Со вкусом морника

Slowly fading away Медленно исчезая, You're lost and so afraid Ты потеряна и так напугана. Where is the hope in a world so cold Где надежда в таком бездушном мире?

Я поправляю лямки светло-голубого сарафана и вздыхаю, глядя на своё отражение. Тёмные волосы заплетены в косичку, перекинутую через плечо, платье чуть ниже колена приоткрывает вид на шею и ключицы. Красивое и дорогое. Но разве Питу докажешь, что я не нуждаюсь во всех этих девчачьих штучках? - Тебе нужно чаще носить платья, Китнисс, - с улыбкой говорит блондин, прислоняясь бедром и плечом к дверному косяку. Я рвано вдыхаю. - Если бы не этот случай, я надела бы его раньше, - опускаю глаза я. Пит подходит и обнимает меня за плечи, заставляя вскинуть голову и с прищуром смотрит на наши отражения. Я трясущимися руками отряхиваю подол от… неизвестно чего. Пит ловит мои пальцы и сжимает их своими. - Не волнуйся. - Тебе легко говорить, - ною я. - Кто всегда выживал, Китнисс? – с усмешкой интересуется он. – Вот то-то. - А что, если меня выберут? – с ужасом спрашиваю я, понимая, как сильно боюсь того, что сопровождающая вытянет моё имя. - Не думай об этом, - советует Пит и обнимает меня. Я прижимаюсь щекой к его плечу и вздыхаю. Моя предпоследняя Жатва. Пит настоял на этом платье. Я бы обошлась обычным школьным, но… мнению своего опекуна (слово кусает язык) я всегда безоговорочно доверяла. И автору этого мнения, кстати, тоже. Как и обычно. - Как только все закончится, мы пойдем в лес. Хочешь? – предлагает Пит. Я киваю. Сердце медленно успокаивается. - На озеро? – спрашиваю я. Он кивает. – Хорошо. Только сначала подождём конца этого кошмара. - Всё будет хорошо, - тепло улыбается Пит и как-то по-отечески целует меня в лоб. Я прикрываю глаза и позволяю себе улыбнуться. Я верю ему. * * * - Китнисс Эвердин! - громко зачитывает разрисованная капитолийка со сцены моё имя. Я шокированно озираюсь на ровесников и одноклассников. Их лица полны странной смеси вины, радости и шока. Но я не виню их за это – по крайней мере, всех отцов и матерей, чьи дочери могут спокойно пожить ещё год. А вот родителям юношей… Эффи семенит в своих узких туфельках мимо меня, застывшей на сцене, как изваяние. - Праздник ведь ещё не окончен! – бодро заявляет она. Я ищу глазами в толпе взрослых Пита. Он не сводит с меня напряжённого взгляда. Я грустно усмехаюсь. Помнишь, что я говорила? Ты не сможешь защитить меня от всего, Пит. От многого, но не от всего. - Брайан Льюис, - объявляет Эффи в микрофон. Я смотрю на своего будущего соперника по Арене. Высокий парень с бегающими глазами. Кажется, я видела его в школе. Да и он меня, видимо, тоже… Мои глаза устремляются в небо. Неужели ещё сегодня утром я помогала Питу с заказами, готовила обед? Неужели ещё сегодня утром я мечтала о том, как мы пойдём на озеро после Жатвы? Горечь жжет уголки глаз, и я краем уха улавливаю слова Эффи: - Трибуты, пожмите друг другу руки! Брайан протягивает мне ладонь, и я запоздало протягиваю ему свою. Прикосновение его горячих пальцев бросает в жар. Я поднимаю на него глаза и внезапно вспоминаю, кто он такой. В тот день, когда меня забрали в приют, лил дождь. Ливень затопил грязные улочки Шлака, подмочил настроение городским – вечерние прогулки по Дистрикту стали недосягаемой мечтой. Люди злились, смеялись, говорили, сплетничали, а я… пыталась не дышать. Мои руки были покрыты ожогами и царапинами от горящих досок, которые я колотила, желая отпереть дверь и выпустить своего папу и отца Пита на улицу. Маленькая тринадцатилетняя девчонка, которая возомнила себя сильнее вечной стихии-разрушительницы. Маленькая гордячка, вмиг утратившая свою гордость. Несколько дней я провела без движения. Пит приютил меня на несколько дней. Обещал, что позаботится. Он увёл меня, когда шахтёры, которых я позвала на помощь, отвернулись и молча смотрели на пепелище. Мы тоже поначалу там были. А потом нам приказали идти в пекарню. Ведомая Питом, я слепыми шагами куда-то шла, на что-то опиралась, чтобы не упасть, на чём-то сидела, завернутая в одеяло и с горячей кружкой чая в руках. Пит что-то говорил, но я не слышала. А потом и он замолчал, сел рядом со мной и осторожно обнял за плечи. Меня, маленькую девчушку, которую вполне мог бросить там, на останках родного дома, ярким факелом воспылавшего и ушедшего в небытие. Три дня, которые я провела в пекарне, были поистине самыми ужасными днями. Перед глазами почему-то всё появлялись и появлялись новые и новые картинки, давно забытые фрагменты моего детства: мама, зовущая нас с папой к ужину. Папа, весело насвистывающий «Песнь Долины» и неизменно дергающий меня за косичку. Крохотная улыбка сестренки, давно умершей… как и мама… как и папа… Из нашей большой семьи осталась лишь я одна. Пит не настаивал, когда я отказывалась от всего, молча сидя у печи и слушая треск предателя-огня. Сколько раз мы с папой разводили огонь, чтобы приготовить еду, согреться? Сколько раз мы доверяли наши маленькие беспомощные судьбы опасной стихии? Сколько раз папа усаживал меня перед костром, когда я, накупавшись в лесном озере до посинения губ, тряслась от холода? Сколько раз огонь выручал меня, давал тепло, надежду, свет, не прося ничего взамен? И вот, он потребовал свою плату. Да ещё какую! На третий день пришла миссис Кренк. Они о чём-то долго говорила с Питом, который время от времени бросал на меня непонятные взгляды, полные тоски и сожаления. Он спорил с ней, временами даже покрикивал, а я не могла думать ни о чем. Ни о чем, кроме того, насколько он, державший себя в руках лучше всех, кого я знала, был зол. Его самообладание было тем, чем я всегда тайно восхищалась. Но ведь и у сильных людей бывают минуты слабости… В первую ночь, проведенную в полусне в пекарне, я слышала, как он плакал.

Looking for a distant light Пытаясь отыскать далёкий свет, Someone who can save a life Того, кто может спасти жизнь, You're living in fear that no one will hear your cry Ты живёшь в страхе, что никто не услышит твой крик: Can you save me now? "Спасите меня!"

В день визита миссис Кренк меня и забрали в приют. Пит виновато объяснял, что ему нельзя забрать меня, когда я шёпотом (впервые за три дня после смерти папы) спросила, почему мне нельзя остаться с ним. Он говорил о том, что ему, несовершеннолетнему, не разрешается брать опеку над кем-то. Была ли я на него обижена? Нет, нисколько. Он был таким же, как и я – напуганным парнем, которому тоже уже приходилось терять. Напоследок я даже не обняла его, бесчувственно встав со стула, и поплелась за миссис Кренк. Пит пытался остановить меня, но миротворцы его не пустили. - Я заберу тебя, Китнисс! – пообещал он, крикнув нам вслед слова, из-за которых моё разбитое маленькое сердце начало исцеляться. – Я обещаю тебе! Я онемела. Приют – не то место, где мне хотелось бы быть. Хотя… не так. Приют – это последнее место, где я хотела бы оказаться. Мне всегда было жаль детей из приюта. Я видела их в нашей школе: измождённые, худые, озлобленные, желающие зла всему миру. Если честно, то парочки ребят я откровенно побаивалась – слишком уж враждебно выглядели их лица, когда они видели нас, детей, у которых были родители. Или родитель. Теперь я относилась к их числу. - Спать ты будешь здесь, Китнисс, - приветливо сказала миссис Квинки, похожая на мышку старушка с аккуратно заплетенными в колосок седыми волосами. – Познакомься со своими соседками по комнате, а я пока приготовлю всё необходимое, чтобы ты помылась. Знакомиться мне ни с кем не хотелось. Меня зовут Китнисс Эвердин. Мне тринадцать лет. Я потеряла всю свою семью. По ночам девочки (в комнате были девушки от тринадцати до семнадцати) делились секретами и тайнами. Часто звучали имена мальчишек из приюта, с которыми они уединялись в какой-нибудь комнатушке или оказывались прижатыми к стене. Не одна грезила о мальчишках из Шлака или города, порой даже звучало имя Пита. Я не участвовала в обсуждениях. Было противно слушать, как шестнадцатилетняя Бритни с гордостью говорила о том, как трогал её Крейг, воспитанник этого самого приюта, как четырнадцатилетнюю Марию поздравляли с первым «серьёзным» поцелуем. В такие моменты я закрывала уши и прятала голову под подушку. Соседки по комнате игнорировали меня, не принимая в свое общество. Я не обижалась: они - состоявшийся и сложенный коллектив, я – немая чужачка. Видимо, из-за моей немоты мне и позволяли слушать их излияния. Если с девчонками было туго, то с мальчишками совсем никак. Я была новенькой, той, кому доставался тот кусок, который раньше делился на всех. Естественно, я не прижилась там. Брайан был главарём тех, кто любил поиздеваться над немой девчонкой. Он-то и запомнился больше всех – жестокий, злобный, одичавший… Я была его любимым объектом издевательств. Теперь мы отправляемся на Игры, и наш дуэт воссоединился. Жертва и охотник. Мы поменялись ролями – теперь я его не боялась. Теперь у меня были козыри в рукаве. Я не одна. Я с чувством жму ему руку. В его глазах смирение и спокойствие. Я тоже не боюсь. Голубые глаза Пита не отрываются от наших рук. Я бросаю на него быстрый взгляд и опускаю голову, когда миротворцы уводят нас в Дом Правосудия. * * *

I am with you Я с тобой, I will carry you through it all Я проведу тебя через любые невзгоды I won't leave you, I will catch you И никогда тебя не оставлю. Я подхвачу тебя, When you feel like letting go Когда ты захочешь всё отпустить, ‘Cause you're not, you're not alone Потому что ты не одна, не одна.

Меня отводят в комнату и оставляют одну. Я рассматриваю окружающую меня обстановку, когда на пороге появляется Гейл. Он усмехается. - Я не буду говорить о том, что мне жаль. Я слишком в шоке для этого, - говорит он. Я усмехаюсь и стучу ладонью по дивану, приглашая его сесть. Он качает головой. - У меня минута. Китнисс, я хотел сказать… вот черт. Все из головы выветрилось, - нервно смеётся он. Я закусываю губу. - Бывает. - Ты лучшая охотница из всех, кого я знаю. А они - животные, требующие твоей крови. Просто… думай, что ты на охоте, ладно? - Спасибо за совет, - благодарю я его. – Гейл! - Что? – он оборачивается у двери. - Не дай ему упасть духом, - прошу я. Напарник понимает, о ком идёт речь. - Ты сама должна это сделать. Вернись живой, - пожимает плечами Гейл. Осторожно обнимает. Я складываю губы в узкую полоску. - Постараюсь, - и обнимаю его в ответ. Следующую гостью я даже не ждала. Мадж, дочь мэра, девушка, которая сидела со мной за одной партой. Это была её последняя Жатва. И жребий, выпавший мне, навсегда уже перестал быть её головной болью. - На Арену можно взять только одну вещь, напоминающую о доме, - быстро говорит она, нервно оглядываясь на двери. – Ты не могла бы взять это? В её пальцах искусная золотая брошь – птица, прикрепленная к золотому обручу. - Мадж, ты уверена? – удивляюсь я. – Она же стоит целое состояние. - В любом случае, - качает головой она. – Так ты возьмешь её? Девушка делает выбор за меня и быстро подходит, чтобы приколоть к моему платью брошь. Я молча наблюдаю за ней, пока она задерживает ладонь на моем плече. - Постарайся вернуться, ладно? – говорит она, и её слова окончательно сбивают меня с толку. Уходя, она целует меня в щеку. Не проходит и двух минут, как в дверь влетает Пит. Меня бросает к нему. Я обнимаю его со всей силой, на которую способна, он отвечает мне тем же. - Прости меня, - приглушённо шепчет он, гладя меня по голове. – Прости… Я так хотел защитить тебя от всего, но главное упустил… - Ты ни в чём не виноват, - шепчу я ему в шею. Встав на цыпочки, обнимаю за шею. Я хочу напиться его объятиями, опьянеть от его запаха, сойти с ума от тоски по нему, самому родному мне человеку… в последний раз. – Видимо, судьба окончательно решила добить всех, кто носит фамилию Эвердин. - Нет. Это просто проверка на прочность. Ты всегда с блеском их проходила, Китнисс. Это твой шанс. Вернись, - просит Пит. Я грустно усмехаюсь. - Нас двадцать четыре, Пит. Где шанс, что выживу я? - Обещай мне, - настаивает он. Вместо ответа я сажусь на диван и закрываю лицо руками. В ушах стоит какой-то звон. Пит сидит передо мной и заглядывает в мои глаза, что-то пытаясь мне втолковать. Потом бросает эту бесполезную затею и просто садится рядом, принимая дрожащую меня в свои объятия. Меня почему-то трясет. От его близости? Или от смерти, дышащей в затылок? Скорее всего да, потому что находиться в его руках для меня – привычное дело. Сколько ночей я провела, тесно прижавшись к нему? Не счесть. Готовить ему завтрак, а потом бежать в школу – проще простого. Смеяться, помогая ему с заготовками – легче легкого. Ну, а… Я вскидываю на него глаза и со странным нетерпением закрываю ему рот рукой. - Ты не мог бы помолчать? Просто решиться. Стать ближе, чем можно. Я наклоняюсь, и наши губы впервые за много лет встречаются. Оказывается, целовать его проще, чем дышать… Приятное открытие. Я изворачиваюсь в его руках и крепко обхватываю пальцами его голову. Обнимаю за шею. Не даю ему отстраниться, не даю разбить мою небольшую надежду на его взаимность. - Время! – безапелляционно заявляет миротворец, вынуждая нас оторваться друг от друга. Пит растерян, удивлен, шокирован… Улыбка незаметной ласточкой проскальзывает по губам. Я наклоняюсь, касаясь губами его щеки. - Прощай, Пит, - шепчу ему в ухо, а потом грустно улыбаюсь, ловя его растерянный взгляд. Я отхожу, но он ловит мою ладонь и крепко сжимает. - Постарайся вернуться ко мне. Обещай, что вернёшься, - отчаянно просит он. - Обещаю. Мы оба знаем, что я лгу. * * * Как только мы садимся на поезд, нас отправляют по купе. И там я даю волю слезам. От тоски больно щемит сердце. Я сбрасываю с себя всю одежду и долго стою под душем, подставив под теплые струи лицо. Вода разбивается о щеки, смешивается со слезами и тут же утекает, унося в водосток следы моей слабости. Завтра я проснусь, и происходящее заново утопит меня в безысходности. А пока я просто выплачусь, чтобы не поддаться искушению и не расплакаться, когда мы прибудем в столицу. Ведь я всё ещё помню заповедь папы: «Никто не должен знать о твоей боли. Не давай никому знать, что тебя можно сломать». Я сломанная игрушка в руках судьбы, бесполезная пустышка, от которой ей захотелось избавиться. И впрямь: если уж и стирать какое-нибудь семейство с лица Земли, то лучше полностью, верно? Я последний аккорд, завершающая нота этого реквиема по семейству Эвердин. Моя жизнь должна оборваться по-особому. Злость кошкой прокрадывается в душу, пока я сушу волосы полотенцем. Теплый банный халат приятно лежит на теле, собирая остатки влаги, и решимость выплывает из ниоткуда, пропитывая мое тело и щедро поливая мысли тягучим сиропом из желания утереть нос судьбе. Она меня сломала, но даже сломанная игрушка все ещё остается игрушкой, которую ребёнок, заскучав, всегда может поднять и починить. К своим попутчикам я выхожу уже спокойной и собравшейся. Вода смыла слёзы, оставила только умытую, штопающую боевой плащ душу где-то глубоко в сознании. Сегодня я – образец спокойствия. И чёрта с два я позволю себя запугать! Хватит. Пугали уже. - Китнисс! А мы тебя уже заждались, - весело щебечет Эффи. Я награждаю её мимолётной улыбкой и опускаюсь на стул, поправляя платье, в котором сюда же и зашла. Платье напоминает о доме, о нем же напоминают и круглые булочки, лежащие в корзинке для хлеба. Мы часто готовили такие – наиболее дешевое лакомство в нашем Дистрикте. Не раз Пит доверял мне заготовки, если ему требовалось куда-то отойти. - Ну, я ведь уже здесь, верно? – говорю я, присаживаясь рядом с ней. Она осторожно снимает с пальцев тонкие кружевные перчатки и кладёт на стол рядом с тарелкой. Ухоженные руки берут чашку, подносят к губам, убирают на изящное маленькое блюдце. В этой женщине столько грации и изящества, что я чувствую себя неотесанной дурехой. А потом внутренний голос ядовито напоминает, что не одна я восхищалась изяществом этой разукрашенной женщины, и очарования как не бывало. - Верно. Вы не видели ментора? – интересуется она у нас. Брайан молча качает головой. Я пожимаю плечами, переключая свое внимание на дверь. Эффи выходит, изящно поправляя парик, и мы остаемся наедине. Впервые с той минуты, как попали на поезд, везущий нас на верную гибель. - Уже решаешь, как покорить Капитолий? – спрашивает Брайан. Против воли у меня вырывается смешок. - У меня нет на то никаких шансов, - кривлюсь я. – А ты уже подумываешь над тем, как бы перерезать мне глотку эпичнее? - Думаешь, у меня не найдется идей посвежее? К тому же, с чего ты взяла, что я хочу убить тебя? - А разве что-то изменилось с приютских времён? – спрашиваю я. – Я всё ещё помню главаря тех, кто любил поиздеваться над немой девчонкой. - Прошло три года. Ты до сих пор злишься? – вскидывает брови он. Я дёргаю плечом. - В отличие от тебя, в жизни мне повезло. Я не злюсь. За твои поступки ты уже наказан, - говорю я и обвожу рукой пространство вокруг нас. – Как и я. Я ухожу, так и не выслушав его объяснений и следующей реплики. * * * Когда Эффи в очередной раз стучит в мою дверь, мы идём смотреть повтор Жатвы. Мне в память врезается несколько человек: верзила из Второго, который чуть из штанов не выпрыгнул, когда спросили о добровольцах, рыжая девочка из Пятого, похожая на лису, малышка из десятого, чем-то похожая на Пита, быть может, всему виной светлые волосы, голубые глаза, доброе лицо… И малышка из Одиннадцатого. Две маленькие девочки, которые не заслужили этого – Игр, смерти, несправедливости… Почему же только ветер провыл о желании, занять их место? К горлу подкатывает комок. Малышка со светлыми волосами… Такой могла бы быть моя сестра, если бы не эта трижды клятая эпидемия. Мама, сестра… А теперь ещё и эта девочка, столь похожая на Пита. - Всё в порядке, Китнисс? – заботливо интересуется Брайан. – Ты сидишь, вцепившись в подушку. Не порви! - Всё в порядке, - глухо отзываюсь я, не сводя взгляда с экрана, на котором показывают моих будущих соперников. И двух девочек, на которых я никогда не смогу поднять руку. - О-о-о, а вот и трибуты! – громко приветствует нас ментор, вываливаясь из соседнего вагона. – Ну как, оценили свои шансы на победу? Один к двадцати четырём или кто-то решил, что ему повезёт, и он дойдет до двадцати? Меня передёргивает от отвращения. После своей речи он путается в ногах, брякается на четвереньки и подползает к столу, прислоняясь затылком к широкой столешнице. Голова мужчины безвольно опущена. Он сипит, трясущиеся руки пытаются расстегнуть рубашку, но дырочки такие маленькие, что неуклюжие пальцы просто не ухватываются за кругляши пуговиц. Мне и жаль его, и смешно. И этот человек будет давать нам советы по выживанию? Да он до купе не дойдёт! Поднявшись с дивана, я подхожу к ментору и со вздохом расстёгиваю несколько пуговиц у него на горле. Мужчина вздрагивает, а потом хватает моё запястье мокрой рукой. - Я тебя знаю, - прищуривается он. В пьяных глазах ни капли здравого смысла. – Ты с пекарем живешь. - Трудно не знать меня, когда вы каждый день заглядываете к нам в пекарню, - отвечаю я. – Вставайте. Вам нужно лечь в постель. - Да брось ты его, - советует с насиженного места Брайан. – Он и двух слов не свяжет, этот побочный эффект Игр. - Этот так называемый «побочный эффект Игр» - наш ментор. Хочешь ты этого или нет, но нам придётся его слушать, - цежу сквозь зубы я, пытаясь поднять на ноги пьяного в хлам мужчину. Он что-то лепечет на своём пьяном языке, крепко сжимая моё запястье, но я молча помогаю ему подняться и, осторожно положив его руку себе на шею, веду его в купе. Речи о том, чтобы опустить эту проспиртованную тушу на расшитое бархатное покрывало, и быть не может. Спотыкаясь, я веду его в ванную, а потом прислоняю к душевой кабине, беспомощно оглядываясь по сторонам. Как его отмыть? Не горю я желанием раздевать его, отмывать остатки блевотины с лица, дыша перегаром… Так и не придумав ничего путного, я выхожу и замечаю юношу, расставляющего тарелки. По-видимому, для ужина. Вот и отлично. - Извините! – окликаю его я. – Вы не могли бы помочь моему ментору? Он слегка перебрал и не в состоянии помыться сам. Парень кивает и скрывается за дверью, пока я застываю на пороге купе ментора. А потом решительно сгребаю в охапку покрывало и расстилаю постель, когда из ванной появляется молчаливый парень, поддерживающий вымытого и заботливо укутанного в халат Хеймитча. Я молча отхожу от кровати, не мешая ему, после чего откладываю на кресло сложенное покрывало. - Спасибо, - говорю я. Он снова молча кивает. Ужин проходит в бесконечной болтовне Эффи. Она разъясняет нам планы, которые нам предстоит осуществить по прибытии в Капитолий, описывая каждый час, попутно успевая есть и дышать между бесконечными монологами. Я честно пытаюсь вникнуть, но слишком утомлена событиями, произошедшими за день. Жатва. Прощания. Первый поцелуй (рука невольно тянется к губам)… Поезд. Брайан с его «с-чего-ты-взяла-что-я-хочу-тебя-убить». Девочки, несправедливо попавшие на Игры. Воспоминания о погибшей сестрёнке. Пит. Хеймитч. Молчаливый капитолиец. Голова гудит, когда я встаю из-за стола и, извинившись, иду в своё купе. Тяжёлый воздух пропитан моими слезами, примятая кровать служит молчаливым укором моей слабости и слезам. Душно. Я подхожу к окну и осторожно тяну на себя защёлку, оставляя узкую полоску, дающую мне хоть чуть-чуть свежего воздуха. Дома мы всегда спали с открытыми окнами – Пит не выносил прелого воздуха, который своей густотой напоминал желе. Порой мне казалось, что этот густой воздух можно резать ножом. Ветер бьёт по щекам, и я прислоняюсь пылающим лбом к стеклу, молча провожая взглядом проплывающие мимо нас огни. Какой это Дистрикт? Можно спросить у Эффи. Насколько же быстрый этот поезд, что мы проехали так много… Как там Пит? Смог ли Гейл передать ему мои слова? Понимает ли он, что я больше не вернусь? К горлу подступает горечь, и я пытаюсь её сглотнуть. Жаль только, что ничего не выходит, и меня по-прежнему душит огонь несправедливости. Он говорил, что мой смех оживляет пекарню. Говорил, что моё присутствие помогает ему понять, что не все ещё потеряно, и родные люди остались. Как он там теперь? Может, это и к лучшему. Я всегда понимала, что стою на пути у его личного счастья. Быть может, через пару лет после моей смерти он женится, заведет детишек… Быть может, даже приведёт их на мою могилу, сказав: «А здесь лежит девушка, которая когда-то заставляла меня улыбаться». Я засыпаю с мыслями о светловолосой девочке. * * * Утро предателем стучится в мою дверь. А нет, постойте-ка, это не утро – Эффи стучит и зовёт меня к завтраку. Я нехотя раскрываю глаза и стону, накрывая лицо подушкой. Прохладная ткань приятно гладит лицо, и я готова пролежать так ещё немного, когда тело даёт о себе знать. Проклиная себя, Игры, поезд и весь окружающий мир, я поднимаюсь и плетусь в ванную, примыкающую к моему купе. Прохладная вода смывает остатки моего сна. Я безжалостно растираю себя мочалкой, пока кожа не начинает краснеть. Наскоро одевшись в какие-то брюки и тунику оставленную мне на кровати, выскальзываю из купе. За столом меня поджидает сюрприз, почти трезвый и чистый, восседающий во главе стола. - А вот и солнышко! – усмехается ментор, подливая себе в чашку что-то из фляжки. Что-то мне подсказывает, что это не молоко. Злость тихонько проползает по ногам. Я хмурюсь и скрещиваю руки на груди. Разве для того я переступила через себя вчера и позвала на помощь капитолийца, чтобы снова он снова набрался вдрызг, разбивая и без того стеклянные шансы вернуться домой? Подойдя к нему, я выхватываю из его руки флягу. - Полагаю, это можно унести, - холодным тоном цежу я. Он удивлённо смотрит на меня. - А вот я против того, чтобы «это», - он издевательски растягивает букву «о», показывая важность содержимого, - уносили. Верни на Родину. Он встаёт, чтобы отобрать фляжку. Я отступаю, подходя к окну. - Ещё один шаг, и она летит в окно. Он испытующе смотрит мне в глаза. Я не отвожу взгляд. Что он хочет там увидеть? Не знаю, но он сдаётся и опускается на стул. - А ты не так проста, - задумчиво хмыкает он. Я пожимаю плечами и сажусь за стол, для верности кладя предмет на стол рядом с собой. Он провожает печальным взглядом свою подругу, грустно вздыхая. Я усмехаюсь и беру чашку с чем-то коричневым. - Что это? – интересуюсь у ментора, который не сводит глаз с фляги. - Не вернёшь фляжку? – спрашивает он. Я качаю головой. – Горячий шоколад. То ещё пойло. - Пойло – это то, чем наполнена фляжка, - парирую я. – Итак, вы будете давать нам жизнеспасительные советы? - Так я все же успел, верно? – заявляет Брайан, плюхаясь на стул рядом со мной. Он раскидывает тощие руки, и пальцы парня неожиданно касаются моей спины. Я вздрагиваю и вытягиваюсь в струнку, держась как моно дальше от его рук. – Да ты волшебница, Китнисс! И как тебе только удалось превратить его в человека? - Поразила своим обаянием, - радушно отзывается ментор, не сводя с меня пытливого взгляда. – Ты всегда такая приветливая, или только ему так повезло? – как бы между делом интересуется он, разламывая булочку и ку кусочкам отправляя её в рот. - Только ему, - мило улыбаюсь я. – Обычно я – само радушие. - Значит, постарайся ненавидеть его меньше. - С какой стати вы взяли, что я его ненавижу? – вскидываю я брови. Он усмехается. - Да так, предположение. Верни флягу, солнышко. - Солнышко? – включается в беседу Брайан. – Боюсь, это не про неё. - Про неё, - заверяет его ментор. – Итак, как вас готовить? Вместе или по раздельности? - Разве это не вы решаете? – выгибаю бровь я. - Разве это решаю я? – ахает он. – Хм, думаю, будет проще, если вы будете готовиться вместе. - А если у меня есть прием, о котором я не захочу говорить ей? – возмущается Брайан. Я хмыкаю. - Необязательно рассказывать. Молчи, сколько влезет, - дергаю плечом я. - Вот и славненько. Так какие же будут советы? – подводит итог нашей маленькой перепалке Брайан. Хеймитч, под шумок стащивший у меня фляжку, быстро завинчивает крышку и с ехидцей говорит: - Постарайтесь выжить. Отшвырнув в сторону тарелку, я встаю на ноги и во второй раз за утро вырываю у него из руки раздражающий предмет. Отскочив от его рук, подбегаю к окну и выбрасываю в щелочку противную емкость. К несчастью, крышка застревает в проеме, и, пока я пытаюсь протолкнуть фляжку, теряю драгоценные секунды. Ментор отталкивает меня, цепляясь в свою драгоценность, и я отхожу, потому что понимаю, что показала ему свои намерения. Со мной шутки плохи: я спокойно буду следовать своим словам и выполнять все свои обещания. - Ладно, тайм-аут, - рычит ментор, прижимая фляжку к груди. Я вскидываю брови и складываю руки на груди. – Ты не мешаешь мне напиваться, - я открываю рот, чтобы возразить, но он прерывает меня, подняв руку, - а я буду оставаться достаточно трезвым, чтобы помогать вам обоим. Идёт? По сравнению с тем, что было минуту назад, это колоссальный прорыв. Холодный воздух из щёлочки остужает мое пылающее лицо, и я киваю, не сводя с мужчины настороженного взгляда. Он расслабляется и уже без стеснения отпивает прямо из фляги. - Вот и хорошо. Первый совет… Когда мы приедем в Капитолий, вас сразу же отдадут на растерзание стилистам. Предупреждаю: вам не понравится все, что они будут с вами делать, но вы должны оба выдержать это без единого писка. Все ясно? - Стилисты? – переспрашивает Брайан. - Парень, ты с Луны свалился? – удивляется Хеймитч, отпивая из чашки. – Парад Трибутов. Из вас будут делать парочку красивых кукол. - Боюсь, мне это не грозит, - закатываю глаза я. - Это почему же? - Не из чего создавать куклу, - развожу руками и с холодной улыбкой оборачиваюсь к присутствующим. Эффи морщит хорошенький носик и бросает на меня укоризненный взгляд. - Ты не понимаешь, какая ты, детка, - говорит она. Я возвожу к потолку глаза и быстро ухожу. Это вы не понимаете, какая я. * * * Липкий бальзам покрывает всё мое тело. Я чувствую себя замаринованным мясом, которое терпеливо ждёт момента, когда его, в конце концов, приготовят и подадут. - Ах, какие же прекрасные суши подавали у Стэнли! – восклицает зеленокожая девушка, натирающая мои волосы какой-то едкой мазью, от которой слезятся глаза. Я усиленно делаю вид, будто меня здесь нет. - И не говори! Я трижды прочищалась, чтобы попробовать их! – хохочет женщина с блестящими золотыми татуировками на лице. Её кудряшки цвета морской волны забавно прыгают по плечам, когда она наклоняется, чтобы осмотреть моё лицо и придирчиво потрогать пальцем лоб. - А как вам крабовая вечеринка? Я чуть не подавился крекером, когда узнал, что маленькие негодники в красном снова в моде! – восхищается рыжий парень, деловито размешивая в какой-то баночке новое средство издевательств над моей кожей. - Да ну, они снова канут в небытие после того, как Крейдон придумает что-нибудь новое, - с сомнением протягивает зеленокожая. – Вставай, милочка, - обращается она ко мне. – Пора смывать маску. Когда эту гадость смывают с меня, я снова чувствую себя беззащитной. Беззащитной и голой. Но почему-то стеснение никак не приходит, взамен его появляется легкая скука. Они так долго растирают меня раствором от зуда, что глаза закрываются сами по себе. Милые капитолийцы, глупые, как пробки, позволяют мне поспать под аккомпанемент их щебета, пока они заканчивают магическое превращение меня в красотку. Сомневаюсь, что меня можно превратить хотя бы в симпатичную девочку, потому что внешность меня никогда не интересовала. Ну, разве что за исключением тех редких случаев, когда мне действительно хотелось выглядеть красиво… для Пита. Но матушка природа, щедро отобравшая у меня возможность быть таковой, лишь махнула на меня рукой, переключившись на более прекрасных представительниц моего пола. - Спасибо вам, - довольно искренне говорю я, разглядывая в зеркале результат их деятельности. Провожу рукой по чистой гладкой коже, абсолютно избавленной от волос, по лицу, порозовевшему от такого количества средств, по телу, избавленному от шрамов, поднакопившихся за годы охоты и жизни вообще. – Кажется, впервые в жизни я выгляжу так хорошо. Они расцветают. - Ты и сама по себе хорошенькая! – щебечет Флавий. - А как над тобой поработает Цинна, так вообще красавицей станешь! – заверяет Октавия. - А был тот, ради которого хотелось быть красивой? – лукаво интересуется Вения. Я предпочитаю промолчать. Когда заходит мой стилист, я не скрываю своего удивления. Он выглядит настолько обычно, что я даже начинаю подозревать, что сейчас откуда-то выпрыгнет какой-нибудь молодящийся щеголь, крича: «Сюрприз!» и облачит меня в извечную щахтёрскую робу. А как иначе? Мы ведь Дистрикт, занимающийся добычей угля… - Ты Китнисс, верно? – спрашивает молодой человек, прищуривая красивые зелёные глаза. Золотые крапинки в них светятся в свете ламп. Золотистая подводка лишь чуть-чуть выдает происхождение молодого человека. - Да. Вы Цинна? – удивляюсь я. Он смеётся. - Мой внешний вид часто вызывает недоумение, но, Китнисс, да. Я твой стилист, - приседает он в поклоне. Я улыбаюсь. Он просит меня встать, делает круг, одобрительно цокая языком, снимает какие-то мерки, пока я старательно отвожу глаза от смущения. Когда он подаёт мне лёгкий шелковый халат, я без лишних слов запахиваю его и сажусь в кресло, любезно придвинутое им. - Ты голодна? - Не особо, - пожимаю плечами я. – Значит, вы займетесь моим внешним видом? - Верно. - Вы первый год на Играх, не правда ли? Я не видела вас по телевизору раньше, - говорю я, разглядывая обновлённую кожу рук. Те неловкие первые ожоги, которые я получила, помогая Питу, исчезли. С каждой секундой я всё дальше и дальше от родного дома, все больше вещей отдаляет меня от Пита, пекарни, родного леса… Чувство того, что я еду на поезде, до сих пор не покидает меня, хотя мы и сошли несколько часов назад. - Да, я первый год, - подтверждает он мои слова. – Думаешь, что мне, как новичку, подкинули Двенадцатый? Не думай об этом. Мы с напарницей сами выбрали ваш Дистрикт. - Любите цеплять побрякушки на шахтерские робы? – не удерживаюсь от колкости я. - Скорее уж люблю сжигать то, что давно вышло из моды. Как ты относишься к огню, Китнисс? Мои глаза-блюдца вызывают у него улыбку. * * * До сих пор не могу прийти в себя после нашего триумфа. Крики толпы по-прежнему раздаются в ушах, а перед глазами лёгкая дымка от возбуждения, растекающегося по телу. Языки пламени, не обжигающие, но ласкающие мою спину. Яркий свет фонарей, бьющий в глаза. Бесконечный путь, выложенный улыбками и восхищением. Это не моё. Наши соединённые, взмывшие вверх руки. Слишком сильные пожатия, грозящие сломать мне пальцы. - Спасибо, что держала меня, - неловко улыбаясь, говорит Брайан. Я удивлённо отхожу, растирая затекшие пальцы, чтобы вернуть им чувствительность. – Я бы свалился с этой штуковины, если бы не ты. Он легко целует меня в щеку и отходит. Мне определённо нужно разобраться с этим. Во время ужина все наперебой поздравляют нас с успехом, Цинну и Порцию – с дебютом. Они и вправду молодцы: из вечных аутсайдеров мы выбились в фавориты, как уверенно заявил на повторе Парада трибутов Клавдий Темплсмит – один из ведущих. - Вы просто умнички! – чуть не всхлипывает расчувствовавшая Эффи. Хеймитч ободрительно похлопывает её по плечу. Я выразительно смотрю на бутылку, стоящую около него. Он ловит мой взгляд и намеренно подливает себе вина. Я щурюсь. - А кто подал идею держаться за руки? – интересуется Хеймитч. Я улыбаюсь своему стилисту. Цинна вытирает салфеткой рот и подаёт голос. - Моя. Это похоже на некий бунт, не находите? - Бунт? – вскидываю брови я, крайне далёкая от всех и вся. – Теперь ясно… И впрямь! Наши дружески скреплённые руки выделили нас не меньше, чем пылающие благодаря мастерству Цинны и Порции костюмы. Все трибуты стояли по одному, выказывая тем, что они уже соперники, а мы… Да уж, парочка трибутов из Двенадцатого удивила в этом году всех! - Цинна, можно тебя на минуточку? – дрожащим голосом спрашиваю я. - Конечно, - улыбается он. – Прошу нас простить, - говорит он, выбираясь из-за стола. Брайан провожает нас растерянным взглядом. - В чём дело? – дружелюбно интересуется Цинна. У меня трясутся руки. - Цинна, я могу позвонить отсюда? – умоляю я. Ещё чуть-чуть – и я взорвусь озером слез. Он колеблется, закусывая губы. Я тяжело дышу, ожидая его вердикт. - Тебе не показывали крышу? Крышу? Да моя собственная сейчас поедет! Справившись с волнением, я качаю головой. Он округляет глаза и, взяв меня за локоть, куда-то ведёт. Я покорно следую за ним, задумавшим что-то. Мы поднимаемся по узкой лестнице, а потом… Свежие потоки ветра кусают лицо, туловище, ноги, руки. Я автоматически обхватываю себя руками, стараясь скрыться от холода. - У нас есть пять минут, - говорит он и протягивает мне черную узкую конструкцию… Телефон! - Бог ты мой… Спасибо, Цинна! – выдыхаю я и быстро обнимаю его, одной рукой набирая знакомые с детства цифры – номер пекарни. Гудки на том конце провода заставляют меня нервно вцепиться в перила. Я отбиваю ритм ногтями, кусаю губы и теряю дар речи, когда слышу уставший родной голос: - Алло? Сглатываю и молчу. Пытаюсь вспомнить, как научиться говорить. - Алло, я слушаю, - устало говорит Пит. Так и представляю, как он стоит, облокотившись на стол, устало трет глаза, чуть не валится от усталости… До боли родной образ вызывает нервный всхлип. - Сколько ты не спал? – дрожащим голосом спрашиваю я. – Судя по голосу – не меньше двух дней. - Китнисс?! – полуобморочным голосом интересуется он. Я нервно смеюсь. - Не ожидал, да? – дрожащими губами выговариваю я. – Как ты? Я скучаю… Отчетливо слышу, как приземляется на пол какая-то кастрюля. Сейчас около десяти… Он делает заготовки? - Готовишь? Что из-за меня пропало? – спрашиваю я. По щеке ползет слезинка. Цинна тактично отходит в сторону. Я провожу ладонью по плечу и моргаю. По щеке ползет вторая, третья слезинка… Я не вытираю. Вся моя стойкость сейчас рассыпалась пылью. - Ерунда, - сдавленно шепчет Пит. – Господи, Китнисс… Но как? - Мой стилист очень отзывчивый человек, - пожимаю плечами я. Слезы капают с подбородка на грудь. – У нас всего пять минут. И я должна буду вернуться, - оглядываюсь на Цинну, и он показывает четыре пальца. - Кажется, будто можешь обсудить все на свете, а тем для разговора нет, - усмехается Пит. - Как ты? – спрашиваю я, закусывая губу. - Как я? Это не я отправился на Игры. - На смерть, - поправляю я. - Помни, что ты мне обещала, - напоминает он. - Пит, - начинаю я, но он не даёт мне договорить. - Ты обещала мне, Китнисс. Ты обещала, что вернёшься ко мне, - произносит Пит. Кровавая рана на моём сердце медленно расползается, нитки, скреплявшие её, рвутся, кровь вытекает, и я понимаю, что ещё немного – и я разрыдаюсь. Тепло и холод. Бархат и камень. Горячо от осознания того, что он просит меня вернуться к нему. Ужасно холодно от мыслей, что я вернусь к нему… но в деревянном гробу. - Ты же понимаешь, что у меня нет шансов, Пит, - тихо говорю я, поднимая глаза. – Просто мне нужно услышать твой голос. Я начинаю меняться уже, понимаешь? - Ты никогда не изменишься, Китнисс, - с лаской говорит он. - А даже если и изменишься, то не изменится моё отношение к тебе. Я знаю, что небо голубое, вода мокрая, а зима холодная. Но также я знаю, что принадлежу тебе. А ты – мне. Этого не изменить, Китнисс. Жаль, что я так поздно это понял. Цинна показывает один палец, и понимаю, что пора закругляться. - Прощай, - шепчу я. Всхлипываю. Зажимаю рот рукой. - Ты обещала, Китнисс! – кричит он в трубку, но я сбрасываю звонок, отдавая Цинне телефон. Он подходит, и я передаю ему хитрую вещицу. - Это был твой парень? – спрашивает стилист. Я качаю головой, поднимая лицо вверх и позволяя ветерку охлаждать мои пылающие щёки. - По закону – опекун. Цинна, это нормально – влюбиться в своего опекуна? Теперь его очередь удивляться.