Темные дни

- И что теперь будет? - спросил Люк. Он все еще смотрел пустыми глазами на экран с данными. Мальчишку пробрала сильная дрожь. - Твое будущее мы обсудим, когда ты поправишься, – ответил Вейдер. Скайуокер вздрогнул при слове «будущее». Ситх отлично понимал, какое будущее уже нарисовал себе сын: выход вперед ногами в виде бездыханного тела. Нет уж, мальчик. Ты не для этого столько продержался. - А пока ты выздоравливаешь, у тебя будет время подумать. - О чем? - тихо произнес мальчишка, смотря прямо в глаза. - О том, чем обычно заканчиваются встречи имперцев и повстанцев. И действительно нужно ли это тебе. Юнец лишь вздернул подбородок. Лорд Вейдер не удержался от ухмылки под маской. Упрямый мальчишка. Несмотря на слабость и беспомощность, показывающий характер и отказывающийся понимать, что ему пытаются помочь. - Ты ведь и так проиграл, когда попал в плен. И твои друзья не явились за тобой. Скайуокер нахмурился. Друзья сейчас были больным местом. Это ранило мальчишку. Один, совсем один. Опять. - А может, вы просто убьете меня? Смелый мальчишка. Он ведь должен понимать, что этого не будет. Легкая бравада, не более: ты ведь не для этого терпел все пытки. Жить ты очень даже хочешь и сдаваться просто так не намерен. - Прости, но, несмотря на мою репутацию в Альянсе, детоубийство противоречит моим моральным принципам, - пояснил ситх. - А они у вас есть? - мальчишка все же пытался дерзить. Для него это был способ сбежать от собственных мыслей. - Есть. Вейдер бросил взгляд на нетронутый поднос с едой. - Один из принципов – выполнять свои обещания. И если я еще раз увижу еду нетронутой, то вполне могу и с ложечки покормить. Раз в детстве не удалось. В глазах мальчишки было неверие и ужас. - Ты ведь догадываешься, что я делами и похуже занимался Судя по взгляду, вот это Скайуокер отлично себе представлял. - И тебе придется смириться с тем фактом, что я твой отец Забавно говорить Люку такое. Он и сам не так давно осознал это. Что ж, мальчишка пошел в него не только внешностью, но и упрямством. На лице Скайуокера читался вопрос: «Как вообще это получилось?». Но у Люка хватило гордости промолчать: он слишком хорошо понимал, что демонстрировать интерес в плену - проявление слабости. Ведет себя так же, как и его отец двадцать лет назад, во время плена на Джеонозисе. Тоже предпочел молчать и не задавать вопросов тюремщикам, даже по поводу своей спутницы. А сейчас он понимал, что не готов рассказать все сыну: давно уже отвык открываться перед кем бы то ни было. Но, учитывая фантазию отпрыска, который большую часть жизни провел на Татуине, сказать что-то стоило. - Это был законный брак. По крайней мере, Люк начнет понимать, что пыток в ближайшее время не предвидится. И, быть может, у него будет меньше кошмаров. А сам Вейдер сможет спокойно выспаться. Палпатин дал ему возможность забрать то, что его по праву. Вот только мальчишка так еще не считал. «Наш ребенок – это благо», - вспомнил ситх собственные слова, сказанные жене двадцать лет назад. Падме, она давно осталась в прошлом, за которое он перестал цепляться. Вот только сейчас он вспомнил ее теплые карие глаза, ее губы. «Я тревожился за тебя и ребенка». Она прижалась к нему, утопая в его объятьях, словно желая защититься ото всего остального мира. «Но ведь ты всегда его защитишь», - произнесла она, глядя в его глаза с такой уверенностью, прижимая его руку к животу. Она никогда не боялась за себя. - Обещаю, – произнес он, целуя ее в губы. И внезапно почувствовал толчок, направленный прямо в его ладонь. – Эй, он пинается. - Ну сын же чувствует, что папа рядом, - усмехнулась она. - Сын? - удивился он. - Я так думаю, - улыбнулась она.- Материнский инстинкт. Ты ведь будешь рядом? Ему приходится отвести взгляд. Сейчас нужно лететь на Мустафар и уничтожить лидеров сепаратистов. Тогда его ребенок сможет вырасти в мире, где не будет войны, и никогда не узнает, через что пришлось пройти его отцу. Награда была уже близко. - Жди меня, - такое простое обещание. Он всегда просил ее ждать его. Это было самое главное. И была победа. Он остановил войну, он смог. Вот только он никак не ожидал увидеть свою любимую здесь, на Мустафаре - планете с вредными испарениями, на которой, возможно, могли остаться сепаратисты. И где был ее пресловутый материнский инстинкт, когда она заявилась сюда на девятом месяце беременности?! Вот только это был не последний сюрприз. Женщина, которую он любил, женщина, носящая под сердцем его ребенка, предала его. Привела Кеноби, чтобы убить его. Любила ли она его когда-либо? Ей настолько была дорога демократия и Республика? Но все эти вопросы остались в прошлом. Его собственные чувства к ней сгорели в огне Мустафара. Все свои мысли о том, чтобы было, если бы она не прилетела, он оставил в медцентре, где ему пришлось несколько месяцев восстанавливаться. Именно там ему пришлось принять жизнь такой, какая она есть. В конце концов, у него было и другое обещание - служить Империи. Падме Амидала Наберие была мертва, потому что не сдержала обещание. Его ребенок тоже погиб, так и не появившись на свет из-за ошибки матери. Это была правда, и Вейдер научился с нею жить. Вот только недавно он выяснил, что ошибался. Его сын был жив. «Но ведь ты всегда его защитишь», - вновь вспомнились слова жены. Вейдер вздохнул. Почему она тогда не подумала о ребенке?

***

Это была правда, Люк уже не сомневался. И от этого становилось еще больнее. Глупо было надеяться на ошибку дроида. Или на то, что во второй колбе была не кровь Вейдера. Потому что он все это знал, почувствовал сразу же после признания. Пусть не хотел верить - что-то в нем упорно шептало, что это правда. То же, что спасало от огня вражеских истребителей; то, что помогло выжить в той проклятой тюрьме. Та самая Сила, о которой рассказывал Кеноби. «Мощь Силы велика в твоей семье», - сказал старый джедай и не солгал. Да уж, велика, – горько усмехнулся Люк. Только забыл уточнить, что он сын джедая, ставшего ситхом. Сын убийцы. Ситхово отродье. Интересно, сказал ли Кеноби Ларсам, кого отдал им на воспитание? Знали его опекуны? Быть может, поэтому Оуэн так боялся, что мальчик пойдет в отца. И что бы подумали о нем друзья, узнай они правду? Сын Энакина Скайуокера, рыцаря джедая, генерала Войн клонов, героя Республики... и все это - ложь. Раньше было проще: попав в тюрьму, он был уверен, что не выйдет из нее живым. Ему не хотелось умирать, но он знал, что это неизбежно: вопрос только в том, сколько он промучается. Эта мысль помогала держаться: даже когда он кричал от боли, когда голова раскалывалась, и он банально задыхался, у него была цель - не предать друзей, не выдать информацию. А пытки становились все чаще. И у него почти не было времени передохнуть. И каждый раз - укол препарата, от которого все пылало внутри, и каждая клеточка тела отдавалось болью. И один и тот же голос, требующий ответа. Иногда голоса менялись, но вопросы оставались все те же. И перерывы между допросами, которые делались лишь для того, чтобы у него хватило времени испугаться следующего. И каждый раз - вопрос, хочет ли он это остановить. Люк помнил момент, когда все казалось бессмысленным: когда он выяснил, что им запретили его убивать - только мучить его они могли бесконечно. Тогда он уже плохо осознавал себя. Только наркотики держали его в сознании, но ему хотелось уже ничего не чувствовать и погрузиться во тьму беспамятства. Тогда он был почти готов рассказать. Он почти сломался и, к счастью, именно в тот момент потерял сознание. Воспоминания вновь и вновь накатывали на него. Дышать становилось все труднее. Картины недавнего прошлого застилали глаза. «Вейдер обманул и предал джедаев», - сказал Кеноби еще на Татуине. А его сын чуть не предал Альянс. Он предатель. Почти предатель. Нет, не почти. Вейдер все же получил информацию. Он хотел верить, что все закончилось, но не знал, что будет дальше. «Твое будущее мы обсудим, когда ты поправишься», – сказал ситх. У него пока было время. Вейдер решил подождать. Вот только зачем? Люк посмотрел на свои замотанные эластичным бинтом руки и снял фиксаторы. Запястья почти зажили: на них остался тонкий, почти незаметный след от наручников, когда-то до крови впивавшихся в кожу. Сколько времени он вообще здесь? Люк задрал рукав майки. На плече не было раны от бластерного выстрела, только кожа на его месте была бледной. То же самое оказалось на животе. Бакта, догадался он. Вот только не помнил вообще, когда к нему ее применяли. И сколько он вообще находился в этой комнате. Люк осторожно сел. Мышцы ныли от непривычной нагрузки, голова кружилась, перед глазами потемнело. Он слегка помотал головой. Движение немедленно отозвалось болью в висках, зато зрение прояснилось. Он потянулся к бутылке воды и прижал ее к губам, игнорируя стакан. Опять привкус глюкозы. И вновь воспоминания. Такая же вода была и в тюрьме. Следователям надо было, чтоб он некоторое время продержался. Люк едва не уронил бутылку. Тыльной стороной ладони провел по лицу. Он явно ослаб за последнее время. Бросил унылый взгляд на поднос. Есть не хотелось. Правда, узнавать, что ситх сделает, если он все же не начнет есть, тоже не было никакого желания. Он почему-то был уверен, что Вейдер выполнит свою угрозу. Люк пододвинул поднос поближе. Несколько видов пюре: красно-коричневое, желтое и зеленое; какой то белоснежный напиток. От запаха немного подташнивало, да и сам вид еды не вызывал аппетита. Но если он хочет выбраться, ему нужны силы. Зачерпнуть ложкой и проглотить. Красно-коричневое - мясное, остальное овощи, но все одинаково безвкусное. Люку удалось проглотить пару ложек, и он ощутил непривычную тяжесть в животе. Когда он вообще последний раз ел? До пленения - казалось, целую жизнь назад. Когда он еще не знал… Люк крепко сжал кулаки, ногти впились в ладони, до крови царапая кожу. Ничего. Он справится, он выберется... В конце концов, от медблока должно быть недалеко до ангара. Только бы у него хватило времени.