Красное и черное

Богдан проснулся резко, словно от толчка. Было невероятно жарко, болела голова, во рту было сухо и жёстко. "Заболеваю, что ли? Где же это я подхватил? – подумал он. – Этого только не хватает! Каждый человек на счету, да и лекарств толком нет. Нет, Богданыч, шалишь! Нельзя!". И стал вставать. В скафандре было жарко и тяжко. Богдан интуитивно попытался снять его. – Богдан Богданович, что это вы делаете? – Спицын вздрогнул и вынырнул из жаркого облака. На него строго и с удивлением смотрел Ермаков. – Виноват, Анатолий Борисович. Жарко что–то. – Ничего, голубчик. Придется потерпеть. Вернемся на "Хиус", тогда можете ходить как угодно. А пока – только спецкостюмы. Да что я вам говорю? Вы не первый раз в космосе. – Виноват, – у Богдана звенело в ушах, адски болела голова, и он поспешил закончить разговор. – С вами все в порядке? – Ермаков пристально вгляделся в лицо Спицына. – Вы хорошо себя чувствуете? – Все нормально, Анатолий Борисович. Плохо спал прошлой ночью. – Вы уверены? – Ермаков смотрел в упор, но Богдан не сдавался, он растянул губы в улыбке: – Все в порядке... Высплюсь ночью. Ермаков кивнул. – Помогите там Юрковскому собраться. Завтра трудная вылазка. Спицын повернулся к Юрковскому. Тот укладывал рюкзак. – Володя, подожди, я сейчас. – И поспешил в санитарный блок. В кишечнике бурлило. "Что же такое? Неужели продукты несвежие? Или это лучевая?! Нет! Не может быть!" Он подсоединил выводной шланг и, прежде чем включить утилизатор, взглянул на содержимое. Это был кровавый понос. "Сказать Ермакову?" – мелькнула мысль. – "Нет! Не сейчас! Если меня отстранят, Володя останется без напарника! Леша еще слишком неопытен. Не ужинать сегодня, и все обойдется". И поспешил включить утилизатор. "Не хватало еще, чтобы увидели". Он вернулся. Юрковский заканчивал упаковку оборудования. Но при этом почему–то плыл в каком–то красном кровавом мареве. "Как будто кровь из моего контейнера", – подумал Богдан. Причем голова Владимира была все время поднята вверх. Удивительно, но Юрковский был вообще без одежды, и на плече у него сидела какая–то тварюшка, очень похожая на маленькую марсианскую ящерицу. "Выходит, не показалось, Володе тоже жарко. Но почему Анатолий Борисович ему разрешил раздеться, а мне нет?!" – и обернулся в поисках командира. И обомлел. Рядом, в таком же красном море точно также полностью обнаженными купались и Гриша, и Алексей с Михаилом, и сам командир. – Ничего, ничего, Богдан. Вы раздевайтесь. Действительно жарко, – успокаивающе сказал Ермаков почему–то голосом Краюхина. Руки Богдана сами потянулись к вороту. – Богданыч! Ну–ка помоги! – раздался рядом голос Юрковского. Богдан вздрогнул и обернулся. Володя сидел на соседнем тюке и проверял какие–то инструменты. Одет он был как положено. – Прости, Володя, я задумался. Сейчас. – Верочку небось вспомнил? – хмыкнул в ответ Владимир. – Ничего. Вернешься – повидаетесь. "Обязательно повидаемся", – улыбнулся про себя Богдан. За ужином Спицын попытался есть поменьше, но Ермаков строго посмотрел. Он выпросил себе лишнюю кружку горячего чая и пошел спать. Геологи о чем–то опять спорили, но сегодня Богдану не захотелось вступать в разговор, и он осторожно прилег на мешки. Снова было тяжело и жарко. Не прошло и получаса, как через силу съеденный ужин полез обратно. Богдан едва успел повернуться на живот, как его вырвало. Присоединив шланг, он снова посмотрел в контейнер. Рвота пополам с кровью. Он тихо застонал. "Нельзя, Спицын, нельзя! Ты – мужик! Терпи! Лучше работать, чем лежать мешком!". Едва он закрыл глаза, как увидел ее. Свою Веру. Она стояла на пороге старого дома, такая знакомая, ласковая, в длинном голубом платье. Платье было почти прозрачное, оно словно обтекало ее стройное тело. Богдан видел каждый изгиб, каждую родинку, маленький аккуратный пупок, небольшие груди с чуть потемневшими сосками, крохотный шрамик возле локтя. Как же он разволновался, когда год назад увидел его впервые! – Кто это тебя?! – Успокойся, милый, – засмеялась тогда она. – Никто. Упала в детстве неудачно. – Расскажи, как вы? Как работа? – голос звучал словно отовсюду. Она спрашивала глазами, руками, взмахом ресниц. И Богдан принялся рассказывать. О том, как летели. О встрече с "Циолковским", о погибшем американском корабле, о том, как приземлились в болото, как вынуждены были оставить "Хиус", о том, какой замечательной машиной оказался "Мальчик", о красных зорях. И о черной метели тоже рассказал. – Знаешь, Вера, я здесь все время вспоминаю ту старую книгу. Гриша прав. Здесь все – красное и черное. Ах, если бы ты слышала, как они каждый день спорят с Володей! – Это очень грустная книга, Богдашенька, – Вера смотрела ему в глаза. – Ничего, милый. Мы скоро будем вместе. Очень скоро, поверь мне. "Странно, – подумал Богдан. – У нее совсем не шевелятся губы, но я ее прекрасно слышу! Ах, какие пустяки! Главное – она здесь, она со мной! Будем вместе? Скоро? Я счастлив, Верочка! Весь космос – такая мелочь по сравнению с тобой!". Вера, улыбаясь, опустила руку ему на плечо. Рука оказалась неожиданно тяжелой. – Богдан! Богдан, вставай, сонная тетеря! – сказала она голосом Юрковского. Богдан, улыбаясь, открыл глаза. Было жарко и тяжело. Веры не было. Рядом стоял Владимир и теребил его за плечо. Богдан нехотя и тяжело поднялся и побрел приводить себя в порядок. Стоя перед зеркалом, он увидел, что прядь волос буквально осталась в руке. За завтраком Ермаков внимательно наблюдал за Богданом. – Товарищ Спицын, вы точно здоровы? – Я в порядке, Анатолий Борисович, – поморщился Богдан. – Позвольте вам не поверить. Сейчас вы пойдете работать, а вечером для вас будет медосмотр. Это приказ. Через полчаса Спицын с Юрковским шли по красной пустыне. Владимир болтал, почти не умолкая. – Вот ты представь себе, Богдан Богданыч! Здесь же богатства несметные! По сравнению с Голкондой Клондайк – это так, детские игры в песочнице! Медь, никель, а главное – уран! И все это – вот оно! Бери не хочу! Богдан кивал. Он отлично понимал, что сейчас занимает геолога. Они у цели! Вот она, Голконда! Вот то, ради чего они столько месяцев работали, забывая обо всем. Владимир даже навязанный Быковым тяжеленный карабин перестал постоянно отбрасывать в сторону. – "Через четыре года здесь будет город–сад"? – с трудом улыбнулся Богдан и оглянулся вокруг. – Будет, Богдан! Будет! – вдохновенно подхватил Володя. – Может, не через четыре, но будет! "Может, и не через четыре, — отстраненно подумал Богдан, — ишь, как счетчик радиации поет". Он представил, как его тело прошивают жуткие количества частиц, всю ту силу, которую можно направить на свет и тепло, а она просто пропекает сейчас его клетки невидимыми лучами. Внутренности снова стиснуло и припекло жаром. "Нельзя, — пронеслось в голове,— нельзя. Дотянуться до образцов, собрать и идти догонять Володю. Это приказ". – Выходит, Верочка, мы с тобой все–таки сможем когда–нибудь приехать сюда, – Вера, улыбаясь, кивала. Она стояла прямо на горячем красном песке. То же самое голубое почти прозрачное платье развевалось на ветру, обнажая то точеные щиколотки, то красивые изящные руки, то почти открывая грудь. – А? – переспросил Юрковский. – Я говорю, что мы с Верой сможем приехать сюда. Вот и Вера согласна. – Конечно, сможете! – Знаешь, Володя, я решил. Как только прилетаем домой, забираю ее, и – навсегда. Слышишь, Верочка? Юрковский с минуту молчал. – Что ж... Женись, Богдаша, если решил. Вера – хороший человек. Надеюсь, у вас все получится. – Ты будто не рад? – улыбнулся Богдан, оглядываясь на Веру. Та улыбнулась и оперлась на его руку. От ее прикосновения словно повеяло ветерком. – Не обращай внимания, – с каким–то деланным спокойствием ответил Владимир. – Ты же знаешь о моем личном опыте. Какое–то время они шли молча, оглядывая окрестности и нанося их на карту. Юрковский ухитрялся параллельно собирать и маркировать образцы, фиксировал записи в блокноте, Богдан укладывал контейнеры. Вдруг что–то словно толкнуло их в грудь и сбило с ног. Через минуту Юрковский, чертыхаясь, поднялся. – Богдан, ты в порядке? – Вроде... Сейчас, – Богдан стал подниматься. Шланг воздуховода зацепился за что–то и никак не хотел вставать на место. Наконец шланг поправили, и они двинулись дальше. Пройдя еще несколько сотен метров, Богдан остановился. Вокруг что–то происходило. Снова стало невыносимо жарко. Он оглянулся. Вокруг была марсианская равнина. И тихо посвистывал ветер. – Я дома, – блаженно улыбнулся он. – Надо зайти к родителям. Рассказать. Познакомить с Верочкой. Навстречу шел отец. Молодой, красивый, улыбающийся. В распахнутой дохе, валенках и шапке–ушанке. "И как ему не жарко?" – удивился Богдан. – Здравствуй, сынок. Ты оденься. Слышишь, ветер как свищет. Богдан! Богдан, ты меня слышишь? Спицын вздрогнул. Юрковский тряс его за плечо. – Ты в порядке? – Свист какой–то, Володя. Посмотри мой скафандр сзади, пожалуйста. Юрковский осмотрел его спину. – Тут муфта у тебя погнута. Щели не вижу, но я бы не исключал. Что ты чувствуешь? – Да ничего особенного. Кроме свиста, пожалуй, только жарко как–то. – Ну, жарко – не удивительно. Мне тоже не холодно. А вот свист – плохо. Возвращаемся! – Не надо, Володя, – махнул рукой Богдан. – Я схожу, поменяю и вернусь. – Богдан, нет! Опасно! – Володя, я быстро. Ты только далеко не уходи. Я налегке добегу, поменяю и вернусь. – Карабин возьми! – махнул рукой Юрковский. Богдан развернулся и двинулся к базе. Вскоре Владимир потерял его из виду. Богдан шел так быстро, как только позволяли силы. Поврежденный воздуховод – это не шутка! Он дал Вере слово вернуться. Он не может ее подвести! Неожиданно в лицо ударил сильный ветер. Богдан остановился. Все вокруг стремительно краснело и менялось. Спицын растерялся: он был не на Венере. Он был на Земле и выходил из здания космопорта. Навстречу шел Председатель государственной комиссии. Богдан оглянулся. Он был один. Ни Ермакова, ни Леши, ни геологов рядом не было. Делать было нечего: Богдан поднес руку к верхнему ободку шлема и доложил: "Товарищ председатель государственной комиссии! Докладывает пилот "Хиуса" Богдан Богданович Спицын. Вверенный мне корабль вернулся. Остальной экипаж остался на Венере". – Нет, товарищ Спицын, – ответил председатель голосом Поля Данже. – Они не на Венере. Их забрал космос. Вас тоже забирают. За вами уже пришли, смотрите. Богдан обернулся. Через быстро краснеющее поле по черной взлетной полосе к нему шла Вера. Богдан смотрел и не узнавал ее. Такой свою подругу он не видел никогда. Она шла легкой, уверенной, по–женски властной походкой. На ней было такое же прозрачное платье, как вчера, только ярко–красное, как небо вокруг. – Идем! – сказала она. – Ты какая–то другая, Вера! – Да. Я теперь совсем другая. И ты станешь другим. Резкий порыв ветра сорвал с неё платье, и теперь она стояла перед Богданом совершенно обнажённая. Совсем как тогда, в гостинице Академгородка, год назад. Стояла и с вызовом смотрела ему в глаза. И он, как и тогда, не отрываясь, смотрел на неё. Смотрел и словно кожей ощущал тепло её кожи, ставшей под необычным солнцем похожей на золото. Смотрел и чувствовал, как гладит ее мягкие теплые волосы, как берет в ладони ее небольшие теплые груди, как ласкает каждую клеточку ее тела, как целует ее. Вспомнил и как тогда, год назад, она ткнула кулаками ему в грудь, упрекая в нерешительности. И как он, задыхаясь от нежности, наконец овладел ею. И как она тихо стонала от счастья и удовольствия. Теперь она снова стоит перед ним. Вроде бы прежняя, но уже какая–то совсем другая. Богдан потянулся к ней, но понял, что тело не отвечает, словно перед ним стоит не предмет его желаний, а совершенно посторонняя женщина. Глаза, мозг, душа хотели, а тело – нет. – Пойдем, – сказала Вера, беря его за руку. – Нам тоже пора остаться в космосе. – Но, Вера, – жалобно протянул он. – Я... – Пойдем, – повторила она. – Там. Все. Будет. Хорошо. * Двенадцать часов экипаж "Мальчика" прочесывал окрестности в поисках Богдана Спицына. На краю одной из расщелин нашли его карабин. Быков, самый здоровый из группы, молясь про себя всему, что есть во Вселенной ("Только бы тело найти! Родные хоть похоронят по–человечески!"), спустился. Тщетно. * Через несколько дней они сидели в кают-компании "Циолковского". – Надо сообщить близким, – тихо сказал Алексей. – Кто-нибудь знает адреса? Все–таки, думаю, так лучше, чем сухие радиограммы. – У Толи… Анатолия Борисовича есть брат, – не поднимая головы, сказал Юрковский. – Адрес у меня записан. А Богдан… Тут только – Вера Николаевна. – Нет, – покачал головой Махов. Оставшийся экипаж «Хиуса» поднял головы. – Ребята, с вами связи не было, – и положил на стол радиограмму. В ней было сказано, что звездолет «Салют–19», предназначенный доставить в район Юпитера несколько беспилотных зондов и маломестных катеров для исследования планеты и стать основой для стационарной станции базирования, попал в поле тяготения и был затянут планетой. Предварительная причина аварии: сбой в работе тормозной системы («подробности уточняются»). На радиограмме стояла дата: на двое суток раньше исчезновения Богдана. Далее следовал список экипажа. Вторым штурманом значилась В.Н.Василевская. Юрковский вскочил и, схватившись за голову, выбежал в коридор.