Часть 1
7 декабря 2014 г. в 14:28
За окном лил дождь. Глядя на небо, затянутое тучами, Вацлав в пол уха слушал болтовню Авеля, который опять на что-то жаловался, требуя порцию сочувствия в свой адрес.
Почти такое же небо было и там, на родине Безликого. Однако что-то кардинально отличало небо Богемии от неба Ватикана.
Утрата иллюзий, разочарование, несбывшиеся ожидания…
Верующий хрустнул пальцами. Всё было совсем иначе, чем он когда-то представлял в своих мечтах. Оглядываясь назад, сын плотника мог точно сказать, что где-то в глубине души образовалась пустота, которая пожирала все его устремления, порождая химеры несбыточных образов.
Вера в самом Ватикане оказалась пустым звуком, ширмой для амбициозных клерикалов, переходящим знаменем фанатиков, одержимых лжеидеей.
— И я, как обычно, был зверски голоден! — сообщил отец Найтроуд. — Порой мне кажется, что это какая-то патология, ей Богу!
— Иногда мне тоже так кажется, — сухо сказал отец Гавел, который все же отвлекся на Авеля, озвучивающего свой животрепещущий вопрос, касающийся аномальной работы собственного желудка. — И эта патология касается не только вечного голода, но и вашей бесконечной болтливости!
— Вы меня обижаете! — надулся в ответ тот.
— Вас сложно обидеть потому, что вы в этом плане абсолютно непрошибаемы, — заметил Безликий, — вы любите выставлять себя этаким дурачком, а сами наверняка потешаетесь над теми, кто клюет на эту вашу удочку!
— Это неправда, — Авель сменил тон с легкомысленного на серьезный, — и вы это знаете!
Вацлав действительно это знал, но иногда он испытывал странную неприязнь к круснику-02. Он не позволял ей разгореться в душе опасным пожаром, но и не давал затухнуть. Просто во многих вопросах они были явными антагонистами. Определенная доля неприятия чего-либо или кого-либо позволяла Вацлаву сохранять себя в странном душевном тонусе, позволяющем ему взирать на всех в этом мире чуть свысока.
Если бы дождь мог смыть всю грязь земную, очистить людские души от алчности, зависти и трусости!
— Вы упрекаете других, подчеркивая их недостатки, читая мораль, — спокойный голос отца Найтроуда вновь оторвал Вацлава от размышлений, — но ведь и вас гложут черви сомнений, которые подтачивают вашу душу. И это пострашнее, чем чужие грехи, ведь вы прекрасно знаете, на что вы способны.
— Правда? — Безликий развернулся и высокомерно посмотрел на Авеля. — Вы хорошо подготовились. Растете на глазах.
Отец Найтроуд вздохнул, его серо-голубые глаза внимательно смотрели на Безликого, пытаясь разглядеть все то, что происходило в душе богемца.
Довольно сложно изменить прогнивший мир. Система не принимает революционеров, перемалывая все человеческие порывы по улучшению мироустройства.
И сын плотника это тоже осознавал, но не мог предать свою суть. Авель хотел сказать ему, что, скорее всего, Безликий обречен, но здесь, в этом безумном мире, каждый должен нести свой собственный крест до конца жизненного пути.
— Да, отец Гавел, вы правы, заметив, что я расту, — Авель поправил очки и откинул прядь волос, упавшую на лицо. — Ведь я обязан быть хорошим духовником, чтобы напоминать всем, как неисповедимы пути Господни и как часто наши собственные дороги ведут на Гологофу, но не на крест Мессии, а на крест одного из разбойников.
Безликий поджал губы. Он смотрел на Авеля, его лицо было холодным и отстраненным, затем он улыбнулся.
— Очень хорошие слова, отец Найтроуд, не зря Катерина Сфорца вас так ценит.
Когда Авель покинул помещение, Вацлав вновь бросил взгляд на окно. Дождь уже прекратился. Слабый луч солнца скользнул по стеклу.
У каждого из нас свое предназначение. Сейчас неожиданно для себя Вацлав осознал его, ощутив себя не Спасителем, а скорее Иудой Искариотом.
Божий промысел всегда идет вразрез с нашими представлениями о себе.
И в этот раз сын плотника не поведет за собой народы, он никого не спасет и не сможет изменить мир. Да и самого себя навсегда погубит.
«Да будет воля Твоя. Да святится имя Твоё. Хотя жесток ты к тем, кто готов служить тебе, не жалея жизни и своего честного имени. Простишь ли ты, Господи, того, кто рвался к святости, забыв о смирении?»