Иди ты, Горелов!

      Никто не обращал внимания на девушку, идущую по городу. Она не приковывает взгляды, не пленит красотой, нет. Даже её огненные волосы сейчас смотрелись уныло.       Шёл мелкий дождь. Он неприятно касался кожи, и хотелось куда-нибудь спрятаться. Чёрные кеды промокли, такая же чёрная футболка прилипала к телу, а неопрятная копна волос перестала быть такой пышной и воздушной. Дойдя до цветочной лавки, девушка купила пять белоснежных роз и снова пошла вдоль уже пустой улицы, шлепая по лужам и прижимая к себе розы. Они пахли так знакомо и тепло.       Дождь закончился, а Настя уже подошла к месту, куда теперь ходила каждый день. Она привычным движением открыла тяжёлую калитку и вошла за ограду. Машинально дошла до знакомого холмика и встала напротив... В очередной раз рыжая прочитала на надгробной плите слова: «Мы прорвёмся! Ты только не плачь!». Это строки, которые он написал в письме, так и не отправленном Насте. Думаю, вы поняли, что Алексей Горелов умер, так и не успев узнать, что его простили.       Настя положила четыре цветка на могилу парня, еще раз прочла надпись и грустно улыбнулась. На кладбище было почти пусто, только где-то вдалеке люди убирали чью-то могилу. Поэтому Настя решила поговорить. Она очень долго молча приходила сюда, она не могла сказать ни слова, даже на похоронах она молчала и постоянно теряла сознание. И вот теперь она почувствовала необходимость поговорить.       – Знаешь, Горелов, ты разбил моё сердце. И теперь я не смогу никого полюбить. Мне просто нечем любить. Только ты... ты жуткий собственник, даже теперь умудрился сделать меня до гробовой доски верной тебе.       Девушка поднесла оставшуюся розу к лицу, вдохнула её запах, помолчала и добавила:       — Прости меня, Лёш... Я виновата. И спасибо за цветы, — Настя сжала розу в руке так, что потекла кровь. Но это было на руку девушке, благодаря этому она не заплакала. Выйдя за ворота, Настя обернулась и, взглядом найдя родную могилу, послала воздушный поцелуй. Отойдя от кладбища на несколько метров, она рухнула на траву и в голос зарыдала. Но истерика была короткой, она тут же вскочила, вытерла рукой слёзы и твёрдой походкой направилась домой, иногда посмеиваясь.