Отчаяние Джеймса Рамиреса

— Рамирес! Вопль обрушился на Рамиреса, как цунами. Он судорожно вскочил, одной рукой прижимая к груди табельное оружие, другой — поправляя каску. — Рамирес, не спи! — Фоули стоял к нему вплотную и кричал ему в лицо. От него пахло луковыми кольцами, взятыми вместе с разведданными во время обороны Бургер Тауна. — Никак нет, сэр, я не сплю, сэр! — завопил в ответ Рамирес, чувствуя, как начинает дергаться веко. — А что же ты тогда делаешь, если не спишь! — Фоули заорал еще громче, выкатив глаза и наливаясь кровью, как спелый помидор. Темного сорта, да, сэр. «Рамирес, не смей расово дискриминировать меня!», — рявкнул его внутренний Фоули. Рамирес сглотнул и попытался вытянуться в струнку еще сильнее. От этого он начал немного выгибаться назад. — Даю отдых глазам, сэр! — Рамирес вдавил штурмовку в бронежилет. От недосыпа, усталости и напряжения его глаза упрямо смотрели в разные стороны, избегая свирепого взгляда Фоули. — Даешь отдых глазам и храпишь! — рявкнул Фоули. Зубы Рамиреса застучали, как кастаньеты. Опасная слабость в мочевом пузыре намекала, что ему не помешал бы памперс вроде тех, что носят астронавты. — Нет, сэр, да, сэр, не знаю, сэр, — закричал перепуганный и дезориентированный Рамирес, и, неожиданно для себя, разрыдался. Это было слишком. Это все было слишком. Русский десант, вертолеты, бункер президента, оборона Вашингтона, спутник, свалившийся им, считай, на головы, отрубившаяся электроника — а тут еще и Фоули. Рамирес еще мог выдержать русских десантников. Но он с детства не переносил, когда на него кричат. — Рамирес, ты, что, ревешь? — спросил Фоули подозрительно. Но еще подозрительнее было то, что он прекратил орать. — Никак нет, сэр, — всхлипнул Рамирес. Размытый Фоули двоился у него в глазах, из носа безудержно текли сопли, а в ботинках подозрительно хлюпало (ему правда стоило отлить, когда можно было, но когда он думал о своем сержанте, его мочевой пузырь сжимался и начинал карабкаться вверх, спасаясь бегством). — Рамирес, — зарычал Фоули. — Да, сэр, — пискнул Рамирес. — Слушай мою команду, — угрожающе начал Фоули и зачем-то полез в карман. По мнению Рамиреса, ни за чем хорошим. — Смо-о-оркайсь! Фоули вытащил из кармана длинный, серый сержантский носовой платок и схватил им Рамиреса за нос. Рамирес, до того боявшийся Фоули, что готов был бросаться с голыми зубами на вражеские вертолеты, не смел возмущаться этому вторжению в свое личное пространство и покорно высморкался. Фоули пожамкал его нос, убедившись, что все сопли остались в платке, более-менее чистыми уголками вытер Рамиресу глаза и убрал сержантский носовой платок обратно в карман. — Рамирес, — сурово сказал Фоули, положив руку ему на плечо. Рамирес присел, на всякий случай зажмурившись. — Рамирес, смотреть на меня! — гаркнул Фоули. Рамирес помотал головой, закусив губу. — Н-не могу, с-сэр. — Какого черта ты не можешь? — Л-лучше с-сразу п-под т-трибунал. — Но почему, твою мать, Рамирес, ты не можешь на меня посмотреть?! — Б-боюсь, сэр, — выдавил Рамирес, шмыгая носом. Ответом ему было пугающее молчание и жуткий свист. Видимо, Фоули втягивал воздух перед тем, как разразиться очередным сержантским воплем. Но вместо вопля Фоули взял — и расхохотался: — Ты боишься меня даже сильнее, чем трибунала? — Да, сэр, — Рамирес на всякий случай надвинул каску на глаза. — Больше, чем неприятеля? — Да, сэр. — Больше, чем смерти? — продолжал допытываться Фоули. — Определенно, сэр. — Что же я за зверь такой, что ты меня настолько боишься? — Не вас, сэр, — робко возразил Рамирес, приоткрывая один глаз. Фоули смотрел на него с любопытством. И, кажется, не собирался кричать. — Тогда — чего? — Фоули доверительно к нему наклонился. — Да ладно, парень, я твой сержант. Кто позаботится о тебе, если не я? Ты можешь мне все рассказать. И, когда мы вернемся на базу, я даже не отправлю тебя на губу. — Обещаете? — подозрительно спросил Рамирес. — Обещаю, — сердечно сказал Фоули. — Не вас, а, — глаза Рамиреса снова начали наполняться слезами, — а когда вы кричите на меня «Рамирес!» и... и... — Ну же, соберись, солдат, — Фоули легонько Рамирса встряхнул. — Ты храбрый парень, Рамирес. Мы с тобой в составе нашего маленького отряда прошли через город, захваченный неприятелем. Ты прикрывал мне спину и спасал жизнь. Я чертовски горжусь тобой! Но почему ты, мать твою, ревешь, когда слышишь команду своего сержанта? — Потому, — всхлипнул Рамирес, — потому что я не переношу, когда на меня орут. С детства, сэр. С самого детства. Вы даже не представляете, как это ужасно, — Рамирес снова начал плакать, но на этот раз Фоули не стал подтирать ему сопли. Он занес было руку для пощечины — Рамирес весь сжался, как кролик перед удавом, — но вместо этого Фоули вдруг сделал шаг вперед и крепко его обнял. — Бедный парень, — сказал он с чувством. — У тебя посттравматический шок и ты бредишь. Я слышал о таком. Мы через многое прошли, но теперь все позади. Скоро сюда придут медики. Они тебе помогут. Они нам всем помогут. И все будет хорошо. — Точно? — Рамирес всхлипывал, вцепившись в бронежилет Фоули обеими руками. — Даю слово. — И вы больше не будете на меня орать? — Никогда. — Обещаете? — Клянусь, — торжественно сказал Фоули и, взяв Рамиреса за плечи, поставил его перед собой. — А теперь давай поможем раненным дойти до точки эвакуации и уберемся отсюда наконец. Поэтому — Р-рамирес, слушай мою команду!.. Рядовой Джеймс Рамирес зашелся в беззвучной истерике.