Последний музыкант.

Звучат аплодисменты, но сразу же стихают. На сцене театра появился высокий мужчина. Его седые брови хмурятся, едва закрывая бледно-голубой и отчего-то тяжелый взор. Волосы серебристого оттенка покрывают макушку старика, немного поблескивая в свете многочисленных ламп. Лицо мужчины все в морщинах. Щеки как у бульдога — сплошь растянуты. И черный фрак, то и дело покрывающейся пылью, только подчеркивал важность и солидность этого человека. В руках у старика скрипка — небольшая, четырехструнная подруга. Её вид был не менее солидным, чем у мужчины. Все в ней будто кричало о том, как она прекрасна. Бурая древесина, щедро покрытая лаком, выглядела молодо, не смотря на возраст инструмента. Позолоченные ранее струны, теперь же, почти утратившие ту радующую глаз краску. И, как воронье перо, резонаторное отверстие, так красиво сделанное узором. Весь свет погас. Сладкоголосые дамы затаили дыхание, а с ними и их кавалеры. Прошло мгновение, и вот где-то далеко на недосягаемой простому музыканту сцене появилось белое сияние. Оно падало на седую голову старика, с трудом державшим на плече скрипку. С болью он смотрит на нее, решаясь на последний шаг. И вот, плавно приподняв смычок, после прикладывая к натянутым струнам, он решается на него. Раздается протяжное пищание скрипки. Едва оно разлилось по залу, на зрителей с новой волной накатили новые, более прекрасные звуки. Они были тихими и такими светлыми. Словно колыбельная, полностью погружающая в сон. Прикрыв глаза, музыкант все сильнее и сильнее натягивает лезку. Все краше и краше музыка. А скрипка поет. Поет, будто единственная, кто понимает мужчину. Все его переживания, чувства. Пройдет мгновение, и ранее светлые звуки начнут темнеть. Уйдут в тень, но пообещают вернуться. Ведь свет — не счастье, а лишь его иллюзия. Цветов поляна — плод его фантазии. Вернись в реальность — страшную, не спорю. Но даже там есть выход. Не так ли? А зрители слушают, пытаются запомнить каждое мгновение. И ведь все они разные: кто-то осознает, что им хочет сказать музыкант, а кто-то не понимает ни черта. Но всех их объединяет одно — им нравится. Нравится абсолютно все: от горькой мелодии до жестов скрипача. Чуть-чуть, еще одна октава и... он достигает пика. Громко, быстро, будто его кто-то торопит! А душа болит... изливается слезами. Веки старика вздрогнут, а по лицу потекут капли пота. Рука, державшая смычок, вспотеет, станет липкой, но это мешать не будет. Лишь легкий дискомфорт и только. Эти прекрасные звуки пролетят сквозь толпы людей и вырвутся из зала в дверную щель. А там, наплевав на все, отправятся путешествовать по улицам города. Они заглянут в библиотеку, потревожив книжных червей и любителей провести время за книжкой. Принесенные лепестками сакуры оживят ранее спокойную обитель Флоры. Городской гул поможет забраться на крышу небоскреба, а там они исчезнут. Но будут память ту хранить, оставшуюся в сердцах людей. Никто тогда не знал, что жил он только до конца концерта. Но тот старик живет всегда, ведь тот старик — легенда. *** Тетсуя Куроко всегда будет помнить день, когда умер его отец. Он был стар, а голубоглазый отрок слишком юн. Но он всегда будет с гордостью за своего отца рассказывать своим детям, внукам, а может даже и правнукам, как прекрасно играл тот мужчина. И не только он! Дед и прадед тоже были прекрасными музыкантами! И вот сейчас, когда Куроко стоит возле книжной полки и внимательно разглядывает своего родителя, запечатленного в день его гибели, он внимательно, не упуская ни одного словечка, вспоминает этого человека. И ведь знаете, сейчас Тетсуя ни капельки не жалеет о том, что между музыкой и баскетболом выбрал второе. Пусть вся его родня выдающихся музыканты, а он посвятил всего себя спорту. Зато его отец — последний музыкант...