Бессонница.

Нежно. Но в то же время страстно. Видимо, от большой любви. Крепкие-крепкие объятия, намек на то, что теперь эта любовь – мое проклятье. И хорошо, если бы мою любовницу звали Сон. Но нет, ее имя – Бессонница. – Я пришла к тебе, чтобы избавить тебя. Избавить от яда в твоей душе, неблагодарный ты ублюдок! – Зло выкрикивает она мне в лицо, когда я пытаюсь ее прогнать. Вторую неделю. Вторую, мать её, неделю я пытаюсь уснуть. Я просто хочу набраться сил. Я просто хочу перестать видеть то, что не должен. Мои мысли, они начинают приобретать форму. Пятый йогурт за последние два часа. Ем, сидя на полу. До мусорного пакета – ползком. Я просто не могу встать. Я слишком устал, чтобы подниматься. А эта стерва сидит на стуле и смеется. Так заливисто, так радостно. Какая же она садистка… – Полностью согласна с тобой, мальчик. Она так красива и так отвратительна одновременно: черные как смоль волосы, я бы даже мог повеситься на них, настолько длинные и крепкие; безжизненные, но притягивающие глаза; тонкие, но манящие губы. Я даже потянулся к ним, но вовремя отпрянул, увидев ее ухмылку. Но одежда поразила меня – ночнушка. Такая розовенькая, с мишками. Совсем детская и совсем не подходящая ей. С того раза я не поднимал на чудовище взгляда. Я боялся. Бессонницу веселит страх. Она смеется еще сильнее, разрывая мои барабанные перепонки. Из носа капает кровь. Я чувствую, что с этим безумием мне осталось недолго. На прошлой неделе я блевал из-за алкоголя. На этой из-за йогуртов. А больше будет нечем, если только сам желудок не решит выскочить наружу. Каждый день мне на автоответчике оставляют сообщения. «Сынок, неужели все-таки убился?». «Дружище, спасибо. Я так рад, что не приходится тебя больше видеть!». «Ах ты, сука, я верила тебе!». И вот тут Бессонница плачет, обнимая меня и целуя в лоб, от чего голова просто взрывается от боли. – Зачем ты здесь? – Чтобы поддержать, милый. Видишь, как они ненавидят тебя? Они все. Ты один. А я никогда не оставляю людей в одиночестве. Мягкая улыбка. На наших лицах. Но на ее милом и детском личике она быстро пропадает, потому что я начинаю смеяться. Мне так больно. Невыносимо больно и смешно. Идет третья неделя нашей совместной жизни. Ни света, ни звуков, я не могу больше терпеть. Я не ел. После тех йогуртов абсолютно ничего не ел. Только любимая напоила водой. А потом дала коньяка. Для храбрости. И меня вывернуло снова. – Любимый, – ласково проводит рукой по щеке. – Я все равно никуда не уйду. У тебя нет выбора. И я, сориентировавшись в темноте, нахожу ручку. Нахожу листок. Я не знаю, пишет ли эта ручка и она ли это вообще. Не знаю, какого она цвета, не имею понятия, использован ли был этот листочек, который я смял в руке. Но у меня действительно нет выбора. Черкаю что-то, надеясь, что люди поймут. Хотя кому какое дело до такого ничтожества? Шепчу любимой, что мне нравятся ее волосы. И глаза Бессонницы светятся от счастья. Она сама приносит мне табурет. Помогает мне встать на него. Берет свой длинный хвост и обвязывает им мою шею. И я расслабляюсь, потому что ее волосы так приятно щекочут кожу…

***

– То есть, они почувствовали трупный запах и только тогда обратились в полицию? – Следователь скептически поднял бровь. Он еще раз оглядел подвешенный на люстре труп мужчины и резко повернулся в сторону двух соседок, которые его вызвали. Тело начало гнить, и запах на лестничной площадке был невыносим. Так сказали эти люди человеку в форме. – Значит, человек три недели ни разу не вышел из дому, а потом еще целую неделю из его квартиры пахло гнилью, и только тогда вы забеспокоились? Следователь чуть прикрикнул, но, еще раз вчитываясь в найденною записку, усмехнулся. Это нормально, что им было все равно. Видимо, всегда для них это было нормально. Текст был тот еще… «Вы тоже скоро умрете, мрази. К вам тоже придет Она. К вам тоже придет страх».