Со вкусом морника

«А ты?» А перед моим глазами появляется плотная красная пелена. - Вот это поворот! – восхищённо выдыхает Цезарь. – Такое признание! Невероятной храбрости юноша, как я погляжу! Господа спонсоры, присмотритесь к нему повнимательнее! В ушах звенит от гнева. - А неплохо бы было вытащить сюда виновницу бессонниц этого парня, как думаете? – обращается к толпе зрителей Цезарь. У меня чешутся руки хорошенько съездить ему по физиономии за такие мысли. А вот Льюису… - Но, к сожалению, наше время общения с этой девушкой истекло, - с сожалением говорит ведущий. – Итак, вот они – трибуты этого года! Проводим их громкими аплодисментами! Мой локоть ловит рука Брайана. Я зло выдёргиваю свою руку и залетаю в первый попавшийся лифт, в котором кроме меня ещё несколько трибутов. Мы останавливаемся шесть раз, прежде чем достигаем двенадцатого этажа. Я вылетаю из лифта с полной решимостью придушить одного кролика, возомнившего себя удавом. - Цинна, отойди с дороги, - сжимаю зубы я. – Я за себя сейчас не ручаюсь. - Давай ты просто успокоишься, хорошо? – уговаривает меня стилист. Я закатываю глаза. - Этот скользкий слизняк за мой счёт ищет себе спонсоров. И ты считаешь, что я должна промолчать? – шиплю я. – Эй! Льюис! Я сейчас выпотрошу тебя на месте! – воплю я, оглядываясь по сторонам и сжимая кулаки. – Выходи, трус! Брайан выходит из другого лифта, и я с силой толкаю его в стену. - Решил нажиться на мне, слизняк? – спрашиваю я, злобно щурясь. – Милый влюблённый в неблагодарную девочку мальчик! - Китнисс! – возмущается Эффи. Я не даю ей сказать и слова. - Он использовал меня, Эффи. Разыграл свою карту несчастного мальчика, влюблённого в плохую девочку… Ты нажил себе плохого врага, Льюис. - Ты не понимаешь, что он сделал для тебя? – шипит Хеймитч. - И что же? Выставил меня коварной покорительницей сердец, которая играет парнями, как куклами? Я давным-давно не играю в куклы, Хеймитч. От той роли, что он приписал себе, выигрывает только он, - с ненавистью говорю я, глядя на земляка. Аж тошно от его затравленного вида. - Ты роковая соблазнительница, Китнисс! От этой роли мало кто откажется, - пытается вразумить меня ментор. Я останавливаю его взмахом руки. Хмурю брови. Смотрю на парня, который прислонился к стене и молча наблюдает за мной. - Я неблагодарная дрянь, которая не сможет ответить на его высокие чувства! – рычу я. - Не попадайся мне на глаза, Льюис, прихлопну, как муху, - добавляю и прищуриваюсь: - Ты поступил глупо, когда вдруг решил, что сможешь помочь себе за мой счёт. - Он дал тебе шанс! - Какой шанс? Он отобрал мои шансы, выставив меня лгуньей и стервой. Я весь вечер упорно пыталась построить свой идеальный образ милой девочки, а он своим «у неё есть особый друг» превратил все мои попытки в горстку пепла. Мол, я такая милая, что за мной толпы гоняются. А я отшиваю всех и каждого, потому что у меня есть особый друг и потому что я не могу ответить на его чистые и искренние чувства! – с отвращением выплёвываю я. – Да, у меня есть особый друг! Да, я такая плохая! - Да спонсоры за такой выстроятся в конце квартала! – орёт Хеймитч, стараясь образумить меня. - За циничной сучкой? – едко цежу сквозь зубы я. – Спасибо, премного благодарна за такую шикарную роль! Я предупредила, Льюис! – бросаю напоследок и, развернувшись на каблуках, ухожу. Пылая праведным гневом, я влетаю в свою комнату, с оглушительным стуком хлопнув дверью. Не знаю, куда мне деть всю свою злость… Жаль, что её нельзя упрятать в баночку и вынуть оттуда завтра, перед отправлением на Арену. Вот там она бы мне точно пригодилась! А сегодня от неё толку чуть. Осторожно сняв платье, я наскоро принимаю душ и сажусь на подоконник, прислоняясь пылающей щекой к холодному оконному стеклу. Напряжение сводит лопатки. Мне срочно нужно выбросить из головы все мысли, выспаться, потому что никто не в курсе, когда я смогу поспать на Арене – а сна ни в одном глазу. Все мысли пропитаны горькой злостью на Брайана, но я бессильна изменить хоть что-то. Всё уже сделано. Без меня. Вот и конец сказочке. Я бью кулаками подушку и кусаю губы, сдерживая крики. Так хочется сейчас прокричаться, чтобы выпустить хоть часть злости… А ещё хочется забыться. И усесться у родной печки, прислонившись к самому родному на свете человеку, просто чтобы слушать его умиротворённое дыхание, чувствовать биение его сердце, вздрагивать от прикосновения длинных умелых пальцев… Против воли я начинаю улыбаться. Плотнее укутываюсь в тёплое одеяло и притягиваю колени к груди. Наш поцелуй… Я была бы не против повторить. Прямо здесь и сейчас. Просто чтобы убедиться, что есть тот, кто будет меня ждать. Пи-и-ит… - Это просто, - улыбается он. Я угрюмо смотрю на парня из-под полуопущенных ресниц. - Кому как. Да смирись ты уже – я не умею танцевать и никогда не научусь, - говорю я, отвернувшись от него и глядя в яркие оранжевые всполохи. Пит подходит сзади и обнимает меня за талию, мягко поворачивая к себе. - Просто тебе нужен терпеливый учитель и время, - улыбается он знакомой мне чуть лукавой улыбкой. - Тебе совсем себя не жалко? – со смешком интересуюсь я. – Пока ты будешь меня учить, я тебе все ноги отдавлю. - Ерунда, - отмахивается он. – Давай! Это называется «веселиться». - А у меня сейчас нет никаких других дел, - закатываю глаза я. – Только веселья мне и не хватает. - Знаешь, лучше танцы, чем Игры, - говорит парень, ловко вытаскивая из печи готовую партию булочек. Я протягиваю противень с изделиями, ожидающими запекания. Мы вместе посыпаем готовые лакомства сахарной пудрой, после чего Пит перекладывает их в коробку. Мэр Андерси, заказавший выпечку, должен прислать своего человека за угощением – у его дочери Мадж сегодня День Рождения. - Здесь ты прав, - соглашаюсь я.- Не приведи Господи оказаться на Играх, - закусываю губу я. Пит ерошит мои волосы. Я вздрагиваю и поворачиваюсь к нему. Он кладёт руки на мои плечи и смотрит мне в глаза. - Тебе шестнадцать, Китнисс. Осталось пережить всего две Жатвы, и ты навсегда станешь свободной. - Всегда, - завороженно повторяю я. - Всегда, - повторяет Пит. * * * Утро застаёт меня на подоконнике. Я прогибаю ноющую после «сидячего» сна спину, слушаю едва слышный хруст позвонков и выпрямляюсь. Благодарю небеса за то, что хоть сегодня я спала без кошмаров. Да и такие прекрасные сны мне нечасто снятся – в основном, это смерть папы. - Как ты? – заботливо спрашивает Цинна. Я пожимаю плечами. Он протягивает мне простой балахон, и мы поднимаемся на крышу, где сталкиваемся с Брайаном и Порцией. Я демонстративно отворачиваюсь, сужая глаза до щёлочек. Когда над нами появляется планолёт, оттуда выпадает лестница. Я встаю на последнюю ступеньку и понимаю, что меня обездвижили – ничем пошевелить я не могу. Даже руки разжать, если бы захотела, не смогла бы. В планолёте я жду, что моё тело снова станет подвластным мне, но не тут-то было: я всё ещё неподвижна. Какое-то странное ожидание подвоха в голове не даёт расслабиться. - Если ты не будешь вертеться, то я смогу вставить следящее устройство, Китнисс, - произносит девушка в белом медицинском халате. Не буду вертеться? Я не смогла бы, даже если бы захотела! Словно статуя, я застываю, пока слепящая боль пронзает предплечье. - Зачем это? – плохо слушающимися губами спрашиваю я. - Чтобы Распорядители знали, где ты находишься, - просто отвечает она. Заботятся, как бы никто не потерялся… Заботливые, гады! Цинна заставляет меня поесть. Я через силу заталкиваю в себя превосходную, как и обычно, еду, но не ощущаю её вкуса. Волнуюсь? Если бы. Я в панике! Вся моя злость, которую я хотела сложить в коробочку, испарилась после спокойной ночи. Вот бы мне её сейчас… Автоматически принимаю душ и чищу зубы. Глубоко дышу, чтобы унять позывы рвоты, подкатывающие к горлу. Когда я выхожу из душа, завернутая в пушистый махровый халат, Цинна уже ждёт. Свёрток с одеждой трибута лежит рядом с ним, и я с любопытством разглядываю вещи. Носки, бельё, брюки, тонкая блузка, ремень и ветровка, доходящая до бедра. - Ветровка защитит от ветра, - улыбаясь, говорит стилист. - Вдруг ночи будут холодными, - киваю я. Молча одеваюсь, зашнуровываю ботинки на удобной резиновой подошве. Цинна просит меня проверить одежду, чтобы она была удобной, и я покорно приседаю и машу руками-ногами, убеждаясь в том, что все вещи идеально облегают моё тело. По мере того, чем ближе мы подлетаем к Арене, моё горло сжимает все сильнее. Я поднимаю на стилиста глаза, и он берёт мою ледяную ладонь в свои тёплые руки. - Совсем забыл! – спохватывается он, извлекая из кармана золотую брошку. - Откуда? – удивляюсь я. - С твоего платья. Он прикалывает украшение прямо напротив сердца. Я вздыхаю и закусываю губу. - Хочешь поговорить? - Нет, - качаю головой я. А потом сама же опровергаю свои слова, - Ты говорил с Хеймитчем? - Да. Перед самым отлётом. - Он злится на меня? – интересуюсь я, глотая воду из высокого стеклянного стакана. - За что? - За вчерашнее, - неопределённо отвечаю я. Цинна смеётся. Я бросаю на него укоризненный взгляд. - Ты о том, как чуть не довела Брайана до слёз? Теперь смешно мне. - До слёз? - Именно. Он прибитый весь вечер ходил. - Ну и шут с ним, - дёргаю плечом я. – Чёртов хитрец! - Может, он и впрямь не хотел ничего такого? – с сомнением говорит стилист. - Может, - не спорю я. – А может, у него какой-то план, и это признание – его часть. - Почему ты не хочешь поверить ему? – поражается Цинна. Я пожимаю плечами. - Вот такая вот я колючка, - невесело улыбаюсь я. - Не со всеми, - не соглашается стилист. – Уверен, что со своим «особым другом» ты абсолютная противоположность той себе, которую мы видели рядом с Брайаном. - Так и есть. Хеймитч ничего не передавал? - Ищи воду, - говорит стилист. – Доверяй лишь себе – на Арене друзей нет. - Ну, это понятно, - хмыкаю я. – Что-то ещё? - Постарайся выжить. Сверху, разрывая наши сцеплённые руки, опускается прозрачный цилиндр. Я выдыхаю и задираю нос вверх. Цинна улыбается и кивает. Секунд пять ничего не происходит, а потом я начинаю понимать, что земля под моими ногами пришла в движение. В панике поворачиваюсь к Цинне, но он спокойно смотрит на меня через стекло. - Я не прощаюсь, - говорит он, но я плохо слышу из-за волнения. Вполне возможно, что это мне почудилось, однако… спасибо, Цинна.

No time for goodbye he said "Нет времени прощаться", сказал он, As he faded away Уходя прочь. Don't put your life in someone's hands "Не доверяй свою жизнь кому-то другому, Their bound to steal it away Они обязательно украдут ее, Don't hide your mistakes Не прячь свои ошибки, 'Cause they'll find you, burn you Потому что они найдут тебя, сожгут тебя..."

Родной запах проникает ко мне первым. Сосны! Я раскрываю глаза и смотрю вокруг, изучая обстановку. Справа – озеро. Слева – густой сосновый лес, запах которого сводит меня с ума. Что сзади я не хочу даже смотреть – моя цель проста и понятна. Лес. Мой шанс на спасение. Переведя взгляд на Рог Изобилия, я не сдерживаю стона радости и отчаяния. Сверкая на солнце, на верхушке кучи добра лежит серебряный лук. Мой лук! Его положили для меня! Руки сжимаются в кулаки, пока я решаю, как мне быть. Плёнка, лежащая всего в паре ярдов, кислотно-зелёный рюкзак, палатка, расположившаяся у подножия горы добра, - всё это теряет своё значение. Мне бы только добраться до лука! Я быстрая и лёгкая. Если броситься за оружием сразу после удара гонга, то я вполне успею пробежать и вскарабкаться за своим луком. Вопрос в том, как оттуда убраться так, чтобы пережить бойню… Меня убить – раз плюнуть. Но ведь не на меня одну все кинутся! Есть ведь слабые соперники. Ливи, к примеру. Или та же самая Рута… Сжав зубы, я принимаю стойку для бега. Восемь. Семь. Понимая весь риск своей задумки, я вздыхаю и впиваюсь ногтями в ладони. Пять. Четыре. Да прибудет со мной удача! Три. Два. Один. - Леди и джентльмены! 74-ые Голодные Игры объявляются открытыми! Щёки жгут колючие поцелуи ветра. Я бегу так, как не бегала никогда в жизни. Оставляя позади себя нерасторопных соперников, я быстро миную расстояние, разъединяющее меня с желанной добычей. Где руками, где зубами, где ногами, я карабкаюсь по горе, на вершине которой уютненько устроился мой лук. Пальцы смыкаются на холодной рукояти, а второй рукой я цепляю колчан с серебряными стрелами, для удобства лежащими рядом с луком. Теперь, когда первая часть моего плана удачно осуществлена, мне остаётся самое сложное – спуститься и убежать. Руки реагируют раньше мозга, и моя стрела пронзает плечо громилы, который ползёт прямо на меня. С криком боли он цепляется за все выемки, и я со всей силы отпихиваю его ногами. Он валится вниз. Голова пустая. Я заряжаю лук ещё одной стрелой и поспешно придумываю план бегства. Он настолько рискован, что от ужаса всей затеи мне хочется сжаться в комочек и спрятаться. Но я не могу не рисковать. Схватив увесистый с виду рюкзак, я набрасываю его на плечи. До побеления пальцев сжав лук, я прикусываю внутреннюю сторону щеки и отталкиваюсь ногами от какого-то увесистого ящика, который валится вниз, погребая под собой, судя по крику, какого-то несчастного. Не имея ни желания, ни времени, я не смотрю на пострадавшего соперника. В груди что-то сжимается, когда я думаю о том, что это могла быть Рута. Или Ливи. Но ведь крик был похож на мужской… Острая боль пронзает предплечье. Я с недоумением кошусь на её источник, как замечаю девчонку из Второго, хищно оскалившуюся в ответ на мой изумлённый взгляд. От её очередного ножа меня спасает лишь то, что я падаю на землю, потому что какая-то неведомая силища пытается отлепить от меня мой рюкзак. Резво перекатившись, я оказываюсь сверху неудачливого соперника. Он пытается ударить меня по лицу, но я кусаю его, за что удостаиваюсь громким криком боли. Отползая, я всё время оглядываюсь. Свист рядом с левым ухом различить трудно, и я не успеваю. Нож царапает висок и оставляет ранку на ухе. Я мысленно проклинаю меткость метательницы. Громкий детский крик разрывает барабанные перепонки, и я, не удержавшись, поворачиваюсь. Светлая кожа Ливи обагрена кровью, сочащейся из открытой раны на шее. Она падает, подкошенная, а у меня перед глазами появляются разноцветные круги. Зажимая рукой рот, я отползаю подальше. Завтрак явно стремится наружу, но сейчас я приказываю ему оставаться на месте. Сейчас главное – убраться как можно дальше от проклятого Рога.

If you want to get out alive Если хочешь выбраться живым, Run for your life. Спасайся бегством...

Я иду по лесу, опираясь на палку, подобранную где-то у края леса. Ноги дрожат после рискованной пробежки за оружием, но, по крайней мере, я чувствую себя в безопасности, ощущая между пальцев твёрдую и такую надёжную опору. Прислонившись к дереву, я перевожу дух. Конечно, раньше мне тоже приходилось покорять и не такие расстояния, но тогда я была уверена, что могу упасть где-нибудь, чтобы отдохнуть. И никто бы не посягнул на мою жизнь. А здесь приходится скрываться от своих же собратьев. На девяносто восемь процентов я чувствую себя в безопасности. Остальные два – моя гарантия того, что я не потеряю головы. Примерно через три часа мирной ходьбы, я решаю остановиться и посмотреть, что же я всё-таки успела ухватить. Рюкзак выглядел небольшим, но его вес отягощал плечи, и это дарило надежду. Моток верёвки. Спальник. Полная бутыль с водой, за которую я благодарю Бога чуть ли не со слезами на глазах. Отпив парочку маленьких глоточков и осторожно промыв ранку на ухе, я с удвоенным усердием разбираю припасы, которыми располагаю на данный момент. Коробок спичек. Три галеты и пакетик сухофруктов. Мда, с едой в рюкзаке напряжёнка, но это меня не волнует – с луком я смогу добыть себе пропитание и без помощи спонсоров. Мне бы только ещё найти воду, чтобы пополнить запасы какими-нибудь водными растениями! Выйдя на ровную полянку, я с помощью солнца определяю время. Сейчас около пяти, значит, до сводки не так уж и далеко. Словно по заказу, начинает палить пушка. А я воскрешаю в памяти смерть, свидетельницей которой стала. Ливи. Ярко-вишнёвая кровь, заливающая зелёную блузку… Я сжимаю руки в кулаки и плотно-плотно закрываю глаза, прогоняя навязчивую картинку. Чувствую, что ещё чуть-чуть – и расплачусь. А моя репутация и так уже подмочена из-за Брайана. Ну, зачем спонсорам помогать трибуту, оплакивающему соперников? На добродетель тут никто не посмотрит - пришибут и не вздрогнут. А если я хочу вернуться домой, то придётся заталкивать все переживания глубоко в себя. И как можно дольше оставаться сильной – это мой единственный шанс выжить… Вечер медленно вступает в свои права, покрывая своей золотистой накидкой всю Арену. Небо окрашивается нежно-оранжевым, и я невольно вспоминаю похожий закат, но только дома. Я вспоминаю тихий родной голос, тёплым мёдом льющийся по безмолвию вечернего воздуха, и сердце наполняет дикая тоска. Сглатываю противный липкий комок в горле, глажу рукой урчащий живот и бросаю взгляд на лес. Скольжу глазами по кронам деревьев, уходящим высоко в оранжевое небо. Я почти сплю, прислонившись к стволу дерева. Охотничий слух улавливает какой-то подозрительный звук, и глаза распахиваются на автомате. Всё ещё не соображаю, что творю, но ноги упорно несут меня прочь от шума. Шум – опасность. Опасность – смерть. Две коротеньких мысли, за которые я цепляюсь, как за якорь. К топоту примешивается громкий смех. Я костерю себя последними словами за то, что остановилась на отдых и дала профи шанс нагнать меня. Не сомневаюсь, что для них я сейчас ценная добыча: одиннадцать баллов на тренировках, ушла от метательницы ножей, да ещё и прихватила с собой опасное оружие! Осталось только выяснить, как много человек преследует меня… Наплевав на осторожность, я закидываю на плечи чёрный спальник, предварительно сгрузив в него все вещи из рюкзака. Нет, я ничего не имею против своего рюкзака – вместительный, удобный, но кислотно-оранжевый цвет не бросится в глаза только в Капитолии. На Арене цвет предателем выделяет меня на общем фоне, а выделяться сейчас мне нужно в последнюю очередь. Смех всё ближе. Я чертыхаюсь и карабкаюсь по тонким веткам, в спешке царапая лицо и руки, но неотступно следуя вверх. Мешок больно бьёт по спине, но я не обращаю внимания на мелочи вроде этой. Сейчас для меня главное – определить количество врагов и, если повезёт, избавиться от парочки. - А как она визжала, когда ты глотку её дружку перерезала! – восхищается блондинка, похожая на принцессу. – Готова поспорить, что у него мозг со спичечную головку, раз он от Рога не убрался. - А то и ещё меньше, - довольно хмыкает метательница ножей. Я не особо хорошо различаю их силуэты в мягком свете угасающего солнца, но голоса запомнила по интервью. - А что с девчонкой из Двенадцатого? – тихо спрашивает девушка из Четвёртого. - А что с ней? – удивляется блондинка. - Просто одиннадцать баллов, и я подумала, что… - Думать будем мы, Олли. Твоё дело – не высовываться, - пренебрежительно замечает вторая. – Предоставь всё умным людям. Девушка тихим голосом молчит, проглатывая последние слова блондинки. Будь я на её месте... - Где парни? – спрашивает метательница. – Я не собираюсь ждать их здесь! - Сейчас разберутся с женишком и приволокутся, - успокаивает её Диадема. Имя Первой как-то само собой появляется в памяти. Диадема… Что за дурацкое имя! - Думаешь, правда его сказочка? - Чёрт его знает, - пожимает плечами Вторая. Больше они не говорят. А мне и не нужно. Слившись с деревом, я прижимаю к себе заряженный лук, молясь, как бы солнце не бросило прощальный взгляд на моё серебряное оружие. Если они увидят хоть блик – пиши пропало! Хотя прямо сейчас в выигрыше я. Казалось бы – бери и стреляй в них! Они внизу. Беззащитные. А я сверху. Но кто сказал, что если я пристрелю хоть одну, то метательница не устроит мне близкое знакомство с землёй посредством ножичка в глазу? Я не знаю её возможностей, а недооценивать противника часто так же опасно, как и переоценивать. Радует хотя бы то, что я до сих пор не замечена. Когда приближаются парни, солнце практически скрывается. Я жадно высматриваю количество силуэтов и, к своему удивлению, насчитываю четыре вместо предполагаемых трёх. Ну, Первый, Второй и Четвёртый – это понятно. А кто завершающее звено квартета? - Куда она могла пойти? – спрашивает звероподобный трибут из Второго. - Она будет идти туда, - отвечает ему знакомый голос. Я чуть не выпускаю из рук стрелу, но твёрдой рукой всё же ловлю её. Сердце бьётся где-то в горле. Я глубоко вдыхаю, чтобы успокоить глупый орган, но он не поддаётся. - Смотри у меня, - грозит пальцем Катон. – Если обманешь – выпотрошу, как кролика. С удовольствием посмотрю на это зрелище! Я прикусываю губу от досады и слушаю дальше, хотя руки чешутся взять и выпустить в голову Льюиса парочку стрел. Но я успокаиваю себя тем, что если застрелю змеюку-земляка, то наверняка выдам себя и стану «ужином» для кучки профи, так и жаждущей моей крови. - Ей нужно скрыться от вас, - продолжает читать мои намерения Брайан. Я и зло, и восхищённо слушаю его. - Почему ты так уверен? – недоверчиво спрашивает девушка из Первого. - Я поступил бы так, - пожимает плечами Льюис. – Мы идём? Он первым скрывается между деревьев. Следом тянутся остальные. - Зачем мы его держим, напомни-ка мне, - с ленцой спрашивает парень из Первого. - Потому что он должен помочь нам найти девчонку, - говорит верзила из Второго. – Хватит ныть. Надоест – прирежем и всё. Они уходят, и мне лишь остаётся кусать в злости губы и мечтать о билете на потрясающее шоу, где Марвел – Первый – так же легко, как и горло Ливи, перерезает глотку вероломного земляка. Дым. Дым повсюду. Я прикрываю нос рукавом и вбегаю во двор, безумными глазами изучая пламя, пожирающее мой дом. Бросаюсь к двери, чтобы дёрнуть на себя её и выпустить тех, кто внутри, но лишь обжигаю ладонь о раскалённый металл. От боли и страха по щекам катятся слёзы. Треск досок, снедаемых пламенем, стоит такой, что у меня закладывает уши. - Папа! – зову я, со всей мочи напрягая голос. Они с отцом Пита сегодня собирались партию-другую в карты… – Папа! Мистер Мелларк! Ответа нет. Я снова кричу, но в этот раз слышу какой-то грохот в самом доме. Помощь. Я должна помочь. Позвать на помощь. Перемахивая через забор, я бросаюсь в город. Пит. Он всегда говорил, что поможет. - Китнисс? – удивляется он. – Ты чего в таком виде? – его губы трогает улыбка. - Помоги! – не своим голосом кричу я, - Там папа… пожар… Пит округляет глаза и, оттолкнув меня, бросается в раскрытую дверь. Я не даю себе времени на передышку и выбегаю из пекарни, жадно хватая ртом воздух. Бегу к первому попавшемуся дому и колочу кулаками в дверь, будя хозяев. - Помогите! Там пожар! Папа… На большее моего дыхания уже не хватает. Ноги заплетаются, но я всё равно бегу, бегу, бегу к месту, где родилась, где выросла. Не веря своим глазам, я останавливаюсь в нескольких шагах от огромного костра, ставшего могилой моему отцу. Хочу подойти, но Пит не даёт. - Нельзя, - сипит он. – Ему уже не помочь. Я всхлипываю и выдираюсь из его рук, чтобы подойти, чтобы помочь. Он не отпускает. Кругом взрослые. - Помогите им! – умоляю я. – Они же умрут! Я визжу, заливаясь слезами, но Пит не отпускает меня, крепко прижав к себе. Кто-то переговаривается. Я не слушаю, но обрывки разговоров проникают через пелену криков. - Сгорели… - Девчонка-сирота… - Парень-то старше… Когда шахтёры выбивают дверь, крыша с треском валится. Пит отворачивает меня от этого зрелища и присаживается передо мной на корточки. Я всхлипываю и неотрывно смотрю в голубые глаза. Они полны ужаса и обречения – зеркальное отражение моих. - Их нельзя спасти? – спрашиваю я, зная ответ. Просто должна убедиться. Он опускает голову. Я неожиданно успокаиваюсь, чувствуя, как ужас сковывает все внутренности. Нельзя. Простая констатация факта. Резко начавшийся дождь размазывает сажу по моим щекам, пока мы идём в пекарню. Ну, как идём: я спотыкаюсь о каждый камень, и Питу приходится меня чуть ли не нести. Почему он не бросит меня здесь, под этим проливным дождем? Я бы сошла с ума от одиночества. Или подхватила какую-нибудь пневмонию и умерла, отправившись навсегда к семье… Кому я здесь ещё нужна? Все, кто был мне дорог, уже умерли. Сегодня небо забрало последнего родственника. - Китнисс, - зовёт меня Пит. Светлая чёлка, намоченная дождём, липнет ко лбу. – Китнисс, не уходи в себя, слышишь? Китнисс, это тяжело. Но ты сильная, слышишь? Сильная. Вот именно. Сильная. Вздохнув, я смотрю туда, где скрылись профи с полчаса назад. Осторожно щупаю оцарапанный висок, а потом провожу пальцами по уху. Кровь не берётся – уже хорошо. Внезапный хруст слева. Я мгновенно поворачиваю голову на звук. На секунду мне мерещится детский ботиночек, но, моргнув, я понимаю, что это мне показалось. Коря себя за небылицы, я осторожно спускаюсь с дерева, забрасывая вещи в чёрном спальнике на плечо. Если Брайан действительно понимает мои мотивы, и если его слова на интервью – правда, то… то означает ли это, что он увёл профи от меня? Или же, как гончая, ведёт по моему предполагаемому следу? Голова пухнет от мыслей. Проще не думать. Мне следует отключить мысли и включить инстинкты, которые действительно помогут. Выжить. Основная цель и главная мечта. Выжить и вернуться домой. Держа заряженный лук наготове, я ухожу прочь.