Как в воду глядели

      Бенедикт Камбербетч, погруженный в пространные размышления, мерно раскачивался на старом колченогом табурете, вперив невидящий взор в серую заоконную промозглость (без этого шаблон не стал бы полноценным). Шаткий, как и нынешнее положение Камбербетча, табурет поскрипывал столь печально, что обрыдалась бы и скрипка Шерлока, вот только Шерлок не был более частью жизни Бенедикта... а всё эта несуразная женитьба без брачного контракта и развод, стремительный как юношеская эякуляция.       Софи забрала всё, включая дружбу с Фриманом и роли экс-супруга в Шерлоке и Франкенштейне. Не удивительно, что Мартин сренегатился: коронная фраза его персонажа Ватсона - "Я не гей" теперь звучала с острой ноткой неприкрытого сожаления, а листы сценариев перемежались распечатками джонлоков. Хуже пришлось Джонни Ли Миллеру, который сменил уже третьего психоаналитика, пытаясь излечиться от прогрессирующей некрофилии.       Едва не камбербечнувшись на крутом вираже воспоминаний, Бенедикт извлёк из табурета особенно душещипательный звук. От окна потянуло лондонской сыростью, напоминая, что двухэтажной квартиры, из которой ещё не выветрился запах свежего евроремонта, у него тоже больше не было.       В унисон с кошачьей стаей, рьяно скребущейся в душе Бенедикта, снаружи зачастил дождь, тарабаня по ржавому подоконнику и пытаясь (вполне успешно) просочиться в оконные щели. Камбербетч вздохнул и рассеяно почесал грудь прямо сквозь растянутую футболку оттенка пожухлых надежд, чтобы не коснуться себя стылой конечностью. Его любимые рубашки, бережно хранимые со школы, "кофты олигарха", прошедшие с ним не одну фотосессию, галстук с черепами, впитавший аромат туалетной воды Эндрю Скотта, брюки и даже джинсы, стильно протёртые временем на радость поклонницам в самых пикантных местах, ушли с аукциона на выплату алиментов, которые в пользу матери пятерняшек назначили воистину шкуродёрные.       По крайней мере суд оставил за Бенедиктом право забирать детей на воскресенье. Эта мысль грела, но лучше бы грел прохудившийся масляной конвектор, подаренный Гаттисом на прощание. Пнув бестолковую железяку, Камбербетч снова погрузился в пучину беспросветности. Что он мог дать своим детям? Сейчас, пока им нет ещё и года, они довольствуются игрой с его непарными носками (парные также ушли с молотка), пестрящими радужными, как добрачные перспективы, цветами и располосками. А что будет потом?       Вечерело. За окном, если верить сквозняку, падал градус температуры, а в квартире падал градус настроения Бенедикта. Нужно было срочно занять себя чем-то отличным от качания на табурете, пока не накатил приступ морской болезни. Подбросив ещё носков в гаснущий очаг детской игры, он высвободил из линялого трико единственное доступное ему на данный момент развлечение - смартфон. Пробежался озябшими пальцами по затёртым кнопкам согретого тёплым бедром телефона, открыл интернет-браузер и запустил стандартную процедуру.       "Бенедикт Камбербетч", - набрал Бенедикт Камбербетч в окне поисковика, и Google услужливо отсыпал традиционный набор ссылок на сайты, фанатские странички и форумы, где склоняли (в последнее время всё чаще в непотребной форме) его мелодичное имя. Зацепиться взгляду было не за что, ввиду увядшего в отсутствие обновлений обсуждения, поэтому Бенедикт совершил немыслимое: зашел туда, куда ранее никогда не отваживался - на вторую страничку поиска. Это было всё равно, что заглянуть в шкаф и попасть в Нарнию, Сайлент Хилл и Город грехов разом. Иероглифы, арабская вязь, кириллица... В последней Бен смог различить несколько знакомых слов (мало кто знает, но для эпической малолитражки короткометражки "Маленькое одолжение" Бенедикт разучил несколько больше русских ругательств, чем осталось в кадре), особую интригу таило слово "пиявка". Применив возможности гугла, Камбербетч вчитался в коряво переведённые строки полуторогодовалой выдержки.       Сорок страниц и пятнадцать воскликов "what the fuck?" спустя, Бенедикт опустил телефон на обтянутую заштопанным любящей материнской рукой трико коленку (Ванда, хоть и не показывала внешне, подспудно винила себя за то, что не почувствовала свекровушкиным сердцем подвоха и благословила сына на свадебную авантюру): ОНИ-ВСЁ-ЗНАЛИ! Эти девушки (широкой возрастной категории) как в воду глядели! Про беременность узнали раньше отца и зачатия, роковой игнор брачного контракта тоже предсказали, что уж говорить про развод и раздел (скорее отъём) имущества???       Камбербетч нервно закачался на табуретке, прошелся пятернёй по поникшим, поседелым от пережитого кудрям, снова посмотрел на улицу. Непритязательный пейзаж лондонских трущёб скрыла ночь, и он смог разглядеть своё отражение в потемневшем оконном стекле: на бледном лице отпечатался шок. Ему раньше не доводилось встречать столь проницательных женщин. Может это даёт знать славянская жилка? На ассоциативной волне пришло воспоминание, как он отверг предложение русского режиссёра сняться в его фильме... как там... "Кровавая гора", во! Тогда он не рискнул отправиться в эту пропитанную духом милитари страну сугробов и пьяных в гармошку медведей, но сейчас ему всё реже удавалось подхалтурить даже озвучкой рекламы кормов для собак, а держаться на плаву позволяла лишь небольшая прибыль, приносимая жестяной банкой со скромной наклейкой "на алименты", стоящей в ногах воскового болвана в музее Мадам Тюссо.       Пересчитав расползшуюся по его двенадцатиметровым владениям ребятню и насчитав один раз шестерых, а два раза - восьмерых (больше - не меньше, здраво рассудил Бенедикт), Камбербетч снова вгляделся в милые лица форумчанок. Эти - не те. Не забудут, не предадут, будут ждать, верить и любить его всякого, со всеми недостатками, в высоту, ширину, обхват и поперечник... В носу трогательно защипало.       Бенедикт подхватил ближайшего нерасторопного карапуза и трубно высморкался тому в подгузник. "Чёртова простуда", - он отпустил мелкого на волю и задумался о вечном. О вечном дефиците бюджета. Пора было оторвать зад от скрипучего табурета и сделать хоть какие-то телодвижения для стабилизации его финансов и общественного положения.       "А может идея сняться в русском фильме не так и плоха?" - крамольная мысль впилась в мозг упомянутой пиявкой. Воображение легко обрисовало Камбербетчу обстоятельства его прибытия в Россию: красная ковровая дорожка, прямо от кресла в самолёте, ликующие фанаты подбрасывают в воздух ушанки, и Катя в сарафане и валенках на босу ногу с хлебом-солью на рушнике...       Бенедикт сморгнул наваждение. Ну конечно! Катя Елизарова. Ка-тю-ю-ю-ша. Как же он мог забыть их многочасовые занятия... актёрским мастерством, да. Жаркие споры, томные реплики и страстные возгласы, когда шла постановка голоса... А ещё Катерина, славянска дочь, умела готовить булочки. При мысли о булочках кошки наконец перестали скрестись в его душе, но подняли такой голодный ор, что послужило наилучшей мотивацией к действию.       Решено! "Сейчас же позвоню Бодрову, - начал было набирать номер Бен, но спохватился: - А который сейчас в России час? - отложив судьбоносный звонок на утро, Бенедикт подошел к залапанному отпечатками детских ладошек, словно стайка осьминожек проплывала, зеркалу. - Позвоню-ка я лучше Хиддлстону, займу брюки, он поржёт, но не откажет."       Камбербетч представил себя в строгих черных брюках Тома и своей растянутой белой футболке. "Да я буду прям как этот... ну... как солист Depeche mode", - он улыбнулся впервые за вечер и за последний квартал. Если считать бесплатные разы, конечно, а не фото за доллар с редеющими фанатами.       На душе стало камбербечно, кошки озадаченно притихли, детвора спала, обнимая пёстрые охапки носков, а Бенедикт, вглядываясь в беспросветный мрак за окном, уже вовсю строил планы на свою светлобудущую жизнь, начатую с белого листа заснеженной России.