Плевать

      Сигаретный дым тонкой струйкой взметается к потолку и паутине на пыльной люстре, а Бадоу плевать. Давно уже плевать на всё: на квартиру, что пропахла дешёвым куревом и поросла пылью; на душу, на дне которой остался лишь пепел, который, кажется, ничем не вымоешь, не выметешь.       Выгорел. Давно уже причём. А когда, и сам не заметил, да и не пытался даже – не нужно.       Как и то, когда курить начал, пытаясь пепел в душе отскрести и выветрить, только бы заполнить чем-нибудь душу.       Пусто, тихо, тоскливо?…       Нет.       Уже плевать. На всё плевать.       Обветренные губы кривятся в странной ухмылке, а в единственном зелёном глазе пустота завораживающая, что так и манит во тьму, на край.       А он и так на краю. Давно уже. Балансирует, словно на острие ножа отплясывает, и не боится. Не боится. Не боится!       Спокоен дьявольски, равнодушен даже. Только уверенно маскирует безжизненность за фальшивыми масками, что и не снимешь, не раскроешь. Вжился, привык. Только взгляд тускнеть иногда начинает, серым пеплом отсвечивая, будто выгорает.       А он и не скрывает это. Зачем? Всем плевать… Плевать. У всех свои заботы, свои проблемы. У Хайне, у Наото, у священника чокнутого. И вопросов, что случилось, нет и не будет. Просто ненужно. Они псы. Брошенные, отвергнутые самой жизнью. Они - по рождению, он - по судьбе. Только вот они – что Наото, что Хайне – живые. Пусть и не сами в мире появились. Дышащие, мыслящие, на что-то надеющиеся. А потому живые. Просто потому, что борются, цепляются за уходящие мгновения жизни, зубами выгрызают путь.       А Бадоу только равнодушно тушит сигарету о полог жизни, глядя на их отчаянные попытки выжить, пробить себе путь.       Ведь он мёртв. Давно уже.       Вместе с братом был похоронен разум в глубинах «подполья», с криком агонии осыпалась пеплом душа.       Бадоу уже давно нет. Только пустая оболочка осталась с прахом былого на дне, с единственно уцелевшим глазом, полным бликов пепельно-серого на зелёной радужке.       И когда это случилось, не знает. Не желает знать, на каком повороте сгорел, обращаясь в пепел, когда рыжий цвет потускнел, а сигарета необходимостью стала. Да и не нужно.       Ему плевать.       Сигаретный дым тонкой струйкой взметается к обшарпанному потолку, губы кривятся в агонической ухмылке. И только взгляд, наконец, обретает краски, чтобы снова покрыться пеплом.       Мёртвым не нужно бороться и хвататься за угасающие нити жизни, ловя последние цветные блики.       И Бадоу не нужно.       Ведь он мёртв.       Пеплом ссыпаются на грязный ковёр остатки сигареты. Предзакатное солнце умирает в некогда огненных волосах.       Бадоу мёртв. Давно уже.       Но ему плевать.       Давно уже… плевать.