Со вкусом морника

Неловко зажав в руках зеркало размером с две мои ладони, Китнисс увлеченно рассматривает что-то у себя на носу, недовольно морщась и поминутно вздыхая. - Привет, Косичка, - я хлопаю ее по спине, на что девочка и ухом не ведет. – Что делаешь? - Папа сказал, что я красавица, - недовольно сообщает она. - И что такое? – не понимаю я. Обычно все мои знакомые девчонки потихоньку таскали мамины бусы, если таковые находились, конечно, а потом до самого вечера терлись неподалеку от пекарни – так уж сложилось, что именно туда прибегало большинство моих ровесников, да и ребят чуть постарше. Центр Двенадцатого Дистрикта, как-никак. - Смотри, - тяжело вздыхает она. Она бережно кладет зеркало на подоконник и поворачивается, приближая свое маленькое, симпатичное личико ко мне. Ее пальцы почему-то в саже, и она старательно показывает мне что-то у себя на носу, но я не вижу ничего эдакого. И лишь когда она убирает руки, то до меня доходит – веснушки! - Видишь эти пятнышки? – чуть не плача от обиды спрашивает девочка, раздраженно отбрасывая одну из тяжелых темных кос. – Разве у красавиц могут быть такие? - А почему нет? - Моя мама – вот действительно красавица, не то, что я. У нее точно нет таких пятнышек на носу, - капризно надувается она. - Они называются веснушками, - поправляю я, присаживаясь рядом с ней. – А мой папа говорит, что если есть на лице веснушки, то значит, что солнце тебя поцеловало. - Солнце? – с недоверием протягивает Китнисс, снова хватаясь за зеркало и подозрительно рассматривая в нем свое лицо. – Но ведь у красавиц не может быть веснушек, правда? - Октавий, поправь ему повязку. Трил, где освещение?! Мне что, одному это надо?!! Меня так и подмывает ответить, что да, но, как все хорошие мальчики, я держу рот на замке до нужного времени. Очередной поток бессмыслицы выучен и отрепетирован, мои волосы приведены в идеальный, по мнению стилистов, порядок, полголовы занимает бутафорская повязка – якобы пострадало мое лицо в одном из боев, до которых меня не допускают. Мой поводок слишком короток для этого: Койн должна контролировать каждый мой вздох, а как иначе? Видимо, в ее понимании мы с Китнисс два сапога пара: неизвестно что выкинем в следующий миг. И постановочные съемки – идеальный вариант для Койн. Впрочем, я с ней в чем-то согласен: неизвестно как на мне отразится свежий воздух, которого я не получал уже добрых две недели. Мой поводок, натягивавшийся с каждым днём все туже, грозится порваться в любую секунду. - Мотор, камера… Пит! На что ты уставился?! – визжит оператор, потрясая тонкой ручкой. – Я с кем работаю?! - Потише, приятель, - зеленый Хеймитч хватается за голову и осторожно потирает виски. Видимо, Кларк-таки договорился со знакомой медсестрой, потому что сам братишка выглядит не лучше: глаза опухли, а сам он, в отличие от Хеймитча, покраснел. – Пересмешник не просто так занимает место рядом с Сойкой. Имей уважение. - Сойка, дорогой мой друг, в отключке, - он выплевывает это в надежде задеть Хеймитча, но желание поставить выскочку на место грозной тучей собирается именно над моей головой. – Поэтому пускай будет так добр и не отвлекается на съемочной площадке. - Вот именно – на съемочной площадке, - комментирую я, становясь именно так, как и говорило мне это чудо природы. – Отправили бы меня не бездельничать, а помогать, было бы лучше. - Молча-а-ать! – верещит он, гневно потрясая в воздухе тщедушным кулачком. Я едва скрываю раздражение, пытаясь сохранить суровое выражение лица - словно это действительно возможно. Но, с другой стороны, я всегда хорошо умел лгать, как себе, так и другим. Все мы кого-то потеряли. Война не пощадила никого. Она как пожар: вспыхнувшая искра зажгла фитиль на динамите – грянул взрыв. Взрыв – это лишь начало того конца, которому суждено было случиться несколько лет назад. Но за что мы сражаемся? Порой мне и самому это невдомек. - Мотор, камера, начали! - Меня зовут Пит Мелларк. Я участник 75-ых Голодных Игр и жених Китнисс Эвердин, Сойки-Пересмешницы. Травма, полученная в результате… Выдохнув, я опускаю голову. Бутафорская повязка чуть спадает, и я поправляю ее одной рукой. Не хочу смотреть на багровое лицо режиссера этой бутафории, не хочу слушать его вопли. Хочу выбежать отсюда и сбежать куда-нибудь. Хочу стать действительно полезным, а не временной заменой кому-то, пусть этот кто-то – моя собственная невеста. - Мне нужна минута, - кажется, Гейл отирался где-то неподалеку… - Ни слова, приятель, - слышу я тихое предупреждение Хеймитча. Скинув с головы бинты, я устремляюсь к выходу из павильона. По пути схватив за локоть Гейла, усмехающегося в кулак, проверяю коридор на наличие кого-нибудь и, не заметив ничего подозрительного, останавливаюсь, упираясь лбом в стену. - Я знаю, что вы вылетаете в Третий, так что даже не вздумай отпираться. Когда у вас следующий вылет? – адреналин в крови подскакивает – мне хочется действовать. - Что ты задумал? - А ты как думаешь? Меня скоро тошнить будет этой косметикой, которой мне боевые раны рисуют, - говорю я и с отвращением провожу пальцем под глазом, размазывая то, что мне так долго рисовали сегодня утром. - Это о-о-очень плохая, плохая идея, Мелларк. - Ты не ответил на вопрос. - Пит, это секретная информация, - словно маленькому, втолковывает мне он. - Пожалуйста, не заставляй меня выбивать её, - я практически умоляю его. Он колеблется – я вижу, как двигаются его скулы. - Извини. Мне и самому сообщат только за полчаса до вылета. Он уходит, оставляя меня наедине с бетонной стеной и желанием размозжить себе череп. Единственное, что сдерживает – тонкая ладонь на моем предплечье. Что за… - Он солгал. Их планолёт вылетает завтра без пятнадцати двенадцать, с шестой посадочной платформы. Советую добраться туда заранее. - Ты Дьявол? – усмехаюсь я, восхищенно оглядывая мисс Мейсон. Она легкомысленно пожимает плечами. – Откуда информация? - У меня есть влиятельные и знающие множество интересных вещей друзья, Мелларк. И… я знаю, что такое постоянно находиться под прицелом камер, - чуть подумав, заявляет она. - Постой. Если я собираюсь отправиться, то кто будет следить за Китнисс? – свожу я брови. – Койн ясно дала понять, что я должен сидеть у нее на привязи, если хочу, чтобы с ней все было в порядке. - Я не думаю, что она настолько глупа, чтобы убивать символ и лицо революции. У каждого восстания есть лицо и есть мученик. Да и врачи ей этого не позволят. Приказать им она-то может, конечно, но это создаст плохой прецендент, а если Койн хочет достичь своих целей, ей понадобиться как минимум поддержка вас обоих – и твоя, и Китнисс, когда птичка выпорхнет из комы. А пока Хеймитча попроси новости тебе пересылать. Или Кларка - информаторов у тебя хватает. Ладно, мне пора. * * * - Питти, дружочек мой! Громкий голос Эда – это то, к чему я никогда не привыкну. - Привет, Эд. Как дела? - Смотря что тебя интересует, красавчик, - игриво улыбается Лиз, забрасывая ногу на ногу. – Слышала, ты собираешься в поход? Меня возьмешь? Вопросительно выгнув бровь, я автоматически поворачиваюсь, чтоб проверить лабораторию на наличие лишних ушей, но здесь, похоже, только мы трое. - У тебя суперслух или весь мой вид выражает то, насколько я хочу свалить из подземелья? – усмехаюсь я. - Просто вы, наземные, слишком уж привыкли к солнышку, - поясняет гений. – Вам только дай возможность выбраться на поверхность – вы её и используете. - Разве вы не такие? Помнишь о боевой сковородке, дядя? – я выделяю голосом последнее слово, и на губах Элизабет мелькает улыбка. Эд показывает мне язык и отворачивается от нас, снова погружаясь в свой виртуальный мир. – Но вы так и не ответили на вопрос, ни один из вас. - Знаешь, Пит, когда ты отвечаешь за безопасность сети Тринадцатого Дистрикта, то невольно станешь свидетелем множества вещей, не предназначенных для твоих глаз. Ты знал, что весь Тринадцатый напичкан камерами? Пару раз нажав на какие-то клавиши, Эд подъезжает на своём кресле, открывая мне обзор на монитор, испещренный мириардом крохотных квадратиков. Сначала я не понимаю в чём дело, но потом, когда я приглядываюсь, то ритм моего сердца на секунду замедляется. - Господи… - Можно просто Эд. - И звук, видимо, тоже есть? – прищуриваюсь я. - Обижаешь. Снова подъехав, он кликает на один из квадратиков – что-то белое – и на экране появляется картинка. Но на этот раз она сопровождается звуком. Изображение, конечно, не высшего качества, однако камера, стоящая, предполагаю, в углу, открывает вид на всю палату. Ровное гудение мониторов, тихий гул кондиционера и слабый шелест перелистываемых страниц. Я с закрытыми глазами могу назвать место, которое вывел на экран Эд. Палата Китнисс. И почему-то там сейчас находится Джоанна. Со скукой перелистывая страницы какой-то книги, темноволосая девушка с отвращением кривится, глядя на очередное изображение. - И что только люди хорошего видят в профессии врача? Это же просто отвратительно: все эти кости, кишки, мышцы, ткани… Бе-е-е. Оглянувшись на неподвижную соседку, она мельком смотрит на мониторы подключенных к ней приборов. Длинные темные волосы смотрятся странно на фоне болезненно бледного лица, которое незваная гостья привыкла, наверное, видеть живым и смуглым. - Ты отвратительно выглядишь. Твой принц, конечно, сказал бы, что все в порядке, ты красотка и все дела, но я не он, верно? Мне врать незачем. Эх… Не повезло тебе, девочка, конечно. Тебе не скучно вот так валяться? Лично я скоро повешусь от скучищи в этом подземелье. Ни шагу назад, ни шагу на месте – Койн любой вдох контролирует: ни вдохнуть, ни выдохнуть без ее ведома. А знаешь, кому хуже всего? Твоему женишку. Он выполняет твои функции, поэтому лучше бы тебе поскорее выбираться ему на помощь, дорогуша. Чувствую, все эти съемки скоро его убьют, потому что его тоже не выпускают на поверхность. Он в отчаянии. Его к тебе больше не пускают, на поверхность тоже, поэтому я вижу, как он пищит – уж очень хочется на солнышко. И его за это винить ну никак нельзя, понимаешь? Ровно пищащие датчики взбрыкивают, после чего их равномерная песенка снова течёт по палате. Но меня это уже не волнует – вылетев из лаборатории, я готов бежать к больничному отделению. Эд пытается что-то сказать, но все мои мысли уже там, в палате. - Это могла быть просто случайность. Или перезагрузка приборов, - тревожно замечает Лиз. – Не торопись надеяться. - Понравилось про принца своего слушать? – Джоанна как хищница вцепилась пальцами в бортики больничной койки. – Хочешь узнать, что он собирается сделать? Если попытаешься еще раз выползти из своей комы, то расскажу. Напряженно глядя на безвольное тело, она упрямо сжимает губы и кладёт одну из бледных рук молчаливой собеседницы на белое одеяло. Прикладывает пальцы к тонкому запястью, убеждается в наличии пульса. Лиз убирает ладонь с моего плеча, убедившись в том, что я не собираюсь никуда бежать. - Не хочешь? Как хочешь. Только вот не факт, что ты его опять увидишь, Китнисс. Сегодня ночью он проберется на планолёт, который отправляется в Третий, в самый эпицентр событий. Ты знала, что именно в этом Дистрикте сейчас погибает большинство бойцов? – Эд оглядывается на меня. - Наши сорвиголовы – это я про Тринадцатый - решили напасть на местный капитолийский узел связи, чтобы обезвредить его и немного подпортить настроение дяде Сноу. Но знаешь, что действительно повергнет его в ярость? Твоя живая мордашка. Поэтому выкарабкивайся и спасай жениха от необдуманных поступков, девочка. А заодно и занимай свое законное место – восстание требует свое лицо. А мученику дай передохнуть и не дай сдохнуть. Ладно, засиделась я у тебя. Мне еще поспать хочется, так что пока, дорогуша. Усмехаясь, она замечает дернувшиеся пальцы девушки. Джоанна щелкает языком и смотрит на неподвижное прежде лицо. - А это уже не случайность, - хлопнув Эда, я покидаю лабораторию. - Я еще вернусь. А у тебя еще есть шанс спасти его, Китнисс. Ведь мы обе понимаем, что он поедет в Третий не ради помощи бойцовскому подразделению. Конечно, помощь в войне будет у него в списке целей, но самая первая и главная – отвлечься от мыслей о том, что ты не вернешься. А он думает об этом, думает, не переставая, птичка. Я его вижу, а ты нет. Я делаю выводы и делюсь ими с тобой - хрен знает зачем. Просто нам, девочкам, проще держаться вместе, не думаешь? Мои шаги рассекают пустынную тишину коридора. Слишком темно – уже двенадцатый час. По-хорошему, меня отсюда должен выставить дежурный врач, да ещё и в такое время, но мне везёт – никого нет. Быстренько выглянув в коридор, Мейсон тотчас же скрывается за дверью палаты, высмотрев то, что хотела – меня. - Пит? Что ты здесь делаешь? – сонно потирает покрасневшие глаза Хеймитч. – Да еще и в такое время. Ты чего не спишь? Тебе не на съёмки завтра? - Гораздо более интересно то, почему здесь ты, - на бегу отвечаю я. – Да еще в такое время, - мужчина прислоняется к стене, после чего до меня доходит, что с ним. – Ты пьян. - Я тебя умоляю, - кривится он. – Сто грамм – это не пьян. Это даже не опохмелился. Закатив глаза, я как можно тише захожу в палату, останавливаясь в дверях. Сзади Хеймитч кладёт мне руку на плечо, и я продвигаюсь вперёд, давая место и ему. - Привет, - негромко произношу я, и Джоанна, застигнутая врасплох, вздрагивает. - А вот и он, Птичка, лёгок на помине, - усмехается она. - Кажется, она приходит в норму, - нервно кусает губы она. - Возможно, - говорю я, стоя у двери. Хеймитч осматривает коридор на наличие кого-либо и заходит к нам. - Ммм… Тихий звук заставляет нас всех замолчать и перестать даже дышать. В виски настойчиво барабанит надежда, и я подхожу ближе к кровати Китнисс, краем уха слыша участившееся сердцебиение. Мы замечаем изменение в приборах одновременно: - Китнисс? – тихо спрашивает Джоанна. - Солнышко? – недоверчиво смотрит Хеймитч. - Косичка? – неуверенно зову я. Резкий, судорожный вздох пугает до чертиков, и невидимая рука словно швыряет меня к ней. Всего секунду спустя испуганные, полные страха и слёз глаза смотрят в сосредоточенные Седьмой. - С возвращением, Птичка. Ты как раз вовремя, - ухмыляется ментор. На бледной коже проступил чуть заметный румянец – и я не удерживаюсь. Сжав тонкое запястье, другой рукой я касаюсь ее прохладной щеки. В складках больничной наволочки тонет слезинка. - Не плачь, Косичка, - ласково шепчу я, улыбаясь сквозь выступившие на глазах слезы. – Ты такая бледная, что у тебя даже веснушек нет. Теперь поверишь, что ты красавица? Я успеваю вытереть её слезу до того, как она осядет на ткани снова. * * * Известие о том, что моя девочка очнулась, переполошило всех. Благородно дав мне с ней наедине минут двадцать, Джоанна привела дежурного врача, который вытолкал всех взашей и тотчас же, выпучив глаза, он начал что-то записывать в планшет, лежащий, как оказалось, в первом ящике ее прикроватной тумбочки. Отказавшись отходить от окна в ее палату, я держался как можно ближе к ней, моей вновь проснувшейся надежде на лучшее. Хеймитч пытался увести меня, но, Богом клянусь, было куда как проще сдвинуть гору, чем меня. Было около четырех часов утра, когда по коридору царской походкой прошествовала президент Тринадцатого собственной персоной. Дверь, приоткрывшаяся на пару минут, выпустила дежурного врача, у которого, стоило ему выйти на коридор, началось словесное извержение. -… она не только пришла в себя, она плакала, что-то расстроило ее, и я честно не понимаю, в чем дело. Но не волнуйтесь, наверное, она просто напугана. Она ведь столько времени провела, находясь в состоянии подвешенности. Боже, мы столько дней пытались помочь ей вернуться, но она ни в какую… Я думал, что это одна из дурацких шуточек мисс Мейсон, однако… - Я поняла, - подняла руку мисс Койн, прерывая его речь. – Как скоро она сможет приступить к своим обязанностям? - Президент Койн! – возмутился врач. – Ее организм только что пережил такое потрясение, что даже представить страшно, а вы можете только говорить о том, когда вы вновь подвергнете несчастную риску?! Да будет чудом, если она заговорит в ближайшие пару дней, а насчет ходить я даже заикаться не хочу! В вас есть хоть капля сострадания? Девушка всего пару часов, как вышла из комы! Нужно было отдать должное этому врачу: не побоявшись противостоять столь могущественной особе, он первым делом беспокоился о состоянии Китнисс. По его словам, стабильно тяжелое состояние не сулило легких дней моей девочке – боль, лекарства, постоянные обследования… Картинки этого заполнили мою голову, и почему-то захотелось сжать руку Китнисс. У нее хватит сил на многое, в этом я не сомневался, но быть не в состоянии помочь ей (опять!) становилось тяжелее и тяжелее. Поэтому вжавшись в стену, я снова прислушался. - Не забывайтесь, мистер Кравт, - холодно заметила женщина. – Вы делаете свое дело, а я свое. Экспериментальная сыворотка, на которую вы потратили столько времени, готова? Хотела бы убедиться, что средства, вложенные в её разработку, потрачены не впустую. - У нас есть лишь опытный образец, - недовольно поджал он губы. – Это поможет лишь немного ускорить ее выздоровление, однако по… - Вот и отлично. Сегодня или завтра, когда ее организм будет готов, вводите. Нам нужна она, - и резко повернувшись на каблуках, она оставила нас с врачом поднимать с пола челюсти. Неодобрительно цокнув языком, доктор перелистывает страницы планшета. Дождавшись, пока шаги Койн пропадут, я осторожно выбираюсь из своего укрытия. - Мистер Мелларк? Вас не должно здесь быть, – замечание мистера Кравта звучит устало и слегка испуганно. - Чем опасно использование этой сыворотки? – не в бровь, а в глаз. Врач вздрагивает от моего тона. Он даже не спрашивает, откуда я знаю об исследованиях и экспериментах – что-то в моём лице останавливает его. - Для меня или для мисс Эвердин? – невесело спрашивает он. Я прищуриваюсь, он вздыхает и проводит платком, вытащенном из кармана, по лбу. – Если сыворотка подействует, то мисс Китнисс через восемнадцать часов сможет передвигаться самостоятельно, говорить и, в лучшем случае через сутки, она приступит к своим прямым обязанностям. - Разве это не хорошо? – не понимаю я. – Она сможет вернуться к нормальной жизни, восстановится… - Теоретически, - осторожно вставляет врач. - Теоретически? - Побочные эффекты никто не отменял. Порой мне кажется, что если бы мне позволяли подниматься всякий раз, когда я говорю «побочные эффекты», то мне пришлось купить бы дом на поверхности, потому что я бы оттуда вылез нескоро. Понимаете, мистер Мелларк, кома – это серьёзное испытание для организма. Выход из комы – это стресс, а вот это лекарство… Вообще-то это как катализатор для работы мозга, всех систем организма и так далее. Но как каждому катализатору, ему нужен реактив, в данном случае, это тело мисс Эвердин. Энергия не может возникнуть из ниоткуда, и деться в никуда она тоже не может. - Вы хотите прочесть мне весь школьный курс биологии и физики в этом коридоре?Можете объяснить короче? - Я клоню к тому, что для того, чтобы действовать, этот препарат должен откуда-то черпать энергию. А поскольку его реактив – это тело вашей девушки, ослабленное комой, то не факт, что это не приведёт к чему-то гораздо более страшному. - Например…? – спрашиваю я, не уверенный в том, что хочу услышать его ответ. - Возможно, энергии в её теле окажется непростительно мало, что может ухудшить её состояние до критического. Иными словами, если организм Кит окажется слишком слабым, то этот препарат убьёт её. - И президент Койн согласна рискнуть? – спрашиваю я, поражаясь холодной расчётливости этой женщины. – Я знаю, что Китнисс нужна ей, но неужели она не может выждать ещё несколько дней? Возможно, ей стало бы лучше, и после этого использование препарата стало бы менее рискованным, разве нет? - Так выглядит умозаключение взрослого, умного человека, мистер Мелларк, а президент Койн – это лидер повстанческого дистрикта, который соскучился по действию и которому надоело пользоваться вами как заменителем вашей невесты. Думаю, я не ошибусь, если скажу, что вы и сами понимаете разницу между позицией вашей невесты и вашей. - То есть, я как овощ, а Койн хочет мяса? – усмехаюсь я, ни в коем случае не обиженный. Врач, немного удивленный, кивает и, не выдержав, начинает смеяться. - Верно подмечено, мистер Мелларк! - Называйте меня Пит. * * * POV Китнисс Первая вещь, приходящая мне на ум – это белые хлопья майского снега. Мне было лет пять, когда отец впервые начал брать меня с собой в лес и показывать здешние красоты, знакомя с лесом и его обитателями. И когда впервые в лесу я заметила нечто белое и легкое, летящее в воздухе и оседающее на земле, то громко, вспугнув птиц на ближайшем дереве, воскликнула: - Папа, снег пошёл! Отец, возившийся с очередной ловушкой, вздрогнул, но повернулся ко мне и засмеялся, глядя на моё восторженное, воодушевленное выражение лица. - Это не снег, Китнисс. Сейчас ведь конец весны, какой снег? – по-доброму улыбнулся он и, установив ловушку, подошёл ко мне, ловя своей большой тёплой ладонью воздушную пушинку, курсировавшую в воздухе. – Это тополиный пух. Видишь, вон там растёт тополь, и в такое время года начинает появляться тополиный пух… - Нет, - упрямо топаю ногой я, - это майский снег. Отец смеётся. Я вспоминаю этот день, потому что он был таким же белым, как и моё сознание сейчас. Невыносимо, ярко, сверкающе белым и ослепительным, но тогда – от солнца. Сейчас же… Я просто не различаю цвета, слившиеся в невообразимо яркое множество, а позже – сменившиеся одним-единственным, ослепляющим белым.

I am colorblind Я не различаю цвета

Раньше я не думала, что смогу устать от долгого созерцания какого-либо цвета. Однако после пары дней пребывания в абсолютно белом… назовём это пространством, я поняла, что дико ошибалась. Состояние вечной подвешенности – ты не то мертва, не то жива – не самое приятное, что мне доводилось испытывать. Прохладные прикосновения смерти – мы с ней давно подружились, - тёплые руки людей, которые касались меня и которых касалась я… - Китнисс, пожалуйста, вернись… Принято считать, что люди в коме всё слышат и понимают, но не в состоянии ответить. Они словно под стеклянным колпаком – и способны только беспомощно колотить равнодушную стену кулаками. Не знаю, быть может, у кого-то и было стекло – у меня не было ничего. И это было по-настоящему страшно. Стекло-то хоть можно разбить. - Китнисс… Слышала голос неизвестного, шла на него, но безрезультатно – оказывалась всегда в одном и том же месте. Или в другом – кто ж поймёт?! - Эвердин, ты должна очнуться. Единственным развлечением и пыткой в моей белой тюрьме были голоса. Когда-то давно я прочла про древнюю китайскую пытку водой – у меня было что-то похожее, но падали на мою макушку не капли воды – слова и звуки: сыпались – и прекращались. - Она нам нужна в качестве символа. В мальчишке энергии хватит, конечно, и на десятерых, но все равно не то – он почти исчерпал свой нервный запас. Если она не очнётся в ближайшее время, это может закончиться плохо для них обоих. У него в конце концов сдадут нервы, а аппараты однажды дадут сбой. Нам нужна она. - Мы делаем всё необходимое. Вот уж не знаю, что необходимого они делали, но это явно не помогало мне выбраться из наркотического белого плена. В первые дни голоса говорили о количестве лекарств, которые меня не убьют, но дадут возможность организму потихонечку восстанавливаться после неудачного падения. Неудачное падение – ага, как же! Благодаря разговорам я поняла, что когда Эд спустил нас с Арены (в прямом смысле), я неудачно приземлилась и что-то себе повредила в итоге чего и получилось это мерзкое состояние. Кома – мне не нужны были голоса, чтобы понять, что это такое – и так было ясно. - Китнисс, пожалуйста, пострайся… Моё сердце, расшатанное и больное, прыгает вниз и разбивается на тысячи осколков от этого голоса. Его я узнала бы среди тысяч других – и от этого ещё острее осознавался тот простой факт, что я не в состоянии исполнить его простую, на первый взгляд, просьбу. Пожалуй, это место было пострашнее смерти – с этой леди мы хотя бы уже успели подружиться.

I am colorblind Я не различаю цвета, Coffee black and egg white Чёрная, как кофе, и белая, как яйцо, Pull me out from inside Вытащи меня наружу изнутри

Порой мне казалось, что я стала частью этой белой комнаты. Порой, в минуты особо чёрного отчаяния, я переставала различать собственные очертания – словно бесплотный призрак, я скиталась по неизвестности, отчаянно надеясь и мечтая о том, чтобы выбраться отсюда. - И что только люди хорошего видят в профессии врача? Это же просто отвратительно: все эти кости, кишки, мышцы, ткани… Бе-е-е. Зачастую я не знала голосов моих посетителей – различала лишь мужчина это или женщина, но этот голос, за исключением Хеймитча и Пита, был единственным, который я узнала. - Ты отвратительно выглядишь. Конечно, кто как не Джоанна Мейсон скажет мне со всей честностью, насколько плохо я выгляжу? - Твой принц, конечно, сказал бы, что все в порядке, ты красотка и все дела, но я не он, верно? Мне врать незачем. Эх… Не повезло тебе, девочка, конечно. Тебе не скучно вот так валяться? Лично я скоро повешусь от скучищи в этом подземелье. Ни шагу назад, ни шагу на месте – Койн любой вдох контролирует: ни вдохнуть, ни выдохнуть без ее ведома. Ты, по крайней мере, можешь самостоятельно дышать. Моё дыхание, насколько я поняла, контролируется днём и ночью. - А знаешь, кому хуже всего? Твоему женишку. Он выполняет твои функции, поэтому лучше бы тебе поскорее выбираться ему на помощь, дорогуша. Чувствую, все эти съемки скоро его убьют, потому что его тоже не выпускают на поверхность. Он в отчаянии. Его к тебе больше не пускают, на поверхность тоже, поэтому я вижу, как он пищит – уж очень хочется на солнышко. И его за это винить ну никак нельзя, понимаешь? Солнышко… Моё сердце, равномерно бьющееся в груди, взбрыкивает, и душная белизна пронизывается золотистым лучом воспоминаний. - Понравилось про принца своего слушать? Хочешь узнать, что он собирается сделать? Если попытаешься еще раз выползти из своей комы, то расскажу. В этот момент я практически её обожаю. С каждым её словом золотой поток, в котором я с радостью тону, становится шире. Отрезанная от реальности, я погружаюсь в новое знание – ведь никому раньше и в голову не пришло рассказать мне то, что я пропускаю. - Не хочешь? Как хочешь. А в этот миг мне хочется закричать. - Только вот не факт, что ты его опять увидишь, Китнисс. Сегодня ночью он проберется на планолёт, который отправляется в Третий, в самый эпицентр событий. Ты знала, что именно в этом Дистрикте сейчас погибает большинство бойцов? Это же самоубийство чистой воды. Золотой поток становится чёрным – теперь я погружаюсь в дёготь. Пожалуйста, только не замолкай, пожалуйста, расскажи мне, что он задумал, пожалуйста, останови его – мои губы словно мантру шепчут эти слова. Захлёбываясь в отчаянии, я пытаюсь дотянуться до звука её голоса – тщетно. - Наши сорвиголовы – это я про Тринадцатый - решили напасть на местный капитолийский узел связи, чтобы обезвредить его и немного подпортить настроение дяде Сноу. Но знаешь, что действительно повергнет его в ярость? Твоя живая мордашка. Поэтому выкарабкивайся и спасай жениха от необдуманных поступков, девочка. А заодно и занимай свое законное место – восстание требует свое лицо. А мученику дай передохнуть и не дай сдохнуть. Пожалуйста, пожалуйста, спаси его! - Ладно, засиделась я у тебя. Мне еще поспать хочется, так что пока, дорогуша. Бессильно крича, я полными слёз глазами смотрю на яркий полукруг, снова ставший золотым. Я не смогу дотянуться. Я не смогу прийти в себя. Я не смогу его спасти – каждый раз что-нибудь да будет впереди меня. Моё ли собственное тело, Президент Тринадцатого, Сноу – порой вся Вселенная просто ставит крест на моих попытках спасти его. Давясь от презрения к себе, я укладываюсь на пол и широко раскрытыми глазами смотрю на золото. Мои веки даже не трепещут, моё лицо неподвижно – признав бессмысленными попытки спастись, я успокаиваюсь. Пит уже практически на полпути к смерти, я практически рядом с ним – так зачем же мне возвращаться? - Я еще вернусь. А у тебя еще есть шанс спасти его, Китнисс. Ведь мы обе понимаем, что он поедет в Третий не ради помощи бойцовскому подразделению. Конечно, помощь в войне будет у него в списке целей, но самая первая и главная – отвлечься от мыслей о том, что ты не вернешься. А он думает об этом, думает, не переставая, птичка. Я его вижу, а ты нет. Я делаю выводы и делюсь ими с тобой - хрен знает зачем. Просто нам, девочкам, проще держаться вместе, не думаешь? Голос Седьмой затихает в моём сознании. Золото, которое принесли её слова, выжигает мне радужку, и я даже немного рада этому факту. По сути, я готова к новому этапу. Осталось только погрузиться в него. С головой в неизвестность – это ведь так в нашем стиле… - Все нормально, птичка, принц на подходе. Он и твой ментор-пьяница. Не та ли это подружка Кларка ему дала отдушину? Ты знаешь про Кларка, Китнисс? Это восставший из мертвых брат твоего женишка. Не знаю, почему восставший из мертвых, но уверена, что это очень интересная история, которую ты обязана мне рассказать. Кларк? Он же умер, кажется… Золотистое сияние продолжает окутывать моё сознание – медленно, клеточку за клеточкой. Я словно куколка в золотистом воздушном коконе – только и жду, как бы стать бабочкой.

I am ready Я готова, I am ready Я готова, I am ready Я готова, I am... Я...

Первый вдох напоминает мне тот раз, когда я грохнулась с дерева на своих первых Играх. Воздух из лёгких куда-то исчез, приходилось порционно, кусочками глотать такой необходимый кислород… Но как же прекрасно было снова видеть цвета! Я отчётливо слышу запах стиранного белья – подозреваю, он исходит от подушки. Приятный такой запах, который напоминает мне о том прекрасном периоде, когда мы с Питом затевали генеральную уборку – вечер каждой пятницы. Бельё отправлялось в стирку, заменялось новым – чистым и свежим. А какое удовольствие было нырять лицом в чистые просторы подушки! - Привет, спящая красавица. Я смотрю в счастливые, но такие уставшие голубые глаза, и волна чего-то тёплого и домашнего приятным теплом касается щёк. Я пытаюсь улыбнуться, но даже малейшее проявление эмоций кажется неподъёмным. А от мысли, что мне придётся двигать руками и ногами отнимаются вышеназванные. - П-п-рив-вет.

Taffy stuck and tongue-tied Ириской прилипшую, лишившуюся дара речи, Stutter shook and uptight Заикающуюся и встревоженную, Pull me out from inside Вытащи меня наружу изнутри

Я разговариваю хуже ребёнка, которому едва-едва исполнился годик, и эта мысль наполняет меня праведным ужасом. Мне только зайца моего игрушечного не хватает в руке – чувство дежавю на цыпочках проникает в мою голову. Только тогда мне было шесть, а не восемнадцать. Наверное, это отражается на моём лице, и Пит, ласково коснувшийся губами моего лба, спешит успокоить: - Ты скоро придёшь в норму. Мистер Кравт - твой лечащий врач - разработал какую-то формулу, которая быстро поставит тебя на ноги, - сообщает он, и я вздыхаю, обрадованная хорошими новостями. Но внезапно краски смазываются – тёмные круги расплываются перед глазами, будто бы кто-то неизвестный бросил камень в мою реальность. Испуганно сжав пальцы – на автомате, неосознанно – я встречаю тёплую приятную преграду. - Н-не ух-хо..ди. Стыдно за свою речь, но я обязана его остановить. Раз уж я вышла из комы, то пусть даже думать не смеет о том, чтобы отправиться на верную смерть. - Я не уйду. А тебе нужно поспать. Чтобы лекарство подействовало, тебе нужно будет много, очень много сил. Зато, вполне возможно, когда ты в следующий раз проснёшься, ты уже сможешь двигаться. Двигаться? Да я слово толком сказать не могу… Но то, что за дело взялся Эд, меня только радует. Если и доверять кому-то в плане экспериментов, то ему. - Ты согласна? Меня хватает на слабый, едва заметный кивок. - Обб-бещ..ай м-мне. - Я буду здесь, когда ты проснёшься, даю слово. Это уже кое-что. Следующие несколько часов – что-то из области фантастики. Я чувствую себя еще даже более беспомощной, чем в белой комнате. Словно попала на непрекращающийся капитолийский карнавал – под конец этих сменяющих друг друга ярких, «вырви-глаз» картинок я уже начинаю мечтать о белом полотне перед глазами. Периодически я чувствую какие-то покалывания – словно отсидела ногу, а затем резко встала. Но это ощущение более долгое, более утомительное – под конец я засыпаю во сне, если можно это так назвать. Пит не обманул – пробудившись, я снова чувствую себя хозяйкой собственного тела. Пальцы больше не чужеродные комки костей и мяса, руки – не щупальца какого-то левого существа. Я снова я: целая и почти самостоятельная.

I am folded Я свёрнута, And unfolded И развёрнута, And unfolding И разворачиваюсь

Поочередно поднимая руки, я наблюдаю за игрой пальцев и краем глаза кошусь на спящего в кресле рядышком Пита. Странное дело: когда я его видела перед тем, как уснуть, его лицо было чистым, а сейчас у него трёхдневная, а может и больше, щетина. Но он не обманул – он здесь. - А, вот и вы, мисс Эвердин, - неприлично громко здоровается вошедший врач, и я бросаю на него злобный взгляд – он такой шумный, что Пит просыпается и сталкивается взглядом со мной. – А вас, мистер Мелларк, уже обыскались. На вашем месте я бы лошадкой мчался к высокому начальству. - Прямо так уж и обыскались? – недоверчиво спрашивает Пит, не отрывая глаз от моего лица. Я в свою очередь спешу улыбнуться, с радостью отмечая, что мышцы подчиняются. То ли Эд изобрёл машину времени и не дал мне впасть в кому, то ли лекарство моего лечащего врача – это восьмое чудо света, но чувствую себя я замечательно. - Это мягко говоря. К тому же, нам с мисс Китнисс многое предстоит обсудить. Как вы себя чувствуете? – внимательные серые глаза пристально оглядывают меня, завернутую в какую-то распашонку наподобие той, в которой я дважды стояла на крыше Центра Подготовки. – Выглядите гораздо лучше – вас можно отличить от простыней. Шутку понимает только он сам, поэтому смеётся тоже только он. Пит нехотя поднимается с кресла, но, вопреки всему, подходит ко мне, уже сидящей на больничной кушетке. - Я постараюсь вернуться как можно быстрее. - Можете не торопиться, - гудит врач. – Обследование будет долгим. Мисс Эвердин первая, на ком этот препарат так сработал. - Первая? – переспрашиваю я, не совсем понимая о чём речь. - Долгая история, - пожимает плечами врач и очень выразительно смотрит на Пита. – Вас звали, мистер Мелларк. - Минутку, - прошу я и, словив руку парня, с силой тяну его на себя. Ласково погладив пальцами колючий подбородок, я со всей возможной силой впиваюсь в его губы. Не знаю, кто в большем шоке – врач, Пит или все-таки я – но запах его тела успокаивает меня, и когда сильная, уверенная рука касается моей спины, я чувствую себя в полной безопасности. - Я скучала по тебе, - шепчу так, чтобы врач, притворяющийся предметом мебели, не услышал. - Люблю тебя, - шепчет он, грустно и нежно. - Мистер Мелларк! Нервы сдают, оказывается, и у врачей тоже. * * * К концу недели экзекуторы, которые почему-то называют себя врачами, переставали задавать одинаковые вопросы и издеваться над моим телом, выкачивая из него кровь и постоянно подключая меня к каким-то пищалкам. За эти дни я успела научиться засыпать и просыпаться с иголкой в вене, научилась не обращать внимания на постоянное жужжание каких-то приборов и датчиков, научилась не реагировать на шутки Одейра о капельничном ёжике – а это, я вам скажу, не так просто! Паломничество ко мне начиналось где-то с обеда – по крайней мере, я ориентировалась по второй порции безвкусной каши – специи мне пока не разрешали. Было невероятно трогательно смотреть в радостные, полные какого-то странного спокойствия глаза ментора, перебрасываться шуточками с Джоанной и видеть воскресшего из мёртвых Кларка – когда он впервые зашёл в мою палату, я чуть было не перепутала его с Питом, вошедшим следом. Дружно посмеявшись над моей реакцией на бывшего одноклассника, ребята наперебой начали рассказывать о том, что я пропустила. Не забыли они упомянуть и моей будущей роли – от этого желание есть пресную кашу как-то пропало. Странно было чувствовать себя хрустальной вазой – а скорее всего именно ею меня и представляли. Боясь лишний раз ко мне прикоснуться, они забрасывали меня шутками, а я нежилась в тёплых руках Пита – он старался каждую свободную минуту проводить здесь, хоть бывало и такое, что я выпихивала его чуть ли него силой за дверь, чтобы он нормально поспал в своей кровати, но ему было хоть бы хны. Так продолжалось три дня. А на четвертый пришла она. Переодетая в стандартную одежду, обязательную для всех в Тринадцатом Дистрикте, я сидела на кровати, ожидая медсестру и читая книгу, принесённую Лиз. - Мисс Эвердин? Меня зовут Альма Койн. Я с первого взгляда поняла, что меня посетила не просто женщина. Она олицетворяла собой Власть – именно так, с большой буквы, - потому что именно это слово первым приходило мне в голову, когда я смотрела в её серые, холодные, как стены Тринадцатого, глаза. - Я Президент Тринадцатого Дистрикта. Она попыталась улыбнуться, и я отложила книгу на тумбочку. Её безупречная причёска почему-то навела меня на мысль о прядках, непослушных и вьющихся, которые выбились из моей косы, хотя эту странную мысль можно было с легкостью отбросить: последнее, что её сейчас интересовало – это мои волосы. - Как вы себя чувствуете? - Вы хотите спросить о моем здоровье или все же мы сразу перейдем к делу, чтобы сэкономить моё и ваше время? – предлагаю я, не желая устраивать соревнование по лицемерию. Я прекрасно знаю, чего хочет она от меня, она знает, что хочет от меня – не вижу смысла рассусоливать. - Мне нравится ваш подход. Постараюсь быть краткой. Пока революционное движение, лицо которого – Вы, возглавляю я, но ещё не все дистрикты присоединились к нам. Благодаря экспериментальному лекарству, подействовавшему просто безупречно, вы сейчас в норме и врачи выписывают вас сегодня вечером. Завтра утром у вас первая съёмка для агит-ролика. Не в бровь, а в глаз. Меня так и подмывает спросить, почему же она, такая всемогущая, не объединит дистрикты под своим крылышком сама, но ответ она уже озвучила – я нужна ей. - Ваш жених выложился на все сто двадцать . Все, что зависело от него, он сделал. Теперь ваша очередь, мисс Эвердин, быть благодарной. - Я вас поняла. Как я узнаю, куда мне нужно будет пройти? - Это несложно. Думаю, по причине отсутствия важных дел, вас проинструктирует мисс Мейсон. «И перестанет путаться у меня под ногами», - пробормотала она вполголоса. - Будет сделано. - С вами приятно сотрудничать, - я встаю с постели, чтобы проводить её, а она протягивает мне узкую кисть с аккуратными длинными пальцами. Пальцы не политика – художника скорее, но она выбрала другую стезю. - Я не подведу. «Долг верну. Не люблю быть должной», - уверенно говорят мои глаза. «Тем лучше для вас», - спокойно отвечают её.