Заклятие луны

      Тихая заводь мерным шелестом волн, лениво наползающих на каменисто-песчаный берег, убаюкивала, размеренная мелодия ее песни, смешавшаяся с теплым ветром, приносящим солоноватый запах с моря, погружала разум в покой. Я нашел это место сразу по приезду, меня сюда точно неведомая сила привела. Особого утешения мне оно не принесло, ведь я решил пытаться делать шаги навстречу окружающим, а по такому угол, куда бы я мог от всех спрятаться, больше мне не нужен. И все же приятно сейчас сбросить шлепанцы (очень неудобные) и погрузить изнывающие от долгой ходьбы в этих резиновых колодках для пыток в ласковые воды удивительно чистого моря, словно изнутри сияющего золотом от рассыпавшихся сверкающими искрами по трепещущей поверхности солнечных бликов.       Здесь я на своем месте.       Море всегда было моей стихией. Его бездонные глубины, дивные обитатели, затаившиеся в глубокой нетронутой беспощадными людьми и равнодушным временем синеве, дарящей защиту всем его законным жителям. Это особенный мир, недоступный множеству людей и богов. Наверное, поэтому он и стал моим миром. Там меня не тревожили настороженные враждебные взгляды, там я находился среди тех, кому было плевать на мой характер. Хотя им и до меня особого дела не было, рыбы, что с них возьмешь. Глупые существа. Но они, по крайней мере, не бесили меня.       Собственно, пора развеяться. Еще до отъезда я кое-что выяснил у Кадуцея, чем, вероятно, ввел того в беспроглядный ступор, об одной вещице, которую теперь намерен найти. Для этого мне потребуется много нырять, но Тот заверил меня, что найти мне это по силам. Оковы по-прежнему на мне, что значительно усложнит дело, но егип… куратор одолжил мне один из многочисленных божественных артефактов, любовно стащенных им в свою пыльную коллекцию всевозможного хлама. Данная штуковина, замудреное название которой напрочь вылетело у меня из головы, работает вроде маятника, который укажет мне конкретный участок, где находится то, что я намереваюсь найти. А намереваюсь найти я камень.       Это весьма редкий и красивый минерал, который встречается только очень глубоко под водой, в самых мрачных расщелинах, хотя для меня в морях не бывает мрака. Каких-то особых сил камень не дает, ни в чем не помогает, просто очень красивый. По обыкновению круглый или овальный, он выглядит подобно заточенному в прозрачную капсулу кусочку далекого космоса с кристальной россыпью сверкающих звезд. Завораживающее зрелище, особенно в лунном свете, когда камень точно начинает светиться изнутри мягким сизо-голубоватым светом, а россыпь крошечных звезд словно бы плавно передвигается по призрачному небу. Однако если смотреть на него под иным углом, он отражает осколок моря. Истинная красота.       Откинув не нужную пока одежду на камни, потянулся, ощущая жаркие прикосновения высокого солнца, и, потоптавшись с минуту на раскаленном песке, рванул в воду, почти сразу же проваливаясь в резко уходящую впадину. Вода здесь была холоднее, чем на поверхности, но мне так даже больше нравится. Приятный контраст нагревшегося тела с прохладой простирающегося кругом моря. Маятник (или как его там), закрепленный на моем запястье, тускло поблескивал, мерно подрагивающей красной линией указывая мне направление. Находиться без воздуха под водой я могу дольше обычного человека, пусть даже на мне оковы, однако нырять мне пришлось немало раз, прежде чем маятник тихонько завибрировал, указывая, что я навис в греющей душу близости над целью.       Зажмурившись на слепящее солнце, я стер ладонью стекающие на лицо соленые капли и, глубоко вдохнув, погрузился обратно под воду. Здесь так тихо. Хотелось бы мне, чтобы и в моем сознании наступила такая же тишина. Мне хочется измениться, а может, вернее сказать, раскрыться, но один черт, я не знаю, как это сделать. Первый шаг самый важный, только вот именно он и вызывает у меня непреодолимый ступор, скручивающий все конечности и внутренности в тугое желе. Мерзость. Проще вообще на все забить и вести себя, как вел. Ничего не изменится, но, по крайней мере, я и не разочаруюсь, если ничего не получится. Не попытаюсь и смогу тешить себя убеждениями, что могу быть другим. Добрым, а не агрессивным… чудовищем.       Синеватая тьма смыкалась надо мной, растворяя вдалеке бледные всполохи света, кажущиеся призраком иного мира. Что, вероятно, так и есть. Я постарался отпустить все гложущие меня противоречивые чувства, чтобы те остались здесь, в глубине холодного моря. Не хотелось прикасаться к камню, который многие старые боги считают священным, в таком скверном расположении духа. Признаться, я не до конца понимаю, зачем он мне нужен. Нет, вернее, понимаю, но даже себе, мысленно не желаю этого озвучивать. Уж лучше утопиться прямо здесь и сейчас. Даже если я достану этот камень, – а я его достану – то все равно ни за что не отдам, кому намеревался. Стыдно мне.       Оракул завибрировал сильнее, и я напрягся, прилагая силы, чтобы погрузиться еще глубже.       Юи. Японские боги, в отличие от других богов, относятся к людям, как к мусору под ногами, нет, даже не так. Скорее, пыли, которую и вовсе не замечаешь. Боги из Такамагахары никогда не прислушивались к тихим отзвукам молитв вверенного им человечества. Не прислушивался и я. Люди казались мне чем-то далеким и пустым, точно, ну не знаю, животные, что ли. Вроде бы и живые, но при этом не обладающие высшими чувствами и разумом, однако оказавшись здесь – в академии – я в полной мере осознал, насколько мы похожи. Одно что боги бахвалятся своим положением, они на самом деле ничем не лучше людей: такие же заносчивые и зачастую грубые, эгоистичные и подверженные самым обыкновенным низшим желаниям и порокам. И если вдуматься я стократ хуже Юи. Кто уж тут и сорняк, так только я.       Пальцы ощутили склизкие лепестки подводного цветка, едва различимо светящегося в темноте. В его сердцевине и должен быть камень, который образуется, когда в жилки попадает глубоководная улитка, являющая не менее редкой, чем камень, что образуется из ее панциря и внутренностей. Однако знать Юи, если когда-нибудь камень попадет к ней, вовсе необязательно. Да-да, я бы хотел подарить ее Юи, человеку. Хотя бы себе то в этом надо смелость иметь признаться. Отвратительно. Лучше бы так и сидел, никогда не зная академии, да что Кусанаги нашла…       Проклятие!       Бесит. Не буду я об этом думать. Пора обратно: легкие начинает жечь. Будучи богом морей я не раз видел, как тонут и гибнут в моей обители люди. Тогда мне не было до этого дела, но теперь, примерив человеческое тело, я понимаю, как это больно. И страшно. Я будто бы наяву вижу это, чувствую, точно все страдания тонущих людей, от которых я ограждался, ныне прорвались в меня оглушающим потоком.       Вот меня охватывает неистовая паника, она сковывает толстой коркой льда конечности, в сознание просачивается понимание, что я не смогу выплыть. Я начинаю барахтаться, но этим только усугубляю ситуацию, горло перехватил спазм, не получается крикнуть, позвать на помощь. Вода попадает в рот, нос, щиплет и застилает глаза, размывая окружающий мир, небо и море сливаются в неразборчивое аспидно-синее пятно, а я рвусь, рвусь на поверхность, чтобы сделать глоток, еще хоть один глоток такого обостренно насыщенного запахами влажного воздуха. Но незримый лед на конечностях становится тяжелее, и, глубоко вдохнув в последний раз, словно бы в попытке отвоевать у беспощадного простирающегося в саму вечность моря еще несколько мгновений жизни, ухожу под воду.       Проходит секунда, другая, полминуты, и я инстинктивно втягиваю незначительное количество воды. Незначительное, но фатальное: ощутив солоноватую щиплющую небо огнем жидкость, закашливаюсь, проглатывая еще больше воды, которая теперь попала в легкие. Горло схватывает спазм, я больше не контролирую свое тело, и вода начинает заливаться в рот, наполняет дыхательные пути, а я не в силах ничего сделать, разрываемый мучительной болью в грудной клетке и нестерпимым ощущением жжения, падаю все глубже в разверзнутые тихим морем ледяные объятия притаившейся в синеве вод смерти. В этот момент паника отступает, я чувствую прилив одолевающего меня спокойствия и светлого умиротворения, сознание оставляет меня, перестает работать сердце, и меня больше нет.       Охватившую мой мир пустоту затопили множества криков, взывающих в мольбах о помощи людей. Взывающих ни к кому иному, как ко мне. К богу, который их не услышал. К богу, который и не желал их слышать. Мериссу многие ненавидят и гонят от себя лишь из-за ее принадлежности к темной категории богов, вот только как они сами, столь равнодушные к страданиям и жизням вверенных им людей, могут кичиться ничего не значащей, пустой категорией, именуемой светлой? Как этим мог кичиться я? Разве имеет она значение, когда во мраке погрязли наши души? Если мы – высшие, могущественные создания мира сего – не слышим мольбы взывающих к нам людей, коих мы призваны оберегать, наставлять и защищать, какое значение имеют наши жизни? Если мы – боги – не можем им помочь то, как смеем похваляться своей силой? Если божественная власть не приносит блага, то мы всего лишь самовлюбленные и зазнавшиеся, мало чем отличающиеся от людей создания.       Я вынырнул, и легкие мои наполнил теплый воздух, едва тронутый накрывающей спокойную гладь моря вечерней прохладой. В руке я крепко сжимал добытый камень, оказавшийся не идеально круглым, а чуть продолговатым. Убрав его в специально закрепленный на поясе кожаный мешочек и туго перевязав золотые тесьмы, погреб к берегу, ощущая сковывающее мышцы гадкое напряжение. Интересно, брат уже устроился? Нам достался дом с желтой крышей. Терпеть не могу этот цвет, однако делать нечего: Килвин – или как его там – напрочь отказался что-то менять. Лотерея мол, что вытащил, то и получай. Что б его, прохвоста.       Одежда моя дожидалась там же, где я ее оставил, на камнях, и значительно нагрелась от плавно спускающегося к розовато-сиреневому горизонту солнца. Вдалеке над моей головой пронзительно кричали белые птицы, некоторые из которых время от времени резко пикировали, уходя под воду и выныривая из нее в следующую же секунду, иногда держа в клюве поблескивающих серебром рыбешек.       Понаблюдав за ними с четверть часа и обсохнув, я побрел домой, неосознанно поглаживая мешочек, куда спрятал камень. Редко, но бывает так, что из обители богов он попадает в мир людей. Как-то один человек нашел такой камень и назвал его «Звездочетом», после подарив своей супруге. Вероятно, и мне стоит найти ему какую-то огранку. Может быть, кулон? Мне думается, это самое удобное. С неприязнью посмотрел на зеленый браслет с сапфиром и гематитом, опутывающий мою левую ногу. Отвратительное украшение, вот уж без чего бы я однозначно обошелся. Надо будет постараться, чтобы сорвать их до окончания учебы. И брату помочь. Осталась так мало времени, что…       – Сусаноо? – раздавшийся голос стегнул меня подобно кнуту.       В нескольких метрах впереди меня стояло существо, которое чужому взгляду с первого раза и не удастся определить к конкретному полу, ибо выглядит это как женщина, однако голос, несомненно, мужской. Серебристые волосы, заколотые справа характерной заколкой в форме зубчатого солнца, в человеческой форме нетронуты бардовым, а глаза непривычно яркие, голубые; ослепительно белое кимоно, оставшееся нетронуто-чистым даже после прогулки по лесу, перехвачено желтым в черный треугольник поясом. Утробный рык вырвался из моего горла против воли.       – Аматерасу, – скрипя зубами, выдавил я.       – Мне дали имя Акира, – как ни в чем не бывало защебетал наш старший брат, – это значит «свет», а пишется иероглифом «солнце». Чудесно, правда? А тебя, я слышал, назвали Такеру. Тебе подходит. Это имя означает ярость, – я сжал кулаки, ибо впервые об этом слышал, – однако пишется оно через иероглиф, означающий «уважаемый»; он входит в один из вариантов твоего имени, Такэхая Сусаноо-но Микото. Звучит точно сокращение, забавно, да? Как твои дела? Справляешься?       Я молча буравил его взглядом. О да, этот всегда увлекался именами и их значениями, помешанный на работе извращенный кретин. И на кой черт его сюда принесло? Донимал нас дома, так решил, что неплохо будет и тут поиздеваться? Мол, скучно стало, пойду братиков помучаю, да? Врезать ему, может, чтобы вбить эту улыбочку за зубы, заодно и те выбив, а? Все же глубоко вдохнув и медленно выдохнув, я прикрыл глаза на мгновение и, снова открыв их, спокойно спросил:       – Что ты здесь делаешь?       – Зевс попросил меня приглядеть за вами, – просто ответил Аматерасу, поправляя выбившуюся серебристую прядь послушных волос. – Так что теперь вы будете слушаться меня, уж я наведу порядок в вашей разношерстной компании. Был рад увидеть тебя, Такеру. Заходи, если захочешь, мой дом с бирюзовой крышей. А сейчас пока, душка, у меня еще куча работы, – он махнул рукой, плавно и элегантно удаляясь в сторону раскинувшихся среди деревьев домиков, а я провожал его, злобно скрипя зубами и не в силах оторвать взгляда от ненавистной фигуры, которая совсем скоро скрылась среди буйно цветущих раскидистых кустов, растущих тут везде. Мысли мои мешались.       Аматерасу. Мой старший брат и очередная зудящая проблема на мою голову.       Это без сомнения будет провальный месяц.       Я устало прикрыл глаза и поплелся в наш дом, размышляя о неприятной встрече.