Обоюдоостро

Спать не хотелось совершенно, и даже усталость от нескольких бессонных ночей, которые он провел за настройкой системы безопасности, не могла помочь ему просто отключиться. Бросив столь бесполезное сегодня занятие как попытки заснуть, Нолан снова сел за компьютер. Просматривая строчки программного кода, он пытался сосредоточиться на работе, но мысли о Дэвиде Кларке не давали покоя. Как Виктория смогла обмануть его? Как она стала его семьей? И как доказать человеку, сломленному и прошедшему через годы лишений и пыток, что его дочь жива? Как заставить человека, оплетенного паутиной лжи, которую столь искусно умеет плести Виктория Грейсон, поверить в правду, скрытую под толстым слоем обмана? Как вернуть Эмили отца, если для всего мира Аманда Кларк погибла больше года назад? - Тебе тоже не спится? – женский голос, раздавшийся в темной комнате, заставил Росса вздрогнуть. - Решил поработать, - взмахнул рукой Нолан, скрывая за показной веселостью настоящее беспокойство. – А ты? - Просто не смогла уснуть, - странно сжавшись проговорила Эмили, в нерешительности замирая посреди гостиной домика для гостей. – Думаю, ты сейчас не откажешься выпить? - Конечно, - быстро встав из-за компьютера, Нолан прошел на кухню и извлек из холодильника бутылку вина. Немного поразмыслив, он убрал назад в шкаф винные бокалы и достал вместо них стаканы для виски. Разлив по ним коричневую жидкость, он протянул один стакан Эмили и опустился на диван. Сделав первый глоток алкоголя, Росс поморщился и закрыл глаза, чувствуя, как рядом с ним усаживается Эмили. - Ты думаешь, он все еще любит меня? – задала мучавший её столько часов вопрос Эмили. – Думаешь, меня все еще можно любить? - О чем ты говоришь? – распахнув глаза и стараясь поймать взгляд девушки, который она прятала за распущенными волосами, проговорил Росс. – Он любит тебя! Конечно, он любит тебя. - Меня никто не может любить, - шепотом произнесла Эмили. – Меня нельзя любить. - Эмс, перестань нести чушь, - отставив стакан с виски на журнальный столик и схватив девушку за плечи, мягко проговорил Росс. – Эй, слышишь меня? Ты не можешь так думать! - А ты мог бы полюбить меня, Нолан? – прямо взглянув в его глаза, спросила Эмили. - Ты бы мог полюбить такую, как я? - Я люблю тебя, Эмили, - сглотнув сказал Росс, чувствуя, как девушка дрожит в его руках. - Докажи это, - потребовала Эмили. – Я так устала, Нолан. Я больше не могу… Нолан растерянно наблюдал за тем, как Эмили стремительно прижалась губами к его губам, обрушивая на него поцелуй, противостоять которому он был совершенно не в силах. Руки девушки требовательно шарили по его рубашке, словно отчаянье, которое наполняло большую часть её жизни, могло смести ощущение мужского тела, крепко прижатого к её, податливому, истосковавшемуся по ласке и любви. Вкус виски на губах Эмили смешивался с её удивительным вкусом, и Нолану показалось, что он задыхается от невероятного ощущения свободы и наслаждения. С трудом противостояв искушению, он с силой сжал запястья Эмили и оторвал её от себя так, чтобы взглянуть в её глаза, наполненные слезами и злой решимостью. - Не надо, Эмили, - сквозь рев бешено стучащего сердца, проговорил Росс. – Не надо делать это из желания забыться. Сейчас это кажется единственным выходом, единственной возможностью почувствовать себя любимой, но это ошибка. Утром, когда ты проснешься, ты возненавидишь и меня, и себя. И я тоже возненавижу самого себя, потому что желание поддаться искушению слишком велико. Но утром… - Утром мы просто забудем обо всем этом, - прошептала Эмили, смотря на него умоляющими глазами. – Но сейчас ты мне нужен, Нолан. Я больше не могу ощущать эту пустоту. Помоги мне, дай почувствовать хоть что-то. Я больше не могу… По щекам Эмили потекли слезы, которые так долго она прятала в самой глубине своего существа. Месть, которой она заполнила свою жизнь, научила её закрывать чувства на замок, не чувствуя ничего, кроме боли и гнева. Но сейчас ей хотелось почувствовать себя любимой, желанной, ей хотелось ощутить себя наполненной, защищенной от пустоты, которая так долго сопровождала её жизнь. И единственным, кто мог спасти её, был Нолан. В тот момент, когда она дошла до точки невозврата в своем отчаянье, она могла думать только о Россе, словно кроме него не существовало никого, кому она могла бы довериться. Ей казалось, что только Нолан способен понять её, принять без оговорок и условий, почувствовать её боль и помочь справиться с ней. И сейчас, когда он пытался сделать все правильно, снова предостеречь от ошибки и направить на путь, который будет правильным, её здравомыслие оказалось погребено под единственным желанием – принадлежать Нолану хотя бы сегодня ночью. Ей хотелось чувствовать его руки на своем теле, его вкус на своих губах, движения его языка внутри своего рта, его плоть внутри себя настолько глубоко, насколько это возможно. Ей хотелось забыться в его объятьях, забыть обо всем, отдаться безрассудному, иррациональному желанию, впервые живя, а не идя по пути мести. Ей не хотелось анализировать свои желания, продумывать каждый шаг или слово. Эмили не желала думать о том, почему она пришла к Нолану, а не Джеку, почему мысли об Эйдане не вызывали ничего кроме печали. Ей просто хотелось на несколько часов стать той Эмили, которая между местью за своего отца и загубленное детство и своими желаниями, выбирает себя. - Я не хочу причинять тебе боль, - прошептал Нолан. Его сердце билось словно сумасшедшее, и виной тому был не алкоголь или кофе. Он слишком долго не признавал, насколько сильно ему хотелось обладать Эмили полностью и безраздельно. Их отношения стремительно выросли от еле сдерживаемого раздражения до прочной дружбы, и терять их было бы верхом безрассудства, но сердце просило другого. Он всегда хотел большего. Хотел не просто быть рядом, поддерживать и помогать. Он хотел быть с ней одним целым. Хотел разделить её боль и служить поддержкой даже тогда, когда она не желала этого. Он всегда считал свою дружбу ценнее любви, которую не мог ей предложить. Он видел, как её душа, разрываемая Джеком, Дениэлом и Эйданом, страдает от любви, и считал, что его дружба намного прочнее того, что люди называют любовью. И сейчас, когда Эмили молила о любви, сама не понимая, чего именно хочет, у Нолана почти не оставалось сил противостоять её мольбам. Он хотел её. Хотел вновь почувствовать вкус её губ, хотел почувствовать её руки на своей груди, хотел оказаться внутри неё, срывая губами отчаянные вздохи и тихие стоны. Он отчаянно противостоял своим желаниям, но внутри уже созревало понимание, что эта битва проиграна. Их губы вновь слились в поцелуе, но теперь в нем не было напора и яростного отчаянья. Нолан вложил в этот поцелуй всю нежность, на которую был способен. Он заставил боль уйти, заменяя её чувством единения и принятия. Забываясь в его поцелуях, в его запахе и нежных прикосновениях, Эмили словно уплывала прочь от реальности. Прочь от невыносимой пустоты, прочь от чувства ненужности и незначительности. Прочь от безысходности. Словно со стороны она наблюдала за тем, как Нолан избавляет её от одежды, прослеживая губами пути, которые только что прошли его пальцы. Она сама с удивлением обнаружила, что раздевает Нолана, открывая для себя его тело, его кожу, слишком горячую на ощупь, но обладающую неутолимой притягательностью. Ей хотелось касаться его, чувствовать его прикосновения и, не в силах противостоять своим желаниям, она целовала его, касалась его груди и плеч. Её губы прикоснулись к ямке на его шее, и Нолан застонал, обхватывая губами её сосок. Ногти Эмили прошлись по его спине, и он задрожал, ощущая, как девушка выгибается ему навстречу, стараясь слиться с ним, стать его частью. - Я еще могу остановиться, - хрипло прошептал Нолан, из всех сил стараясь остановиться, дать им еще один шанс вернуть все в привычное русло. Но Эмили лишь прошептала: - Нет, - и решительно потянулась к пряжке его ремня. Руки Нолана ловко справились с брюками девушки, и он быстро справился и со своими джинсами, наконец ощущая полную свободу. Пути назад не было, но он и не хотел этого. Замерев на несколько слишком долгих для Эмили секунд, он вошел в неё одним сильным движением, заставив девушку изогнуться и застонать. Его глубокие движения в постоянно меняющемся ритме доводили её почти до края, но не давали шагнуть за него, окуная в омут с головой еще и еще раз. - Я больше не могу, - прохрипел Нолан и одним сводящим с ума движением отправил их обоих за грань. Сквозь шум в висках, он чувствовал прерывистое дыхание Эмили, её сердцебиение, напоминающее по силе его собственное. Соскользнув с неё, Нолан молча подал девушке руку и повел в спальню. Медленно опустившись на кровать, он попытался поймать её взгляд, но глаза Эмили были закрыты, а на губах играла слабая, нежная, настоящая улыбка. Стараясь забыться и забыть, Нолан прикоснулся к её губам пальцами, все еще ощущая на них влагу своих поцелуев. В соприкосновениях тел, в теплоте поцелуев и молчании, наполненном стонами и тихими вскриками, прошла вся ночь, унесшая их боль и отчаянье, заполнившая пустоту и безысходность. Но когда первый луч солнца коснулся лица Нолана, назойливо заставляя приоткрыть глаза, Эмили рядом с ним уже не было. Выполнив свое обещание, она словно совершенно забыла о прошедшей ночи, вернувшись к их обычному стилю общения. И Нолан не спорил с ней, не пытался что-то доказать или хотя бы просто поговорить о произошедшем той ночью. Он просто шел дальше, иногда ловя на себе задумчивый и грустный взгляд дочери Дэвида Кларка.