Золушка

Сегодня вечером в резиденции Такарады-сана устроен бал. Самый настоящий, с огромным количеством разодетых в шелк и бархат гостей, неторопливо прогуливающихся по роскошно обставленным залам, с двойным рядом искрящихся и переливающихся в свете фонарей фонтанов, с изумительной красоты экипажами перед воротами… Одним словом, прием по-такарадовски. Повсюду, что внутри, что снаружи бесшумно снуют облаченные в одинаковые костюмы дворецкие, в любой момент готовые оказать любую помощь гостям и услужливо разнося по залам подносы с закусками и напитками. Бал настоящий настолько, что здесь не кажется неуместным даже небольшое искусственное озеро, по которому с молчаливой грацией плавает несколько изумительно красивых лебедей. И, конечно, в этом царстве красоты не обошлось без самого настоящего принца… Которого, кстати, уже вовсю облепила стайка весело щебечущих принцесс, о чем-то торопливо рассказывающих своему герою. Принц терпеливо слушает и улыбается, время от времени приподнимая руку в белоснежном камзоле, отороченном серебром и атласом, и изредка делает попытки уйти, неловко переступая ногами в расшитых серебром сапогах. Его не отпускают, напротив, к стайке девушек торопливо приближается еще одна, отчего салфетка в моих пальцах превращается в горку совсем уж мелких обрывков, лепестками сакуры осыпающихся куда-то за перила отделанного лепниной балкона. Из зала меня не видно, так что я с чистой совестью могу предаваться унынию и плохому настроению, не рискуя попасться Цуруге на глаза. Ну и ладно, ну и пожалуйста!! «Бабник…» Злые горькие слезы все же подступают вплотную к глазам, когда одна из поклонниц, окончательно осмелев, уверенно приподнимается на носках туфель и открыто целует тебя в щеку, для надежности опираясь аккуратными пальчиками об обтянутое белоснежной тканью плечо. Твою реакцию я уже не замечаю – ноги, рванув с места, сами несут меня прочь из зала, однако, я все же успеваю заметить краем глаза твою ошарашенную физиономию, прежде чем вихрем проношусь мимо, едва не сбив одну из девушек и с тихим «Извините» стремительно удаляясь с места событий. В спину раздаются смешки, но мне уже все равно – пусть думают и делают что хотят, меня это уже не волнует. Не волнует, ясно вам?! «Бабник!» Золушка, да?.. Так Вы назвали меня сегодня, господин президент?! Увы Вам, я не Золушка и принц сегодня явно настроен на более прекрасных принцесс, нежели такая вот я, пусть и «упакованная» в красивейшее белоснежное платье и «обработанная» по высшему разряду – Джилли-сан сегодня, и правда, превзошла саму себя, умудрившись так уложить мои волосы, что они кажутся раза в полтора длиннее и словно и не торчат во все стороны, а изящно убраны на затылке, скрепленные аккуратной заколкой с серебристо-белой лилией, в тон платью. И сейчас, хотя на часах только-только пробило девять, я торопливо несусь по мраморным ступеням прочь из дворца, где какая-то незнакомая девица только что поцеловала моего принца… Мысль оказывается настолько болезненной, что я на мгновение спотыкаюсь, когда в сердце словно разом вонзается сотня игл, и… тут ситуация окончательно становится абсурдной, вызывая из груди хриплый нервный смешок: туфелька с правой ноги, та самая, серебристо-белая, которую мне так заботливо подобрала Джилли-сан, рыбкой соскальзывает с ноги и по дуге летит вниз. Я на долю секунды замираю, невольно вновь приводя сравнение из сказки, и неловко иду вперед, туда, где в лужице белесого света поблескивает многострадальная обувь. Все настолько глупо, настолько нелепо и смешно, что слезы сами катятся из глаз, срываясь в судорожный всхлип и… – Могами-сан? Ну, вообще здорово!! Голос настолько изумленный и не верящий, словно ты, и правда, увидел что-то странное, а не всего лишь сбегающую с бала собственную кохай. – Ты туфельку потеряла?.. Нет, блин, не я! Можно подумать, здесь есть еще кто-то, кроме нас двоих! Злость и обида на себя и на него постепенно берут верх, вынуждая стиснуть губы и ни звуком, ни жестом не показывая, что на самом деле сейчас творится у меня в душе. Не хватало еще, чтобы ты принялся меня успокаивать!! – Могами-сан, у тебя все в порядке? Ты куда-то спешишь? – Судя по звуку шагов, ты торопливо спускаешься по лестнице вслед за мной и неуверенно замираешь парой ступенек выше, тяжело дыша и сверля мой затылок встревоженным взглядом – даже спиной я ощущаю, как ты волнуешься, но, увы, явно не собираюсь ничего делать, чтобы хоть как-то тебя успокоить. Прости… – Ну что Вы, Цуруга-сан! – Голос звучит на удивление спокойно, хотя одному Богу известно, каких усилий мне это стоит. Еще бы – обмануть семпая… – Я просто… устала немного, вот и все, и захотела уехать. Все же, балы Такарады-сана все еще остаются для меня чем-то загадочным и непривычным… Вы не волнуйтесь, пожалуйста, все в порядке, честно! – Ну, не для тебя одной мероприятия нашего президента остаются загадкой. – В твоем голосе слышится усталое беспокойство, пока сам ты спускаешься ниже, оказываясь почти рядом со мной. В поле зрения попадает белоснежный рукав, с которого ты стряхиваешь невидимую пылинку, и в горле внезапно стремительно пересыхает. – Я отвезу тебя. – Н-не надо! – Я явственно ощущаю в собственном голосе плохо скрытую панику, и это наверняка не укрывается от твоего слуха. – Я… такси вызову, правда! Не волнуйтесь! В-вы же на бал приехали, разве можете Вы так просто уехать?.. Тем более… со мной… – Могами-сан. – Я слышу твой голос, в который осколками врезается сталь, и почти физически чувствую, как начинают ослабевать собственные колени. – Ну, какое такси?! Ты думаешь, я позволю девушке так просто уехать, не будучи уверенным, что с тобой все в порядке? Я отвезу тебя, и точка. Девушке… Ах, девушке?! В душе внезапно, буквально за долю секунды поднимается ураган, тут же начиная сметать все на своем пути и выступая на ресницах злыми отчаянными слезами. Ах так, да?! Прикинулся галантным кавалером, исполняющим долг мужчины проводить даму до дома, как следует сыграв роль! Да будь на моем месте любая другая, точно так же повез бы ее до дома, да?! – Не стоит. – Я и сама удивляюсь, что в моем голосе может звучать столько желчи, и неловко делаю шаг вперед, по-прежнему не оборачиваясь. – Вы бы… шли назад, а? Простите, конечно, но добираться до дома я буду сама. А Вас там потеряли уже, наверное… – Так. – Локоть внезапно обжигает, и лишь через долгий миг я понимаю, что ты просто крепко стиснул мою руку, не давая уйти. И зачем я только повернула голову?! В твоих глазах, позе, эмоциях ощущается такая древняя, абсолютная, первозданная ярость, что я невольно примерзаю к ступеням, не в силах не то что пошевелиться, но даже хотя бы сделать вдох. Господи, мне конец… – Ни в каком такси ты сейчас не поедешь. Сейчас мы с тобой спустимся на парковку, приедем ко мне и поговорим, ясно? Киваю. Похоже, кивать – это единственное, что я еще могу… Дальнейшие события запомнились мне урывками, с трудом. Дорога к дому семпая, лифт, коридор… Очнулась я лишь тогда, когда поняла, что стою на ковре в гостиной, непроизвольно обхватив ладонями дрожащие плечи и вперив невидящий взгляд в темноту за окном. За спиной явственно слышится хриплое дыхание, словно ты долго бежал, и от этого становится еще страшнее. Внезапно вспоминается, что у этого платья открытая до самого пояса спина, в которой сейчас как будто прожигают угольком две дырки. Вот зачем он так смотрит, а?! – Кеко. – Голос внезапно оказался совсем близко, словно семпай стоит буквально за спиной. – Кеко, что происходит? Собственное имя, слетевшее с самых любимых в мире губ, раскаленным хлыстом стегнуло по оголенным нервам, заставляя еще больше сжиматься внутри и испытывать неимоверное желание оказаться где-нибудь за тысячу километров отсюда или, на худой конец, под столом, под кроватью, в шкафу – да где угодно, лишь бы… не рядом с тобой. С… Реном… – Ничего! – Машинально огрызаюсь я, невольно косясь взглядом в отражение в окне и понимая, что минуты мои сочтены – слишком уж красноречиво у тебя съезжаются к переносице брови. – С чего Вы вообще это взяли?! – Вижу! – Ты явно начинаешь заводиться, и мой страх внезапно уходит, уступая место какому-то злому упрямству, подталкивая, возможно, к последнему в жизни противостоянию. – Не слепой! У тебя меняется настроение, ты ходишь, словно не замечаешь меня, не здороваешься! Если у тебя проблемы, ты всегда можешь поделиться со мной, и я всегда тебе помогу, ты же знаешь! Что с тобой такое?! – Нет у меня проблем!! – Ярость внезапно выходит из-под контроля, тут же обжигая язык и огнем проносясь по легким. – Нет! Вам что, заняться больше нечем, кроме как поучать меня, словно ребенка, семпай?! Да, я маленькая наивная дурочка, которую до седых волос придется опекать, и что?! – Ты… не ребенок… – В твоих глазах, послушно отраженных стеклом, с огромной скоростью растет недоумение и какой-то робкий страх, словно ты видишь, что чем-то обидел меня и судорожно пытаешься понять, чем. Ты не виноват, Рен… Это же я в тебя влюбилась, мне и расхлебывать собственную глупость... – Не ребенок, Кеко… – Разве? – О да, за прошедшие годы я научилась идеально язвить! Чувственно, тонко и со вкусом, изощренно смакуя на языке каждый звук собственных фраз. – Не заметила, сем-пай! «Могами-сан, сок холодный!», «Могами-сан, позвоните, как доберетесь, я волнуюсь!», «Могами-сан, будьте осторожны с незнакомыми!» Мне не пять лет, семпай, чтобы возиться со мной, как с ребенком, поймите это, наконец! Да, возможно, я не иду ни в какое сравнение с толпами девиц, которые окружают Вас каждый день и к которым вы привыкли, но я – не – ребенок!! – Вот именно, что беспокоюсь! – Твои глаза в стекле встречаются с моими, и в стальной глубине начинает медленно проступать понимание. – И я никогда не считал тебя ребенком. Неужели не понятно?.. – Тогда… докажи. – Упрямство все еще бурлит в крови, мешает трезво мыслить, заволакивает сознание густой непроницаемой пеленой желаний и риска. Я медленно поднимаю подбородок, встречаясь взглядом с тобой, и с вызовом поджимаю губы, отвечая там, в стекле на твой неуловимо меняющийся взгляд. – Докажи… Ты, сделав последний шаг вперед, уверенно разворачиваешь меня к себе, бережно приподнимая пальцами мой подбородок, и начинаешь медленно наклоняться – так медленно, что я отчетливо вижу свое лицо, которое, как зеркале, застывает в самых родных в мире глазах, в которых сейчас пляшут непонятные тени и четко прослеживается незнакомое выражение. И доказываешь…