты пришла в такую рань? Суббота, девять утра, еще можно спать и спать». Голос, раздавшийся в сознании, был намного мягче, чем голос, звучащий в аудитории. «Серж уехал позавчера, а я в последнее время плохо сплю без него. Лучше сидеть здесь, с тобой, чем дома в одиночестве». Тот факт, что в первую ночь без него я выпила лошадиную дозу снотворного и просто отключилась, а половину минувшей – проревела от невыносимой разлуки, я решила не уточнять. Хао, продолжая диктовать материал о защитных заклинаниях, скользнул взглядом по комнате, на мгновение задержав его на мне. Что-то подсказывало, что Хранитель если не знал, то как минимум догадывался о том, что творилось в моих мыслях и эмоциях. В сознании раздался вздох, и я поняла, что он знает. Мысленно приготовилась к возможным словам утешения или, наоборот, мягким упрекам, но их не последовало. «Ладно, я придумаю, чем нам с тобой заняться на пару». На пару? Почему на пару… Хина же… Я не удержалась от удивленного взгляда в сторону преподавателя. Тот, не прекращая диктовать, как раз поправлял серебряную серьгу в ухе. «Хина уехала три дня назад, ее помощь понадобилась нашим северным заокеанским друзьям немного раньше, чем они предполагали». «А я и не заметила, глупая. Что ж, нас снова двое». «Вроде того. И я не собираюсь дать тебе умереть от тоски». Я улыбнулась. «Вместо этого я умру во время очередной тренировки?» – пошутила я. В сознании раздался смешок. «Нет, боюсь, в ближайшее время смерть от чего бы то ни было тебе не грозит». Я начала улыбаться. «Это не может не радовать. Но ты же не хочешь сказать, что дневная тренировка отменяется?» «Разумеется, нет. Но я не прочь вытащить тебя на вечерний каток». «О, это с удовольствием. Надо только не забыть прихватить открывающий амулет…». В лабиринтах под Ночным Дозором были не только тренировочные и ритуальные залы. Здесь присутствовали библиотека, каток и даже небольшой бассейн. «Нет, ты не поняла. Я хочу вытащить тебя на настоящий людный каток. Оттачивать пируэты – это, пожалуйста, к Сержу, а со мной предлагаю просто половить эмоции». «Согласна. А потом в боулинг?» Мы развлекались вдвоем не так часто, но когда развлекались, то не мелочились походом в одно место. «А потом посмотрим. Может, завалимся в кино, а после подышим свежим воздухом». «Договорились». Я не сдержалась и открыто и радостно улыбнулась ему. Хао смотрел в другую сторону, но мою улыбку увидел, краем глаза, но увидел, потому что на его губах заиграла мягкая улыбка. А через мгновение он чуть приподнял голову и взглянул мне в глаза. Его распахнутый чистый взгляд прошел по коже свежим ветерком, а следом он расплылся в широкой солнечной улыбке. Хао был не из тех, кто выставляет чувства на показ, а то, что он делал в данный момент, было именно этим. Я непонимающе моргнула, но успела уловить в улыбке тень озорства и нотку извинений. Это было завуалированным предупреждением, длящемся едва ли больше мгновения. Однако мы знали друг друга не первый год, и я примерно представляла, чем мне грозит такой каскад эмоций. Красно-рыжее пламя полыхнуло вокруг, заключая меня в огненный шар. Я среагировала вовремя: сверкающий гибкий щит окутал мое тело пузырем, не позволяя пламени добраться до меня. Еще несколько секунд оно танцевало по его поверхности, а потом погасло. Я не стала опускать щит, понимая, что именно этого Хао от меня и ожидал. Сквозь преломляющую лучи солнца поверхность проступали взволнованные лица студентов, кто-то даже повскакивал со своих мест, испугавшись огня, полыхнувшего всего в какой-то трети метра. - Кто скажет, как называется этот щит? – спросил Хао у аудитории. - Щит мага, – тут же отозвался один из парней, кажется, его звали Павел. - Верно, – преподаватель кивнул, – но мы начнем с создания более легкого Щита, который называется Сфера Отрицания. Вокруг Хранителя засверкал большой радужный пузырь, совершенно непрочный на вид, но отражающий большинство атак. Хао начал объяснять, как создавать Сферу, студенты начали пробовать. - Даю двадцать минут, у кого не получится – останется после занятий. По аудитории пронесся жалобный стон. Преподаватель, впрочем, его проигнорировал и, оторвавшись от стола, направился прямиком ко мне. Встал у подоконника, облокотившись на него спиной и сложив руки на груди. Посмотрел мне в глаза и кивнул на студентов. Я перевела на них взгляд: у кого-то сфера лопалась, едва выйдя из тела, у кого-то – начав расширяться, у кого-то вообще не получалось даже материализовать ее. «Так удивительно видеть, как дети осваивают простейшие заклинания. Удивительно, как это может не получаться», – прозвучал в моем сознании его голос. Хао иногда называл студентов детьми, потому как в нашем понимании они таковыми и были. Не из-за возраста, нет, из-за небольшого уровня Силы и отсутствия определенных знаний и навыков, свойственных «взрослому» Иному. Не говоря уже об отсутствии опыта. «Мы тоже когда-то были такими», – улыбнулась я, и тут же шутливо оспорила собственную фразу, – «только это было давно и неправда». Хао улыбнулся, открыто и радостно. «У меня получилось со второго раза. И у тебя… с пятого. А тут даже десятым не пахнет». «Будь снисходительным, они просто слабее нас с тобой. Это нормально». «Стараюсь». «Молодец». Хао бросил на меня взгляд, в котором читалось: еще и подкалывать смеешь? Я только улыбнулась, едва не рассмеявшись вслух, но внезапно он развернулся и сделал шаг ко мне. Взгляд стал темным и глубоким, и на короткое мгновение я едва удержалась от того, чтобы не попытаться уползти с подоконника, слившись со стеной за моей спиной. «Хао, Хао, ты что? Это же всего лишь ничего не значащая фраза…». Внезапно он тепло улыбнулся, сковавший его глаза лед растаял, они из черных снова стали карими. Он остановился у моего локтя. «Испугалась собственной тени, Соул». Я посмотрела на него укоризненно. «Да вот как-то ты произвел на меня угнетающее впечатление, что поделать». Хао лишь повел плечом, что я поняла как «не ставил целью тебя напугать». Накрутила прядь собственных волос на палец, посмотрела на Хранителя. Он окинул меня взглядом с ног до головы, после чего тот замер, насколько я поняла, на моем ухе, скрытом волосами. «Соул, а где накопительный амулет?» По спине пробежал холодок, моя рука сама дернулась к уху, чтобы нащупать, что на верхней части ушной раковины ничего нет. А должна была быть серебряная сережка с крылатым драконом. От досады и злости на себя я цокнула языком. «Бестолочь. Забыла. Три месяца не расставалась, а сегодня…», – хотелось побиться головой о стенку от собственной рассеянности. Это все ночь… это все она. «Это все ночь», – негромко заметил Хао, – «но впредь будь осторожней». «Хорошо. Прости». «За что ты извиняешься?» – на его лице отразилось удивление, хотя я думала, что меня ждут нравоучения, – «все в порядке». Он наклонил голову набок, пальцы скользнули под волосы, к уху, а спустя мгновение он уже держал в руках сережку, схожую с той, что я оставила дома. Серебристый дракон, только спящий, а не расправивший крылья, как у меня. Я поняла, что он хочет сделать, и уже протянула ладонь, как Хранитель мягко отстранил ее, убрал мне волосы за ухо и аккуратно надел сережку. Я посмотрела на него с благодарностью, вздохнула. «Да вот за это и извиняюсь». «Пустяки. У меня еще есть», – он показал мне ладонь с парой серебряных колец. «Это хорошо». Я провела пальцами по сережке, бросила на Хранителя взгляд из-под ресниц: Хао как раз смотрел на часы. - У вас осталось 5 минут. Паша, хорошо, тебе уже можно учиться держать ее дольше. Аня, ты не стараешься, я вижу. Время заканчивается, дерзай, иначе останешься после занятий. Я бросила взгляд на девушку. Не сказать, что перспектива остаться со Светлым после занятий ее пугала, скорее, она была бы рада побыть в обществе учителя, несмотря на то, что все знали, что сердце Светлого навсегда отдано Хине. Впрочем, остаться наедине с Хао ей в любом случае не светило, потому как, судя по всему, она была не единственным претендентом на дополнительные занятия. К тому же Хао, скорее всего, допускал мысль о том, что девушка сознательно не совершает заклинание в надежде на общение с преподавателем. Я еле удержалась от нервного смешка: глупышка даже не представляет, каким жестким Хао может быть. С ней, понятное дело, он вряд ли будет таким, а вот в те времена, когда он обучал меня… были моменты, когда я боялась идти на тренировки. Перед внутренним взором замелькали отрывочные кадры воспоминаний, но я не успела выцепить одно конкретное и углубиться в него. Рядом с подоконником внезапно закружился стремительный вихрь из зеленых листьев. Мы с Хао одновременно перевели на него взгляды. Спустя краткое мгновение он пропал, явив нам встрепанного Сорена. На главе Лондонского Ночного Дозора была светло-голубая рубашка и белоснежные джинсы. Всегда идеально расчесанные пряди были всклокочены и, такое чувство, что даже перепутаны. Я поймала его взгляд, в котором читалась бушующая тревога и подступающие отголоски паники. Он окинул меня взглядом, сделал шаг, отделяющий его от подоконника, сгреб меня в охапку, беря на руки. Я задохнулась от неожиданности, посмотрела ему в глаза. - Что слу… – вопрос Хао оборвался на середине, потому что Сорен активировал вихревой портал, и нас снова окружил водоворот из листьев. У меня в горле на секунду встал ком. Что произошло? Я только раскрыла рот, чтобы спросить об этом Светлого, но не успела. Вихрь раскрутился, выпуская нас в какую-то комнату, Сорен быстро опустил меня на кровать и стремительно и ловко, словно марионетку, повернул к лежащему на боку человеку, заставляя уткнуться носом ему в шею и обнять за талию. Такое поведение ввергло меня в кратковременный шок, но поинтересоваться, что, в конце концов, происходит, мне не удалось и в третий раз. Приступ адской боли скрутил все тело, прошивая от макушки до пяток. Я задохнулась, торопливо закусила пальцы, мучительно давя рвущийся наружу вопль. Машинально вцепилась в футболку лежащего на кровати человека, выгнулась, попыталась свернуться клубочком, но так стало только хуже, поэтому пришлось спешно выпрямляться. Каждая клеточка вопила так, словно ее жгли каленым железом. Из глаз брызнули слезы, меня начала колотить дрожь, а боль все не стихала. Я зажмурилась, замерла, начиная считать от нуля до десяти и обратно. На третьем счете выжирающая тело боль стала отступать. Сознание отказывалось верить, что это происходит на самом деле, но это было так. С каждой секундой боль уходила все быстрее и вскоре совсем пропала. Я всхлипнула от облегчения, чувствуя, что щеки мокрые от слез, а во рту отчетливый привкус крови. Выждав для надежности несколько секунд, я вытащила изо рта пальцы, открыла глаза, отмечая, что ресницы отвратительно мокрые и слипшиеся. Пальцы были искусаны в кровь, я даже не ожидала, что настолько. Слизала ее с ранок, стерла ладонью слезы со щек, пару раз глубоко вздохнула, окончательно приходя в себя. - Соул, – голос, раздавшийся надо мной, был обеспокоенным и мягким, – Соул… - Я в порядке, Сорен, – мой же голос был таким глухим, что я всерьез засомневалась в том, что я не орала во всю глотку, поэтому тут же спросила, – я кричала? - Не издала ни звука, – ответил Светлый, – я знал, что ты справишься. - Справлюсь с чем? - С Паучьей Паутиной. Судорожный вздох сам вырвался из легких: в отличие от громкого крика, его я сдержать не смогла. - Великий Свет… Паучьей Паутиной называют один из мощных видов проклятия, которое Иной способен наслать на другого Иного или человека. По разрушительной мощи его можно сравнить с прорывом Инферно, когда воронка достигает более пяти метров в высоту. Только если в случае с Инферно разрушения захватывают не только жертву, но и тех, кто находился рядом в момент прорыва, то тут вся мощь направлена именно на проклятого. Она буквально разрушает его, сначала медленно, почти незаметно, а потом совершенно внезапно показывает всю свою силу. Сначала тело, потом сознание. Иной сначала испытывает головные боли, потом начинается лихорадка, озноб, жар, а затем приходят галлюцинации, то и дело накрывает непонятно из-за чего вспомнившимися воспоминаниями и острым чувством дежа вю на каждый шаг, на каждый вдох. После того, как проклятый сходит с ума, у него обычно отказывает сердце. Спустя неделю или две. Бывали случаи, что Иные жили еще месяцы, кто-то даже дотянул до года, но в нем уже не осталось ничего ни от Иного, ни от человека. Я машинально скользнула рукой по груди лежащего передо мной мужчины – еще до приступа по короткой стрижке и фигуре я поняла, что это именно мужчина. Ладонь легла туда, где билось сердце. Ритм был ровный, четкий, правильный. Я выдохнула от облегчения: значит, еще не слишком поздно. - Какая стадия, Сорен? – негромко спросила я. - Вторая, – тут же отозвался он. Понятно. Пока всего лишь лихорадка и головные боли. Я аккуратно нащупала его ладонь, накрыла ее своей. Не ледяная и не пылающая, нормальная ладонь нормального человека. - Эй, – я чуть сжала пальцы, показывая, что обращаюсь к нему, – как самочувствие? Его ладонь дрогнула, он сделал вдох, словно до этого вообще не дышал. - Голова… болит, – голос был едва слышным, но я разобрала, – и постоянно выключает… Я нахмурилась. - Потери сознания, – пояснил Сорен. - Ясно. Держитесь, – снова сжала пальцы, на что услышала легкий благодарный вздох. Придвинулась к нему ближе. - Сорен, какая значимость? - Первый уровень. Ого. Первый уровень значимости – это вам не шутки. Это означает, что, умри этот человек, баланс Света и Тьмы основательно пошатнется. Впрочем, можно было и не спрашивать. Если меня буквально за шкирку выдернули из Москвы и притащили сюда, то ситуация серьезная. - Разрешенный уровень воздействия? - Первый. Это дорого, это очень дорого. Но и хорошо. Значит, больше шансов, что у нас получится. Плохо то, что Паутина реагирует не на всякого Иного. На Сорена, вот, не отреагировала, иначе меня бы здесь не было. А на меня – почему-то да. У этой дряни нет сознания, как такового, есть лишь что-то схожее. И есть своя, если об этом вообще можно говорить применительно к проклятью, логика. В одних она видит для себя противника, в других нет. Лев может проигнорировать одного самца и напасть на другого. Тут то же самое. Видно, что-то во мне ее зацепило. Пока я анализировала ситуацию, Сорен заговорил: - У нас есть два пути, Соул. Либо ты нить за нитью убиваешь эту дрянь прямо как есть, либо перетягиваешь на себя. Так уничтожить ее будет проще. Первый путь опасен для исцеляемого, так как неизвестно, как поведет себя проклятие. Второй – для исцеляющего, потому что, хотя чужое проклятие не на проклятом и имеет меньшую силу, оно все равно крайне опасно. Зато во втором случае Светлый сможет мне помочь, потому что Паутина потеряет свою невосприимчивость, она будет отвечать на любую агрессию, а значит, и на магию Сорена. Ее будет проще уничтожить. Впрочем, в силу всех обстоятельств я видела только одно решение. - Буду перетягивать, Сорен. Так больше вероятность того, что все получится. - Уверена? - Да. Подстрахуешь? - Конечно. Я рядом, если что. Я сосредоточилась и посмотрела на человека сквозь Сумрак. О Боги. Паутина была красивой. Если взять каркас обычного куба и намотать на него несколько мотков ярких шерстяных ниток, прошивая ими пространство внутри... то получится что-то вроде небольшого кусочка проклятия. Его сложная структура не позволяла работать с ним, что называется, нахрапом, наоборот, требовала тонкости и внимания. Одной из особенностей Паутины было то, что у каждого человека она покрывала различные участки тела, причем именно те, которые, скажем так, были нужны человеку больше всего. Например, у балерины это были бы ступни, у художника – глаза, у скульптора – пальцы. Ну и жизненно важные органы типа сердца, мозга, позвоночника проклятие тоже очень «любило». На моем подопечном оно раскинулось довольно необычно: сплетение нитей струилось по позвоночнику, плотно оплетало шею, закручивалось вихрями на сердце, разноцветными жгутами обвивалось вокруг рук и в несколько слоев покрывало запястья и пальцы. Примечательным был тот факт, что только на поверхностный взгляд Паутина казалась переплетением нитей. На самом деле это была одна нить, до безобразия длинная и коварная. Только представьте, каково это: перерезаешь в центре бомбы синий провод, а он на глазах, прямо под смыкающимися лезвиями кусачек, становится красным. Вот тут примерно так же. Я сплела вокруг себя некоторое подобие Паутины, но только из нитей чистой Силы, пытаясь хотя бы примерно повторить этот радужный смертоносный хаос. Будущее вместилище для проклятия готово, теперь самое трудное и долгое – сплестись с ним воедино, чтобы можно было перетянуть на себя. Тоненькая, светящаяся зеленым нить заскользила среди переплетения нити Паутины, медленно, не соприкасаясь, обвилась вокруг одной части нити и стала неспешно затягиваться. Паутина не отреагировала. Я выждала несколько секунд, после чего затянула еще одну нить. Снова подождала. Еще одну. Убедившись, что проклятие на меня не реагирует, начала потихоньку вплетать в него все больше нитей. На первый взгляд масштаб работы вгонял в ужас, потому что количество связей, призванных соединить меня с Паутиной, зашкаливало за все допустимые пределы. Но если посчитать количество петель в длинном широком шарфе, то цифра тоже получится внушительная, однако такой шарф при должном наличии свободного времени вяжется за пять дней, максимум за неделю. Так что лучше особо не задумываться о масштабе работ. Это как в том фильме: - 2880 ступенек, детектив. - Сделай одолжение: держи такие сведения при себе. Время текло, я сплеталась с Паутиной все сильнее, и чем дальше, тем все отчетливее чувствовала отголоски боли моего подопечного и что-то очень похожее на приступы лихорадки. Нащупала его ладонь: она была горячей. Понятно, почему меня так штормит. Чем больше нитей появлялось, тем сильнее я погружалась в его ощущения, одновременно впадая в состояние некоторой прострации, и, по всей видимости, тем легче становилось ему. Вскоре количество связей достигло необходимой величины, и я приостановила процесс на минутку, чтобы передохнуть. Ладонь моего подопечного пошевелилась под моей, и я совершенно внезапно почувствовала, что она стала нормальной температуры. Ладно, теперь самое сложное. Я прижалась к мужчине вплотную, пустила по нитям чистую Силу и мгновенно почувствовала от Паутины мощный отклик. Тварь зашевелилась: натянутые нити стали провисать, виться петлями, медленно отлепляясь от человека и стремясь ко мне, Иной. Я с закрытыми глазами ждала, когда ко мне присосутся первые нити. Однако этого не произошло. Нити замерли на полпути, частично отлепившись от мужчины, но не решаясь перебраться на меня окончательно. Я увеличила поток Силы: безрезультатно. Открыла глаза. - Сорен, что происходит? - Вот и я пытаюсь понять, – голос Светлого раздался совсем близко, и я поняла, что он стоит прямо у кровати: вероятно, подошел, когда почувствовал, что что-то не так. Я начала перетряхивать в памяти все знания насчет проклятий, когда Сорен заговорил: - Соул, а у тебя эта рубашка, случаем, не заговоренная? Я перевела взгляд на названный предмет одежды, порылась в памяти и досадливо зашипела. Когда-то мы с Сержем дурачились, и он заговорил эту рубашку, чтобы она никогда не порвалась и не испортилась. С тех пор прошло много времени, я не обновляла заклинание долгое время, но какие-то отголоски, вероятно, остались. - Да. Да, Сорен. Нужно снимать. Вот только как снимать, если отлепиться от подопечного нет никакой возможности? - Нужно резать, – поправилась я, – и хорошо бы человеку и ножницами. Нерушимая тишина вокруг сменилась активными шорохами: похоже, люди в комнате все же нашлись. Я прикрыла глаза, питая Паутину и моля Великий Свет о том, чтобы промедление не стоило нам срыва всего ритуала. - Соул, выполни мою просьбу: пока над тобой стоит человек – не открывай глаза. Я нахмурилась. - Почему? - Просто не открывай, – мягко сказал Сорен, но я различила в голове нотки приказа. Впрочем, если Сорен говорит, что нельзя, значит, нельзя. - Хорошо. Скорее почувствовала, чем услышала, как надо мной склонился человек, подцепил ножницами край рубашки. Легкий светло-зеленый хлопок легко кромсался, поддаваясь. Человек действовал быстро и ловко, взрезая рубашку по швам и снимая с меня кусками. С левым рукавом пришлось повозиться, но он справился. Ладно, понадеемся, что дело действительно было в ней. Я снова увеличила поток Силы и едва сдержала облегченный вздох, когда нити зашевелились и поползли ко мне. Радужный хаос медленно опутывал мое тело, и в это время на мгновение мне даже стало интересно, что он опутает у меня. С груди и спины моего подопечного нити уже ушли, и теперь очень неохотно покидали шею, причем с каждым мгновением все медленнее. На запястьях так вообще не было признака движения, поэтому я только продолжала лить Силу, смотреть и ждать. Это было бы так же медитативно, как, скажем, наблюдать за тем, как растет трава или раскрываются бутоны цветов, если бы только эта дрянь не была такой смертоносной. Впрочем, результат был, и результат хороший. Паутина после промедления перемещалась рывками, обжигая болью и всплесками странных видений. Цветные картинки возникали перед глазами всего на пару секунд, не давая мне не то что запомнить – разобраться в том, что я вижу. Время текло медленнее, чем хотелось бы, завихрившаяся на сердце и сейчас опутывающая правую руку Паутина вводила в прострацию волнами головной боли и накатывающими вместе с ними видениями. Надо сказать, они прогрессировали: теперь я вроде бы осознавала увиденное, но едва образы пропадали, как я тут же забывала то, что видела. А вот мой подопечный, наоборот, оживал на глазах. Из него ушла скованность и боль, он задышал ровнее и свободнее. Я даже подумала, что мне показалось, когда услышала, что он мурлыкает себе под нос какую-то мелодию. Сначала я идентифицировала ее как неизвестную мне, но потом стала улавливать знакомые пассажи. Что-то до боли знакомое, но как же трудно понять… всплески боли и мешающие соображать калейдоскопы видений не давали сосредоточиться, отвлекали. Мне не хватало мгновения: едва я готова была осознать, что это за мелодия, как меня снова накрывало и разгадка ускользала прямо с кончиков пальцев. Собрав воедино всю сосредоточенность, я вслушалась, молясь о том, чтобы он не замолчал. Яркой вспышкой света в погрязшем в сером мареве сознании вспыхнуло понимание. Muse. I belong to you. Великий Свет. Нехило же меня штормит, что я так долго не могла ее узнать. Поддавшись внезапному порыву, я легонько сжала пальцы моего подопечного. Он на мгновение смолк, а потом снова замурлыкал, чуть неуверенно, словно спрашивая моего разрешения. Теряя себя в волне боли, не сильной, но пробирающей, заставляющей перед глазами все меркнуть, я сжала пальцы сильнее. Волна боли не стихала, я глянула сквозь Сумрак: одновременно поднимались нити с его запястий и пальцев, и от этого мне казалось, что я вот-вот потеряюсь в пространстве. Чтобы как-то удержаться в этом мире, я сделала первое, что пришло в голову: провела большим пальцем по его ладони и спросила: - Тебе тоже нравится Muse, да? Паутина резко оживилась, перетекая с его плеч на мою грудь, опутала шею, схлынула на руки, оплетая их радужным хаосом, тонкой вязью прошла за ушами и завихрилась на висках. И тут же боль стремительно схлынула. Нет, мне все еще было больно, меня все еще штормило, но это были мелкие брызги по сравнению с последними минутами. Мой подопечный тем временем молчал. Забеспокоившись, я глянула его ауру: недоумение. Он был в норме, вот только что-то в моих словах его очень удивило, если не сказать поразило. Не успела я поинтересоваться, все ли в порядке, как услышала негромкий голос. - Она просто не видела твоего лица, Мэтт. Сначала я ничего не поняла. К чему это было сказано? Зачем? Единственное, что было доступно моему сознанию – так это то, что голос принадлежал не Сорену. Понимание буквально свалилось на меня, как снег на голову. Она просто не видела твоего лица, Мэтт. Не видела. Лица. Мэтт. От осознания того, кто находится в моих объятиях, меня затрясло. Вместе с ним нагрянула мысль о том, что бы случилось, ошибись я где-нибудь в ритуале. Меня продрало ужасом от макушки до пяток, я буквально ощутила, как волосы на затылке встают дыбом. Нещадно вцепилась в запястье своего подопечного и выдохнула, пытаясь взять себя в руки. - Соул, – голос Сорена звучал мягко и предостерегающе одновременно, – Соул, спокойно… Я задышала часто-часто, пытаясь не сорваться, пытаясь не сделать сейчас, в конце последней стадии, непоправимую ошибку. Впрочем, мое состояние, как оказалось, было мне на руку. Паутина почувствовала, как меня до краев заполнил негатив, и одним махом перекинулась на меня окончательно. Меня задел легкий отголосок боли, а в следующую секунду я поняла, что все получилось. На всякий случай просканировала лежащего рядом мужчину. Так и есть: ни следа Паутины. - Соул, пора, – Сорен, вероятно, понял это еще раньше меня. Я отстранилась от мужчины, приподнялась на локте, чтобы увидеть, наконец, чтобы понять, что я не ошиблась. И поймала спокойный, уставший взгляд голубых глаз за мгновение до того, как активировала вихревой портал. Он перенес меня к креслу Сорена. - Давай, – решительно посмотрела ему в глаза. Не удержалась и на мгновение метнулась взглядом вправо. Успевая поймать взгляд карих глаз и рассмотреть встрепанные светлые волосы за мгновение до того, как Сорен коснулся кончиками пальцев моей груди и перед глазами все померкло. ...я довела до конца гитарный риф, поглядывая в сторону Дэна, и проорала в микрофон последнюю строчку песни, в конце почти сорвавшись в фальцет. Едва музыка смолкла, как и без того хлопающий и поющий, крайне тепло встречающий зал взорвался восторженными воплями. Я смахнула с лица прядь ярко-рыжих волос, посмотрела на ребят: Лекс улыбался, Дэн заигрывал с залом, Крис менял барабанные палочки. Зал восторженно орал и скандировал название группы. Gothic-Plague. Gothic-Plague. Gothic-Plague. Моей группы. - Как настроение, Тинмут? – наклонилась я к микрофону. Небольшой клуб отозвался таким мощным воплем, что можно было со стопроцентной уверенностью сказать: настроение на высоте, а то и еще лучше. Выждав несколько секунд, я отошла от микрофона, прошлась по сцене по кругу. Крис отщелкал палочками нужный ритм, гитара у меня в руках взвыла на одной ноте, словно бы еще не определилась, в какую мелодию превратиться. Продержав зал в напряжении несколько секунд, я заиграла одну из самых известных наших песен, ворвавшуюся в чарты на немыслимо высокие строчки. Зал завопил так, что по телу прошла горячая волна, а сразу за ней – сладкая дрожь. Я подпрыгнула и заиграла мелодию в полную силу, видя, как весь зал прыгает вместе со мной. На губы сама собой выползла счастливая улыбка. Это будет хорошая ночь... ... – Нет, Клэр, это все не то, – Дэвид кинул на стол мой блокнот с текстами песен, – ну что это за тексты? – он пододвинул блокнот обратно, перелистнул пару листов, – «Я объехал бы полмира, чтобы сказать: я принадлежу тебе». Что это за шлак, Клэр? Я просто так сдаваться не собиралась. - Ты это назвал шлаком? Дэвид, ты не с той ноги встал? Это намного лучше того, что я писала до этого, и... - А как по мне – намного хуже, – перебил он меня. - Но Дэвид… – начала было я. - Значит так, Клэр, – продюсер захлопнул мой блокнот, его взгляд стал жестким, – или ты через неделю приносишь мне нормальные тексты, или мы с вами прощаемся. Во мне волной поднимались обида и ярость, я боролась с желанием послать этого ублюдка куда подальше, но понимала, что без продюсеров мы долго не протянем. Несколько секунд мы сверлили друг друга взглядом, а затем я опустила глаза. - Хорошо, Дэвид, я постараюсь... ... – Я оказываюсь это играть, – Дэн швырнул нотные листы на стол и резко поднялся с дивана, начиная нарезать по комнате круги, – это какой-то треш, иначе не скажешь. Лекс поднял на него недоуменный взгляд. - А по-моему это очень здорово, Дэн, – возразил он, – а уж в сочетании с партией бас-гитары так вообще бомба. - Да нихрена это не бомба, Лекс, – Дэн раздраженно схватил пачку сигарет, прикурил, затянулся, выпустил струю дыма, – неужели только я один чувствую, что это полная хрень? Меня затрясло от нахлынувших эмоций: я вымучивала эти пассажи ночами, правя по сто раз, переделывая, перекраивая, а он, медиатор о струны не ударив, говорит, что это полная хрень? - Эй, Дэн, полегче, – предостерегающе проговорил Крис, заметив мою реакцию, – думаю, вместе мы сможем найти компромисс. Давайте просто сядем и.... - Да хрен она уступит хоть одну ноту! – заорал в ответ гитарист и был прав, но лишь отчасти. Зло затушил сигарету, почти смяв ее в лепешку в только несколько минут назад чистой, а теперь покрытой слоем пепла пепельнице, – вы как хотите, но я это играть не буду. Гитарист развернулся и вылетел в распахнутую дверь, едва не задев плечом косяк… ...я, прикрыв глаза, стояла под светом софита. Песня была медленная, поэтому до последнего припева можно было не рвать глотку и медленно ласкать струны, лишь иногда скашивая глаза на гриф гитары. Дэн не вышел с нами на сцену этим вечером, хотя ничего нового мы не играли. Лекс говорил, что нет нужды волноваться, что он перебесится и вернется с букетом роз и стопкой мелодий, но каким-то шестым чувством я ощущала, что этого не будет. И что это первая трещина, которая показала себя совершенно неожиданно. Я приоткрыла глаза: фаны устроили флешмоб. Вверх поднялись десятки рук с маленькими светящимися шарами. Когда они только начали появляться, меня пробрало до самых косточек. Прикрыв глаза, я запела второй припев: эта песня почему-то именно сегодня особенно сильно вынимала душу, и отчего-то открыто смотреть в зал подолгу не удавалось. И только когда припев кончился, я снова взглянула на фанов. И едва не сбилась с текста и музыки, в первую секунду не поверив, что то, что видят мои глаза, происходит на самом деле. Сияющие шары гасли, люди не то чтобы спешно, но и не сказать, что медленно, выбирались из толпы и направлялись к выходу. Вскоре погасли все светлячки, толпа уменьшилась в несколько раз, а они всё уходили, непременно бросая взгляд на меня. Кто-то смотрел со злобой, кто-то разочарованно, кто-то равнодушно. Но они всё уходили, а я просто стояла и пела дальше, не в силах остановиться и… хоть что-нибудь сделать. Из зала вышли последние фаны, когда сзади оборвался ритм барабанов. Оборвался так, словно это у меня остановилось сердце. В следующий момент смолкла бас-гитара, и, наконец, мои пальцы, дрожа, замерли на струнах. Мой голос сорвался и затих, когда я обернулась назад, ожидая встретить ошеломленные взгляды ребят. И вот тут меня ждал самый страшный удар. Крис встал из-за барабанной установки, спокойно взглянул на меня и пошел к краю сцены. Лекс, небрежно бросив гитару прямо на пол, на что раздался грохот и звон, направился вслед за другом. А я стояла и смотрела, как они уходят. Даже не за сцену, нет. Вон из клуба через обычную дверь. И это значит, что все кончено. Я сползла вниз, вцепившись одной рукой в гитару, а второй – в микрофонную стойку. Освещавший меня прожектор стал медленно меркнуть, пока не погас совсем. Мой мир развалился у меня на глазах за какие-то ничтожные секунды. Больше не осталось ничего, ради чего бы стоило двигаться дальше. По щекам потекли слезы, когда на меня навалились темнота и тишина. Все кончено… …в коридоре раздался какой-то грохот, и я на мгновение оторвалась от книги. Влетевший в открытое окно ветер взъерошил мои светлые пряди, нещадно их перепутывая. Приближающийся топот вновь оторвал меня от книги: я подняла голову и уставилась на дверь. Через мгновение она распахнулась, и в комнату влетели два моих брата. Точнее, старших брата. На 7 лет старше. - Бетси! – Джеймс пронесся по комнате подобно недавно влетевшему в него ветру, – Бетси! - Джей, ты что творишь? – он выхватил у меня из рук книгу, бросил на кресло и подхватил меня на руки, заставив вскрикнуть от неожиданности. - Радуюсь, – рассмеялся брат и тут же сощурился, – ага, сестренка, прокалываешься! Перепутать братьев-близнецов, ай-яй-яй! Я недоуменно уставилась в зеленые глаза, окинула взглядом ворох светлых прядей, светлую толстовку и футболку, джинсы. Перевела взгляд на второго брата, одетого схоже, но, разумеется, не одинаково. Дала держащему меня на руках близнецу легкую оплеуху. - Ах ты, зараза! Кто еще тут кого дурит? Близнецы расхохотались. Эти двое все еще предпринимали попытки запутать меня по поводу того, кто есть кто, несмотря на то, что мы всю жизнь вместе. Всю мою жизнь, в смысле. Джей снова закружил меня по комнате, умудряясь не сшибать мебель. - Так какой повод для радости? – спросила я. - Как какой? А как же твоя группа? Как же невозможно успешный второй альбом, первые места в чартах, толпы восторженных фанов и одобрительные отзывы критиков? Сестренка, ты скоро станешь знаменитой, – он подбросил меня на руках, заставив завопить от страха и восторга одновременно. - Да брось, до настоящей известности мне еще работать и работать, – улыбнулась я. - Ты себя недооцениваешь, – Джей передал меня с рук на руки Феру, и теперь уже младший близнец закружил меня по гостиной. Я рассмеялась, болтая ногами и вопя от восторга. - Что ж, приложим все усилия к тому, чтобы все вышло так, как ты говоришь… …машина медленно подъехала к отелю, и стоящая у входа толпа взорвалась воплями. Я выдохнула, готовясь к волне бешеной радости и думая, как бы нас не порвали на сувениры. - Не бойся, Бетси, я рядом, – Дэймон, сидящий слева, сжал мою ладонь. - Я и не боюсь, – я убрала длинную светлую прядь за ухо, – ладно, давайте выходить. Вопли фанов ударили по ушам, стоило мне выйти из машины. Охрана тут же обступила нас кольцом, Дэймон шел на полшага позади меня. Парни и девушки вопили, размахивали плакатами, тянули руки с маркерами и фотографиями. Мы пошли вдоль живого коридора, протянувшегося от машины до дверей отеля, раздавая автографы, улыбаясь в нацеленные на нас фотоаппараты и камеры. Пройдя вдоль всей длины ограждений, чтобы никого не обидеть, направились, наконец, к дверям отеля, махая фанатам, начавшим скандировать название нашей группы. Rocket-Baby-Dolls. Rocket-Baby-Dolls. Rocket-Baby-Dolls. Войдя в отель, я не могла стереть с лица дурацкую улыбку, внезапно понимая, что всю усталость от долгого перелета как рукой сняло... ...автографсессия была в самом разгаре. Я сидела между Дэймоном и Томом и с неожиданным для себя удовольствием подписывала бесконечное количество плакатов, дисков и фотографий, улыбаясь в камеры и болтая с фанами. Ребята тоже светились: похоже, им это доставляло не меньшее удовольствие, чем мне. Подняв голову, я заметила поодаль стайку девушек, перешептывающихся, поглядывающих на Дэймона и спешно достающих что-то из сумок. Впрочем, мое внимание тут же переключилось на подошедшего парня, и я забыла о группе фанаток. Автографсессия шла своим чередом, когда в привычный гомон голосов влилось какое-то пение. Спустя мгновение я поняла, что поют Happy Birthday to you. Дэймон, у которого сегодня и вправду был День рождения, удивленно заулыбался, посмотрел в сторону поющих девушек, на головах которых были яркие праздничные колпаки, подождал, пока они допоют до конца, и захлопал, поднимаясь с места. Его глаза расширились от удивления, когда они поставили перед ним на стол прозрачную, перевязанную лентой коробку с покрытым белым шоколадом тортом в форме буквы D с надписью из темного шоколада «Лучшему гитаристу в мире». Дэймон заулыбался совсем растроганно, обошел стол, начал обниматься и фотографироваться с девушками. Я с улыбкой смотрела и думала о том, что это будет не единственный для него сюрприз за сегодняшний день... ...мы с Дэймоном отыгрывали проигрыш, стоя спиной к спине, а тридцатитысячный зал просто бился в экстазе: в какой-то момент я подумала, что хорошо, что я в наушниках, потому что иначе я бы точно не слышала инструментов. Гитарные рифы переплетались между собой, вливаясь в уши, растворяясь в крови и заставляя растворяться в музыке. Пальцы метались по струнам, медиатор вот-вот грозил выскользнуть, я чувствовала сквозь рубашку жар тела Дэймона, слышала вопли и хлопки зала и тихо сходила с ума от высшего наслаждения. Музыка смокла одновременно: и барабаны Тома, и гитара Арчи, и клавишные Рэя. Зал взорвался такими воплями, что я сильно удивилась, как не обвалилась крыша. Мы с Дэймоном отлепились друг от друга, и я прошла к микрофонной стойке. Обвела орущий зал довольным взглядом, пару раз ударила по струнам и проорала в микрофон: - Как дела, Париж? Le Zenith отозвался горячим, пробирающим до мурашек воплем. Обернувшись к ребятам, я поочередно поймала улыбку каждого из них, чуть дольше выдерживая зрительный контакт с Дэймоном, и многозначительно посмотрела на Тома. Тот отщелкал нужный ритм, и мы заиграли следующую песню. Зал завопил и захлопал, затапливая сцену очередной волной энергетики. Я, слившись с гитарой, едва не пропустила вступление. Извиняюще улыбнулась микрофону и запела. Фаны запели вместе со мной, запели слаженно и громко, и я поняла, что меня просто ведет от ослепительного счастья, заполняющего до краев. Не краем глаза – каким-то шестым чувством – я ощущала, что ребята на той же волне, им так же хорошо, как и мне, более того, мы словно бы делились тем, что чувствовали, даже не приумножая ощущения друг друга, а возводя в степень. Эйфория почти заставляла оторваться от пола, я скользила взглядом по растворяющейся в моменте, счастливой толпе, вглядываясь в лица. И тут я увидела его. Мужчина, весь в черном, спокойный и поэтому до ужаса не вписывающийся в возбужденно-радостную толпу. Он стоял у самого ограждения, чуть левее меня, и его можно было бы принять за профессионального фотографа, пришедшего сделать фотоотчет о нашем концерте… …можно было бы, не будь у него в руках пистолета вместо фотоаппарата. У меня перехватило дыхание, когда я поняла, что смотрю прямо в черную глубину стального дула. Я как раз допевала строчку, и наполовину оборванное слово можно было бы принять за ежесекундную импровизацию и желание исполнителя спеть сегодня иначе, чем обычно, но в тот момент я кожей ощутила, что ребята поняли, что что-то не так. А в следующий момент мужчина вытянул руку и выстрелил. Как в замедленной съемке я видела, как в мою сторону летит смертоносная серебристая пуля. Краем сознания в полнейшей тишине застывшего времени почувствовала, как дрогнули пальцы, путаясь в струнах и срывая гитарную партию. Сознание сковал ужас, и я застыла, не в силах сдвинуться с места и сделать хоть что-нибудь. Спустя мгновение перед глазами появился ворох черных прядей. Я физически ощутила, как пуля вошла в его тело, когда он вздрогнул и начал падать. Меня тряхнуло, прошивая ледяной молнией от макушки до пяток, и сразу же повторно – в самое сердце. И тут же время пошло быстрее, давая и мне мощный импульс. Хотя я скорее действовала по наитию, чем действительно понимала, что делаю. Отшвырнув микрофонную стойку и сорвав с себя гитару, тут же бросив ее в сторону, я рухнула на колени, успевая поймать падающего Дэймона. Охнувшая от ужаса толпа, испуганные вопли, опять грохот от столкнувшейся с полом гитары, на этот раз, Арчи, крики охраны, рванувшейся за пробежавшим по проходу между сценой и ограждениями убийцей, Рэй, убежавший за сцену за врачами – я ничего этого не слышала. Я смотрела в глаза Дэймона, лежащего на моих руках. Синяя футболка стремительно пропитывалась кровью, из груди рвалось частое хриплое дыхание. Пальцы все еще сжимали гриф гитары. Но глаза были ясными. По моим щекам покатились слезы, когда я поняла, что он уходит. Что его вот-вот не станет. И с этим ничего не поделаешь. Он улыбнулся, улыбнулся тепло и нежно, так, как всего несколько минут назад улыбался мне, лаская гитару, как час назад улыбался, идя к сцене, как день назад улыбался, сбегая от охраны погулять по улицам города… …как улыбался мне всегда. - Люблю тебя, малышка, – его пальцы дрогнули, оторвались от грифа: ладонь легла на мою щеку, а затем и на затылок, нажала, насколько еще у него хватало сил. Я склонилась к нему, целуя теплые губы в последний раз и от осознания этого желая убить весь этот гребанный мир, в котором больше не будет его. Губы дрогнули и замерли: я больше не чувствовала дыхания. А в следующее мгновение его рука скользнула по моим волосам и упала на пол, приземляясь поперек грифа жалобно звякнувшей гитары, словно бы тоже прощающейся с хозяином. Разрываемая невыносимым отчаянием и болью, чувствуя, как внутри меня разверзлась огромная черная дыра, уничтожающая вокруг себя все, я сгребла его в охапку, прижимая к себе, чувствуя, как меня начинает колотить дрожь. Терпеть эту боль было выше моих сил. Запрокинув голову, я закричала. Закричала так, что вздрогнул весь притихший и плачущий зал. А я продолжала кричать, не в силах справиться с выжирающей все внутри болью… …я очнулась от собственного вопля, наполненного отчаянием, пропитанного опустошенностью. В первое мгновение не поняла, что происходит, где Дэймон и кто крепко обнимает меня со спины. Почему так трудно пошевелиться и почему вокруг это сияющее полотно. Яркие картинки замелькали перед глазами, и я смутно начала понимать. Я не Бетси, нет, и тем более не Клэр. Меня зовут Соул. А все увиденное – всего лишь результат уничтожения охватившей меня Паутины. Однако здравый смысл и только начинающееся зарождаться в сознании чувство облегчения сдались под напором все еще разрывающего меня чувства утраты, и я разрыдалась в голос, сжимаясь в комочек, обхватывая виски ладонями и еле уговаривая себя не орать. Чьи-то руки тут же мягко, но настойчиво меня выпрямили, их обладатель крепко прижал меня к себе. Одна рука обхватила поперек груди, вторая легла на макушку, начиная гладить. - Тише, тише, Соул, все закончилось, тише… Мягкий голос Сорена заставил меня прильнуть к нему в поисках защиты. Сознание разрывалось напополам: я еще не до конца понимала, что было реальностью, а что нет. - Тише, девочка, тише. Этого не было. Ничего этого не было. Сорен гладил меня по волосам, покачивал в объятиях, а я плакала, не в силах успокоиться. - Все хорошо, поверь мне, все хорошо. Ничего из этого никогда не было. Наконец, его слова и действия возымели силу. Через несколько минут я лишь негромко всхлипывала, приводя дыхание в норму, полностью расслабившись в его объятиях. По груди заскользили белые ленты, опутывая меня и преобразуясь в длинную свободную рубашку глубокого цвета морской волны. Только когда невесомая ткань коснулась кожи, я поняла, что все это время была почти полуобнаженной. Впрочем, в такие серьезные, опасные для жизни моменты ни о каком стеснении не может быть и речи. Силы не было даже на то, чтобы привести себя в порядок. Я метнулась пальцами к сережке Хао, но нащупала лишь пустоту. Посмотрела на пол, прищурилась: кое-где ковер покрывала металлическая пыль. Вероятно, во время нейтрализации Паутины ей понадобилась вся моя Сила, а не только Сила Сорена. Что ж, значит, Хао ждет небольшой подарок. Я провела пальцами по щеке: на них остались черные разводы с вкраплениями остатков теней. К счастью, и тут Сорен пришел на помощь: лицо тонким слоем покрыла вода, один раз, второй, третий. Я почувствовала, как перестали болеть глаза, как начали распутываться волосы. Через пару мгновений заклинания погасли, но я была уверена, что теперь музыканты не испугаются моего внешнего вида. Хорошо, что Сорен закрыл нас непроницаемым щитом, ни к чему им видеть такое. - Я сильно брыкалась? – спросила я у все еще обнимающего меня Иного. - Почти нет, – тут же откликнулся он, – ты была более активной, когда очнулась. Я кивнула, выдохнула. - Все закончилось, Сорен? – спросила я, ведь до сих пор не могла в это поверить. - Да, Соул, все закончилось. Уже все хорошо, – он знал, что мне нужно подтверждение, и он мог мне его дать. Некоторое время мы молчали. - Ты готова вернуться к ним? Я кивнула. - Сколько нас не было? - Около сорока минут. Да, как я и думала, долго. - Опускай щит. Сияющая белым сфера начала медленно таять в воздухе. Я подумала, что сначала хорошо бы встать с пола, но сил не было от слова совсем. За мое отсутствие комната преобразилась. Признаться честно, сначала я восприняла ее как номер в каком-то отеле: двуспальная кровать, тумбочка, кресла, столик… кремовые тона, приглушенный свет. Впрочем, у меня не было ни времени, ни возможности ее рассматривать, неудивительно, что у меня сложилось неправильное впечатление. Теперь же она явно была ни чем иным, как гостиной в какой-то квартире. Кровать оказалась разложенным диваном, застеленным мягким пледом, с огромного окна подняли блэкауты, осветив комнату дневным светом. Белые обои с редким листовым орнаментом, светлая мебель, дерево, стекло, зелень. И яркие пятна, вроде подушки или картины на стене. Напряженно сидящие в креслах музыканты тут же вскочили с мест, бросились к нам. - Эй, вы в порядке? - Да, все хорошо, – я посмотрела в обеспокоенные глаза Мэтта, присевшего рядом со мной. Он выглядел заметно свежее и бодрее, чем в тот момент, когда я его увидела: волосы были чуть влажными, вероятно, музыкант успел принять душ. Сорен за моей спиной уже поднялся, а я вот вставать не спешила. - Как ты? Музыкант пожал плечами. - Все хорошо. Ты… ты спасла мне жизнь, – он взял мою ладонь в свои, легонько сжал, – я не знаю, как тебя благодарить, да и как вообще можно за такое отблагодарить… Я накрыла его руки своей ладонью. - Этого достаточно, Мэтт. Он улыбнулся, и я просто не смогла не ответить на это улыбкой. Встал с пола, протянул мне руку. Я ухватилась за его ладонь, поднимаясь. - Ты, наверное, выжата, как лимон. Пойдем, тебе лучше сесть. Его ладонь ненавязчиво обхватывала мою руку повыше локтя: вероятно, Мэтт действительно боялся, что я могу упасть. Не сказать, что пройти несколько шагов было для меня испытанием, но, опустившись в мягкое кресло, я действительно почувствовала облегчение. - Чай, кофе? - Лучше чай. На столике уже стояли чашки и куча тарелочек со всевозможными сладостями: шоколад, конфеты, мармелад, пастила, кексы и пирожные. А еще огромная тарелка с фруктами. После того, как чай был разлит по чашкам, а я прожевала кусочек пастилы, я подняла взгляд на Сорена: - Что произошло? Глава Ночного Дозора вздохнул и пустился в объяснения. Первые слова заставили меня прикрыть глаза рукой. История повторяется, я уже сталкивалась с этим раньше, но не в таком масштабе опасности. Какой-то Иной опять слетел с катушек, и, судя по всему, объектами агрессии стали музыканты. Совсем недавно он напал на возвращающегося из студии солиста Take That Марка Оуэна, но, слава Богу, все обошлось. Гитарист Coldplay Джонни Баклэнд получил травму, слава Богу, легкую, а барабанщик Kasabian Йен Мэттьюс едва не попал в автокатастрофу, и этот список можно продолжать. Странную закономерность заметили аналитики штаба Ночного Дозора, а когда выяснилось, что при всех происшествиях были зафиксированы выбросы Силы… поняли, что здесь что-то нечисто. А потом оказалось, что Мэтт неизвестно где подцепил какую-то заразу, не поддающуюся лечению. Медики были бессильны, и тогда подключили Целителей, которые и обнаружили Паутину. Проведенное расследование показало, что каждый пострадавший музыкант за несколько дней до происшествия получил по небольшому презенту от фанов. Вероятно, именно так действовал Иной, чтобы проклятье нашло свою цель. Я подлила себе чая. - И теперь его пытаются вычислить? - Да. И обезопасить остальных музыкантов по мере возможности. Я выдохнула, прикрывая глаза. При мысли о том, что Мэтт мог погибнуть, меня снова начала колотить дрожь. - Сорен, мне остаться? Вам нужна помощь. Если кто-то снова окажется на грани… – я серьезно посмотрела на Иного. Тот размышлял пару мгновений, глядя мне в глаза. - Нет, Соул, пока мы справляемся собственными силами. Если что – я дам тебе знать. И насчет остаться… ты останешься на несколько часов в любом случае: мне надо зафиксировать вмешательство и модифицировать Печать… если ты хочешь, конечно, – уточнил он. - Что за Печать? – поинтересовался Доминик. - Это метки, дающие Иному право на вмешательство, – пояснила я. – Представь, что кто-то умирает у тебя на глазах, а ты можешь его спасти. У тебя есть разрешение, на бумаге, в куче подтверждающих документов, но тогда нужно при личном посещении информировать оба Дозора и Инквизицию, что, мол, тогда-то я им воспользуюсь. Но, как ты понимаешь, времени нет, нужно действовать сейчас, а это карается развоплощением. Поэтому при получении права на вмешательство на тело Иного наносится Печать, которая срабатывает в тот миг, когда стартует воздействие, сообщая о том, что право на вмешательство исполнено. Это очень удобно. Более того, нанесенный рисунок можно модифицировать, но только единожды. Я обычно наношу свои в форме латинской S, а потом, после проведения воздействия, модифицирую, чтобы помнить, когда и для кого его использовала. Музыканты буквально ощупали меня взглядом. - Не вижу ни единой татуировки, – нахмурился Крис. - И не увидишь. Они все под кожей и проявляются, – я протянула к сидящему слева от меня Доминику руку, показывая предплечье, – только по моему желанию. На коже медленно проступала хартаграмма. Доминик обхватил меня за запястье, провел по ней пальцами, убеждаясь, что она настоящая. - А еще есть? Я повернулась к нему спиной, собрала волосы в хвост, показывая символ Tokio Hotel на затылке. Открыла ключицу, и Дом вслух прочитал выбитую вдоль нее фразу, встала, приподняла длинную рубашку, показывая изящную букву А с вензелями – символ Apocalyptica. - Есть еще, на ногах, но я, увы, не в шортах. Музыканты улыбнулись. - И не надо, этого достаточно. Я опустила рубашку. - Ну, господа музыканты, где хотите свою? – я обвела их взглядом. - Логотип? – уточнил Мэтт, хотя это было скорее утверждение, чем вопрос. Я кивнула. Они переглянулись, и я, видя то, как они это сделали, почувствовала, что решать будет Мэтт. Что, в принципе, в свете прошедших событий было логично. Он пересел на подлокотник своего кресла. Взял меня за запястье, заставил покрутиться вокруг своей оси. - Стоп, – я остановилась, стоя к нему спиной, обнимая себя за талию рукой, запястье которой он все еще не отпускал, – здесь, – палец провел по пояснице. Я кивнула, признавая его выбор. - Хорошо, Мэтт. - Соул, нам пора, – я посмотрела на Сорена, – мне нужно возвращаться. - А она не может остаться с нами? – спросил Мэтт, – или она нужна Вам? Сорен ответил спустя мгновение: - Нет, строго говоря, не нужна. Останешься? Я остро ощутила, что они действительно этого хотят. - Останусь, – кивнула я. Сорен вытащил из кармана связку ключей и бросил мне. - На брелке адрес. В квартире найдешь все необходимое. - Спасибо, Сорен. - Спасибо Вам, – поблагодарили музыканты, встали. Мужчины пожали друг другу руки. - Вас проводить? – по тому, как Мэтт задал этот вопрос, я поняла, что это его квартира. - Нет, спасибо, я уйду более привычным способом, – улыбнулся Сорен, – хорошего дня. - До свидания, – ответила я, и Иного объял водоворот зеленых листьев. Музыканты отреагировали совершенно спокойно, будто у них каждый день по квартирами шатались толпы Высших Светлых. Наверное, уже привыкли. - Земной… – протянул Доминик, все еще смотря на то кресло, где секунду назад был Сорен, – а ты же тоже Стихийная, Соул? Я кивнула. - Да, Водная. Музыканты заметно оживились. - Значит, я не ошибся, – Мэтт посмотрел на меня с уважением, – много слышал о вас, но, к сожалению, никогда не видел. Расскажешь? - Покажу, – пообещала я, – только сначала, если можно, я бы хотела позвонить. Мэтт выкопал среди тарелок на столе телефон, протянул мне. Я набрала номер Хао. Пока в трубке шли длинные гудки, я думала о том, что тренировка, каток, боулинг и парк на сегодня отменяются, впрочем, с этим можно и повременить. Я на мгновение снова встретилась глазами с Мэттом, поймала его улыбку. Да, меня определенно ожидает более интересный день.