15. Размышления о смысле жизни
14 декабря 2014 г. в 22:36
* * *
Миу всё же одела школьную форму, которую ей сшили в Италии. Она явно качественней серийной поделки, и удобней, судя по всему. Миу, по крайней мере, понравилось, а это уже обнадёживало.
Девушка насела на меня с расспросами о том, как прошла поездка и пришлось ли мне с кем-нибудь драться. Пришлось мне, как только мы слезли с мотоцикла и пошли в гардероб, рассказывать ей о том, как прошла поездка. Конечно же, ситуацию с трофейными деньгами я опустил, зато в красках расписал как мне пришлось подраться. К сожалению, как дрался Сакаки я не видел, но тушку наркобарона он доставил в полицию исправно.
Как только я переобулся и мы пошли в класс, я заметил поглядывающих на меня людей… Пришлось пояснить кое-что для Миу – что бы повернула часы на запястье, так, что бы снаружи был виден только ремешок. Незачем лишний раз светить слишком дорогими вещами – я то всегда их носил на внутренней стороне запястья. Не то что бы я был привязан к дорогим вещам – с таким же удовольствием я носил и советские недорогие электронные часы, но, как говорили нам мудрые люди – «хороший торговец всегда ходит в дешёвой одежде и кажется нищим». Сам смысл понтов в самоутверждении за счёт демонстрации своего материального положения, но мне было откровенно пофиг на мнение окружающих, как и на материальное положение. Поэтому в демонстрации дорогих вещей я не видел смысла вообще. С моей формы были отпороты все ярлычки с названиями фирм, часы на внутренней стороне запястья, повседневные расходы почти полностью через карты, что бы не носить в карманах стопки денег. Слава богам, в Японии карты принимали даже в придорожных забегаловках и киосках с газетами.
В школе я сразу же приступил к поискам Спока. Почуял он меня ещё на подходе, но я его догнал и схватив за шиворот, выволок из школы под удивлённые взгляды окружающих. Прижатый к стенке в прямом смысле мистер Спок начал извиваться как червь, вытащенный из земли:
– Кенчи-кун, ты уже вернулся? – изобразил он удивление.
Ответил я ударом в зубы, как и обещал, Спок взвыл и я его отпустил, собирать выбитые передние зубы.
– Я слов на ветер не бросаю, Ниидзима Харуо. Надеюсь, ты уже записался к стоматологу, прежде чем начал опять разносить обо мне грязные слухи.
– Ниффиво не ффлязные, – пршепелявил он, скривившись от боли.
– Значит, то, что я с кем-то подрался ты посчитал достаточным поводом что бы рискнуть здоровьем? Учти, если ещё раз попробуешь меня подставить, сломаю обе руки и обе ноги.
На этом расправа над балаболом была завершена и я двинулся в класс. Было откровенно скучно. Сидя в классе я кое о чём раздумывал, но решил поговорить с Миу после школы.
Случай представился, когда пора было начать клубную деятельность, но я вместо этого повёл Миу в кафетерий рядом со школой. Была небольшая кафешка, явно рассчитанная на посещение учениками. С виду как фаст-фуд, только без самого фаст-фуда, но со всеми атрибутами макдака в виде стойки кассиров-продавцов и самообслуживанием. Миу, которую я потянул после школы туда, заинтересованно поглядывала на местечко, но спросить прямо, зачем мы идём туда, не решилась. Пока девушка нашла укромный столик в углу, я взял нам чисто символический обед в виде суши.
– Угощайся, – выставил я перед Миу поднос с тарелками. Под суши было удобно разговаривать, чем я и воспользовался, быстро проглотив свою порцию:
Кстати, Миу, ты не знаешь, почему в Японии столько внимания уделяется школьникам?
– Ась? – удивилась девушка, положив палочки, – что значит «столько внимания»?
– Поясню, – я откинулся на спинку дивана и приготовился к разговору, – в аниме, какое не посмотри, герои – школьники. То есть люди, не до конца сформировавшиеся, ещё не достаточные для своей роли. Это только один пример из тысячи. С другой стороны посмотреть, так оно тоже – в кино, в театре, да и везде.
– Не знаю, – пожала плечами Миу, – я не смотрю аниме… никогда не задумывалась.
– Зато я задумывался, – кивнул я, – изучил жизнь простого японского человека, вдоль и поперёк, так сказать… Честно говоря, удовольствия у меня наблюдаемая картина не вызывает.
– Это ещё почему? – надулась девушка.
– По многим причинам. Школьника с детства учат некоторым правилам. Даже не правилам, ему вбивают в мозги надёжно некоторые установки. Он должен ходить в форме. Белый верх, чёрный низ. Не должен опаздывать, должен участвовать в коллективной деятельности, должен соперничать с другими… взять те же клубы – это конечно хорошо, правильно, но где-нибудь в английском университете клубная деятельность направлена на формирование связей между единомышленниками и всестороннее развитие личности. А что я вижу в Японии? Клубная деятельность часто замыкается тематикой клуба. Это уже не сборище людей с похожим взглядом на мир, а маленький профкружок единственной целью которого становится воспитание профессионала и прививка ему установок. Что он должен делать своё дело, что он должен подчиняться главе клуба, что он обязан конкурировать с другими клубами за новобранцев, что он должен принимать как данное бюрократию… Мне это очень не нравится.
– Чем? – только и спросила Миу, так как загрузил я её неслабо.
– Что бы понять, чем именно, надо отступить от Японии и посмотреть на жизнь других людей на всей планете. В Японии жизнь человека слишком, на мой взгляд, протоколирована, загнана в рамки традиций и даже культуры. Японец ориентирован на работу, таково его место в мире. Причём очень немногим удаётся избежать этого. После школы японец ещё учится, после чего начинает трудовую деятельность. Вот тут то и собака зарыта.
– Кто-кто? – Миу удивлённо посмотрела на меня.
– Ну, фигура речи. В этом вся суть. Со школы нас учат железной дисциплине, устраивая выбраковку тех, кто не вписывается в рамки. Вот скажи, по строгим японским меркам я вписываюсь в рамки?
– Не знаю, – Миу задумалась, – наверное, не очень.
– «Не очень» – это слишком мягко сказано. Для меня школьных каникул слишком мало, поэтому начиная со средней школы я регулярно «болею» в Альпах или на каких-нибудь тёплых островах. Клубной деятельностью никогда не занимался – все попытки провалились. Учусь выше среднего, однако вообще не вписываюсь в коллектив. Соперничать ни с кем не хочу – пусть сами друг друга назначают врагами и вечно сравнивают свою жизнь с жизнью других, я не из таких. Опаздываю часто, а от толпы однообразно одетых людей, с лицами, не обезображенными целеустремлённостью или хотя бы целью в жизни, у меня уже скоро будет изжога. И это только приблизительная характеристика. Зато где-нибудь в небольшой стране, вроде Новой Зеландии такого я не замечаю. На улицах не так много людей в офисной форме… для меня было шоком, когда я узнал, что офисные работники в Японии часто ночуют в парках на лавочках, потому что иначе они не смогут выспаться… И это только один эпизод из многих. Много людей после увольнения сводят счёты с жизнью, а на работе их часто прессуют собственные руководители. Вся суть свелась к тому, что бы человек родился, выучился, работал и сдох где-нибудь подальше от следующего поколения работающих…
– Ты слишком утрируешь, – не согласилась Миу.
– Да ну? А сколько, прости, в год у рабочих свободного времени? И это мы не дошли до главного, согласно чисто японской традиции работник, уволенный из одной фирмы, не может претендовать на такую же должность в другой. Даже если он сам ушёл, по собственному желанию, всё равно он стоит перед выбором – терпеть всё, или потерять всё. И всё это начинается в школе. За опоздание в школу строгое наказание, клубная деятельность обязательна, при этом от самой идеи английских клубов не осталось даже скелета, всё переформатировано в условно-добровольное форматирование в офисный планктон. Система, конечно, амбициозна, третья экономика мира даже без внушительных природных ресурсов, передовые технологии, социальные гарантии, и всё такое прочее, но кое-чего в системе никто не замечает. Человек обыкновенный превращён в муравья, который вынужден работать в таком графике, по которому ни один человек в мире работать не стал бы. Двенадцать часов на работу при семичасовой рабочей неделе, неоплачиваемая сверхурочная работа, всё это лишает всю Японию людей творческих… подумай, сколько в Японии людей?
– Сто пятьдесят миллионов, – тут же отозвалась Миу.
– Вот. А сколько известных японских поэтов, музыкантов, композиторов, художников, певцов, режиссёров, известно в мире? Если кто-то из местечковых знаменитостей и известен, то крайне небольшому числу людей, да и то любителям японского. А почему?
Миу не ответила, и я, налив новый чай, продолжил, – да потому, что система никак не учитывает потенциал человека и общества в целом. Что бы пробиться в известные люди, нужно обладать ярким талантом, но даже тогда, кто может написать, скажем, вроде того же «Евгения Онегина» или «Властелина Колец» в обществе, в котором вся соль заключена во всеобщем рабочем процессе, а неудача приравнивается к выбраковке человека? Да и те, кто решатся, что они смогут показать миру? Кроме японской истории и околоисторических тем, вряд ли что-то найдётся интересное. Вот поэтому люди так относятся к школьникам в Японии. Это не преимущество, это крик о помощи. В детстве, в подростковом возрасте, японец ещё не стал офисным хомячком, он ещё не разучился мечтать, не разучился поддаваться интересующим его увлечениям, не разучился общаться свободно, а не поминая через каждое второе слово свою работу и начальника. На почве всеобщего воспитания человека-рабочего иногда появляются те, кто не согласен со своей уготованной ролью в жизни – бунтовщики. Да и хулиганьё откровенно распоясалось – в обществе, в котором люди привыкли мыслить одинаково, где нет оригинальных людей, воинственных, способных дать отпор, они могут спокойно запугивать всех. И все будут надеяться на полицию, так как это тоже в части установок. Нельзя самому сопротивляться – надо обязательно дожидаться приезда полицейского… в крайнем случае, иногда, встретится тот, кто всё же не побоится дать отпор, но это редкость, да и то скорее всего выходец из таких же хулиганов.
– Кажется, я поняла, – кивнула Миу.
– Это хорошо, – улыбнулся я, – ладно, иду дальше. Вот в школе, скажем, есть Ниидзима. Типичный продукт своего круга – журналист обыкновенный. Амбициозная личинка журналиста. Собирает обо всех информацию, подмазывается ко всем более-менее опасным хулиганам, шантажирует, использует свои связи для распускания полезных ему слухов. Обычный продукт системы, ничего примечательного. Тебе это нравится? Ну, то, что все японцы, работающие в международном искусстве так или иначе уехали из Японии и большую часть жизни проводят подальше от родины? То, что на родине, в Японии, невозможно стать, скажем, великим поэтом или музыкантом, потому что не о чем писать стихи и петь песни – реальность серая и унылая. Аниме популярно потому, что там показывается цветная реальность, цветастая, вместо унылых пейзажей – цветные, вместо унылых и скучных, уставших от жизни людей – весёлые и целеустремлённые, вместо реальной действительности – выдумка. Это единственный японский медиапродукт, который популярен вне Японии, что тоже показательно. Фильмы о японской жизни не пользуются популярностью, так как нечего нам показать миру, кроме сёгуната и самураев...
– Мне совершенно не хочется быть японцем. Абсолютно. Я не питаю любви к школьной форме, для меня она скорее символ закрепощения людей, ни к чему другому японскому, так как какая страна, такая и культура. Эпоха, когда Япония была развитой и вместе с тем оригинальной страной с интересной культурой уже ушла и вряд ли вернётся вновь…
– И к чему ты мне это рассказал, – мрачно спросила Миу, – ты говоришь так, словно хочешь покинуть Японию навсегда…
– Нет, что ты, я уже давно покинул Японию навсегда. Сейчас я и вся моя семья – граждане Швейцарии, у меня там резиденция и я вполне себе хотел уехать сразу после окончания школы… пока не встретил тебя и Рёдзанпаку…
Миу оживилась, но только внешне:
– А сейчас?
– А сейчас я по прежнему считаю, что рано или поздно покину Японию. Я не вписываюсь в формат этой страны, а жить так, как мастер Акисаме, талантливым, но никому неизвестным и всеми позабытым, я не желаю. В конце то концов, когда японские писатели и драматурги станут известны по всему миру как пишущие о современной Японии, а не историки или эмигранты, то тогда можно будет уже говорить о том, что эта страна свободна.
– И к чему это всё? – не поняла Миу, – я имею в виду весь этот разговор?
– Ох, даже не скажу точно, – задумался я вслух, – я думал, что с этим всем делать, но так ничего и не придумал. И уж точно я не похож на революционера, хотя видеть это всё вокруг себя… надоедает.
Миу загрузилась надолго, как и я.
Свалить из страны сейчас – не вариант, хотя учитывая мои регулярные прогулы и больничные, школа меня почти не держит. Денег я себе заработал достаточно. Была, конечно, идея съехать в Швейцарию, там и воздух чище, и годик там проучившись, можно будет сдать экзамены... Идея хорошая, но оставить додзё на столько времени – плохая. А если взять с собой кого-то из мастеров и устроить тренировки в Альпах? Было бы неплохо.
Закончив с мыслительным процессом, я собрал чашки на поднос и мы с Миу отправились в додзё.
Там нас уже ждали, а если быть точным – меня. Началось всё с очередного разноса за опоздание от Акисаме-сана и усиленная тренировка в его адском тренажёре под очередным интересным названием «бей или беги». Пришлось залезть в эту страсть и изо всех сил стараться не сдохнуть в процессе – Акисаме отрывался на мне за не использующего ки Такеду, которого он тоже учил. После того как я вывалился из тренажёра, особо адского, на мой взгляд, по сравнению с теми тренажёрами, которые он использовал раньше, я поплёлся учиться великой силе джиу-джитсу…
Броски, захваты, уворачивания… не так то это и просто, если учит мастер и надо всё это повторять на макиварах до посинения. Особенно хорошо удалось ему поставить перекладину над жаровней и заставить меня вялиться на ней, зацепившись ногами. Что бы не прожариться, приходилось изгибаться во все стороны…